Айкантар смотрит на него, почти не дыша, и ему почему-то кажется, что еще минута, и они оба взорвутся, вцепятся друг в друга, столкнутся лбами, носами, губами, схватят друг друга за волосы и будут целоваться так, словно это их последний день в жизни, словно они хотят выпить друг друга до дна, словно они… Айкантар срывается первым, протискивается через толпу зевак, окруживших его альтмера, хватает его за воротник одеяния, встречая такой же полный безумного порыва взгляд, и сам тянется к нему, целуя в губы жарко и глубоко, сжимая пальцами пшеничные пряди волос, кусаясь и почти по-звериному рыча, чувствуя, как Рен облегченно стонет ему в рот, крепко прижимает к себе и неловко царапает клыками его губы. Айкантар первым закрывает глаза, расслабляется, забывая, что их окружает толпа, что ступени Маркарта зачастую коварны, что в городе где-то среди толпы могут бродить Изгои, что, в конце концов, Рен только что лично убил дракона и притащил в город его рог и несколько огромных чешуй на обозрение ярлу, совсем забывшему, что за труды обязательно надо платить, и ему кажется, что еще минута, и они оба разлетятся миллиардами огоньков, которые Рен так любит наколдовывать от скуки. У Айкантара подкашиваются ноги, он не может дышать, но и не может — не хочет — оторваться от Рена, а тот сам отстраняет его, прижимается лбом ко лбу, дышит тяжело и часто, словно пробежал от самого Рифтена до Айварстеда, легко прикасается губами к губам, не целуя, лаская, и Айкантар зажмуривает веки, не в силах вынести взгляд вампирьих глаз, и он скорее чувствует, чем слышит, что кто-то из толпы пошло свистит, а стража приказывает всем разойтись: «Именем ярла! Хватит глазеть!», и Рен смеется ему в губы, легко и небрежно, будто не он только что сразил жуткое чудовище, пышущее огнем, почти у самых ворот Маркарта. Айкантар слышит, как Рен смеется, обнимая его, и говорит, что эти идиоты еще не знакомы с его подругой из Вайтрана, которая способна убивать «этих ящериц» насовсем, а ему почему-то хочется назвать Рена последним дураком, потому что он мог погибнуть, мог быть растоптанным огромным древним драконом, мог быть сожженным заживо, но Айкантар лишь смеется в ответ, обнимая его, и слышит словно сквозь толщу воды:
— Пойдем?
Айкантар идет за ним следом, почти не разбирая дороги, послушно поднимается по ступеням, и Рен держит его за руку, очень трепетно и нежно, так, как не сможет ни один человек или эльф, так, как не должен держать вампир, и Айкантар чувствует, что руки у него теплые, как у живого, но он знает, — знает лучше, чем кто-либо — что Файрендериль давно уже не человек, и он почему-то счастлив, понимая, что готов благодарить того, кто обратил Архимага Коллегии многие годы назад. Рен приводит его в Подкаменную Крепость, и Айкантар сам забирает у него несколько сложенных вместе чешуй, а, когда они поднимаются к ярлу, Игмунд выглядит растерянным, видя их вдвоем, Ондолемар — Айкантар не видит его, но слышит приглушенные шаги ног в талморских сапогах — встает позади них невидимой стеной, и Рен бросает под ноги вельможи в богатых одеждах рог сраженного дракона, а он кладет чешуи рядом, и они оба слышат, как довольно хмыкает Фалин, кивая головой, как пораженно выдыхает Игмунд, как Ондолемар скрещивает руки на груди, шурша одеянием, пока Рен улыбается недобро, ехидно уточняя:
— Извините, мой ярл, всего дракона в Крепость тащить тяжеловато.
Айкантар улыбается, потому что они все еще держатся за руки, и Игмунд видит это, делая для себя какие-то выводы, а потом как-то глухо просит позвать Колсельмо, чтобы «разобраться с трофеями», но он-то знает, что на самом деле дядюшка нужен ему лишь для того, чтобы проверить, насколько свежи части дракона, не обманывает ли его Рен, и Айкантару хочется кричать о том, что он лично — своими глазами — видел, как дракон пал от ледяного копья его — его — Рена, как он захлебнулся огнем и пылью, как он пропахал землю недалеко от местного пригородного поселения шахтеров, как задрожала земля под их ногами. Но он молчит. Молчит, потому что Рен переплетает их пальцы, сжимает крепко, настолько крепко, что Айкантару кажется, что еще минута, и его пальцы хрустнут, сломаются кости, выскочат суставы, а мясо просто растечется между пальцами вампира, молчит, потому что Рен склоняет голову в почтительном жесте, произнося привычное «как прикажете, мой ярл», перекатывая на языке короткое «р» в конце, молчит, потому что молчат и Фалин, и Ондолемар, и сам Игмунд. Молчание повисает между ними всеми, но у ярла оно неприятное, тягучее и липкое, как горячая смола, а у них — победное, радостное и немного злорадное, как праздник в честь даэдра, потому что свою часть сделки Рен выполнил: теперь город обязан признать Элисиф Прекрасную Верховной королевой Скайрима, и Игмунд прекрасно знает это, поэтому-то ему так мерзко, поэтому он так противно морщится, и Рен почему-то улыбается, когда они уходят вниз по ступеням. Ондолемар молча идет за ними, — а может он что-то и говорит, но Айкантар его не слушает, все еще сжимая пальцы Рена в своих — и Айкантар благодарен ему за поддержку, ведь именно благодаря Ондолемару они добились признания у жителей Маркарта и окрестностей, именно благодаря Ондолемару Маркарт узнал о назначении нового второго эмиссара, именно благодаря Ондолемару они вообще вместе, и… Айкантар обрывает свои мысли как раз в тот момент, когда Колсельмо буквально трясет его за грудки, и он признает в расплывчатом пятне своего дядюшку только инстинктивно, когда слышит привычное «Идиот!», и он улыбается как-то растерянно, понимая, что, кажется, забыл на алхимической лаборатории свой том по магии разрушения.
— Идиот! — повторяет расплывчатое пятно голосом дядюшки Колсельмо, и Айкантару почему-то кажется, что он сильно хочет спать, что жар пробирает его, что язык присыхает к нёбу. — Что вы с ним сделали? Он ел что-нибудь, пил? Он же не в себе!
— Дядюшка, — попытка встать не оправдывает себя, и он присаживается обратно, держась за голову, — я в порядке. Мне просто нужно… нужно…
— Файрендериль, принеси воды, — прерывает его расплывчатое пятно, по определению, являющееся Колсельмо. — Эмиссар Ондолемар, могу я попросить вашего лекаря? Кажется, тут нужен осмотр. Айкантар, мальчик мой, что же с тобой?
Айкантар чувствует на лбу чью-то руку — холодную и жутко приятную — и улыбается, понимая, что мир вокруг крутится, и он падает в вихрь красок, странных бессвязных звуков и поразительных ощущений, а когда он возвращается к реальности, над ним уже кружат потоки магии, а Рен что-то тихо говорит в стороне лекарю, который его осматривал, и Айкантар понимает, что в его странном самочувствии виноват не шок от увиденного боя с драконом, совсем нет. Он сжимает руку, лежащую на своем плече, и рука откликается голосом Рена:
— Хорошо, что лекарь талморец. Я ведь выше Ондо по званию, пришлось приказать, чтобы Колсельмо что-нибудь солгали. Он не должен знать.
Айкантар заторможенно кивает, все еще видя перед глазами разноцветные круги, но вернувшаяся четкость зрения и относительная ясность ума его радует больше, чем видения, подобные тем, что насылает Периайт на тех несчастных, что попали в его сети.
— Прости, что так вышло. Я должен был быть осторожнее.
Айкантар улыбается, прижимаясь к прохладной руке губами, ему хочется сказать, что Рен тут совсем не при чем, что он сам просил, что ему, в конце концов, это нравилось, но язык не слушается, а из горла вырывается только слабый хрип, когда Рен касается губами его лба и оставляет одного, видимо, чтобы объясниться перед дядюшкой Колсельмо. Он почему-то вспоминает, как они с Реном были вдвоем в поместье Уинстад, пока Утгерд и Валдемар повели малышку Люсию в Солитьюд, вспоминает, как жарко и исступленно они целовались, как Рен ласкал его, как они сталкивались руками, пытаясь раздеть друг друга, и как Рен жадно пил его кровь, когда оба были уже на грани между безумием и наслаждением. Айкантар вспоминает время в маркартском доме, когда в одну ночь к ним заглянула стража, которой требовалась помощь тана, а они лежали прямо на полу, царапали друг друга ногтями и зубами, целовались так, словно хотели съесть друг друга, он вспоминает, как долго они сидели на полу, распивая бутылку «Алто» на двоих, вспоминает горячие губы любимого на плечах, вспоминает его тихий шепот, вспоминает поцелуи с привкусом вина и собственной крови. Айкантар вспоминает, как ярко и необычайно приятно было ощущать, что Рен пьянеет от его крови, что он может довести Архимага Коллегии до исступления, он вспоминает, как неловко было просить: «Сделай меня вампиром?», как радостно было получить в ответ короткое, но невыразимо нежное «если ты уверен, я сделаю это», и он отчего-то улыбается в полудреме, понимая, что ничего прекраснее, пожалуй, и быть не могло.
— Айкантар!
Люсия налетает на него маленьким юрким вихрем, кружит, держа маленькими ручками за мантию, и Айкантар откидывает капюшон, беря малышку на руки, целуя ее в лоб и заправляя в косу длинную прядь волос, а Рен заходит за ним следом, и Люсия улыбается ему, смеется, машет руками и кричит свое привычное «папа!», когда приемный отец улыбается ей, зовет по имени, и, обнимая Айкантара вместе с дочерью, целует малышку в щеку. Утгерд крутится у котелка, и, когда они входят внутрь, женщина машет им рукой, ее лицо как будто становится на несколько лет моложе, и они с Реном переглядываются, понимая, что им старение не грозит, ведь они альтмеры, к тому же… Айкантар закусывает губу, отводя взгляд, и понимает, что он чувствует непривычный голод, но, когда Утгерд спрашивает, будут ли они ужинать, они синхронно мотают головами, и, не сговариваясь, идут наверх, уже на верхней ступеньке лестницы притягивая друг друга к себе, сталкиваясь губами, и Айкантар отстраненно слышит, как Люсия собирается «пойти поиграть с папой в куклы», но Утгерд почти насильно усаживает ее за стол, заставляя есть, и Айкантар мысленно благодарит нордку, потому что сейчас — когда у обоих жажда вплавляется в кровь, когда возбуждение пульсирует в голове, а клыки непривычно сталкиваются, когда они целуются, — они вряд ли способны уделить дочери достаточно внимания. Они забираются друг другу под одежды, оглаживают руками плечи и бока, Рен снимает его одеяние почти за минуту, а Айкантар, путаясь в застежках и ремешках, стягивает робу с плеч второго эмиссара гораздо дольше, и они, цепляясь друг за друга, словно тонущие, отступают еще на несколько шагов от лестницы, а Рен смеется ему в губы привычным — добрым и нежным — смехом, и Айкантар понимает, что, даэдра побери, счастлив.
Они падают на кровать, когда Утгерд утягивает малышку Люсию на улицу поиграть в воительниц, и Рен нависает над ним, когда хлопает дверь, а губы у него горячие от поцелуев, и Айкантар закрывает глаза, пальцами впиваясь в плечи талморца, губами касаясь его уха, дыша жарко и тихо, лишь бы не привлечь внимание Сонир и Валдемара, оставшихся в доме, а Рен целует его в губы, шею, плечи, кусает клыками, играя и дразня, и Айкантар не хочет, чтобы он прекращал, не хочет остаться один, хочет чувствовать его руки на бедрах, губы на губах, видеть его глаза перед собой и понимать, что Рен не скрывает от него ничего, что мог когда-либо скрывать. Вид у него растрепанный, волосы выпали из идеального пучка, румянец на щеках сильно выделяется на бледной от природы и вампиризма коже, над нижней губой уже видны клыки, когда Рен открывает рот, чтобы вдохнуть, и Айкантар цепляет ленту, привезенную с Саммерсета, которой тот заплетает волосы, и зарывается пальцами в пряди, целуя его снова и снова, пока они оба не стонут от нетерпения, пока штаны не начинают мешаться, пока пальцы не начинают трястись и рефлекторно сжиматься в кулак. Когда они оба обнажены, Рен ласкает его губами, и Айкантар сжимает в пальцах простыню из алинорского шелка, привезенного сюда не без помощи Ондлемара, и он позволяет себе несколько тихих стонов между короткими выдохами, когда второй эмиссар стоит перед ним на коленях, заглатывая его настолько глубоко в горло, что Айкантару кажется, что еще секунда, и он позорно кончит еще до начала, но Рен отстраняется, и Айкантар видит его шальной взгляд, видит, как он облизывает припухшие губы, и, не совсем осознавая себя, притягивает его к себе, целуя, и переворачивает их, когда Рен нависает сверху. Теперь он смотрит на супруга, опираясь на руки, поставленные по обе стороны от его головы, и вампир улыбается ему несколько пошло, когда он склоняется над его шеей, руками лаская бока и бедра, почти невесомо касаясь губами тонкой бледной кожи плеч, упиваясь тихими вдохами, ловя каждый сорванный выдох, чувствуя, как тонко и интимно дрожит между ними воздух, потревоженный почти неконтролируемыми всплесками магии, поочередно выходящей из них наружу.
Когда они оба уже находятся на грани, Айкантар чувствует, что должен сделать что-то такое, что он никогда еще не делал, и шея Рена оказывается как-то неожиданно близко, он тихо выдыхает, и слышит, как смеется эмиссар, как он нарочито-долго стонет ему на ухо, как он неожиданно-приятно хрипло выдыхает: «Сделай уже это, ради Аури-Эля!», и Айкантар, чувствуя в руках необъяснимую крупную дрожь, припадает к шее Рена сначала губами, а затем касается клыками, — самыми острыми кончиками, еще никогда не проникавшими в человеческую или мерскую плоть — прокусывает кожу резко и, отмечая еще больше сбившееся дыхание супруга и крепко сжавшиеся пальцы на своих бедрах, понимает, что сделал все правильно, а когда горячая — вопреки всем мифам о вампирах — влага течет на его язык, Айкантар неловко делает первый глоток, ощущая, насколько густа и темна даже свежая вампирская кровь, чувствуя легкую эйфорию и опьянение, словно он пьет уже четвертый бокал «Алто» или вторую кружку нордского меда, которого он, впрочем, никогда не пробовал. Рен ловит его губы, перепачканные в собственной крови, целует долго и горячо, и Айкантар практически синхронно с ним громко стонет, заглушая звук поцелуем, ему кажется, что он даже выпадает из реальности, а, когда в широко распахнутых глазах проясняется, Рен уже задумчиво перебирает его отросшие волосы, крепко прижимая его к себе и положив подбородок на худое даже для альтмера плечо, и они оба не хотят говорить, ведь, в общем-то, слов тут и не нужно, Айкантар и сам понимает, на что подписался, и он незамедлительно целует оставшейся от его — его — клыков след, слизывая засохшие хлопья крови, и Рен, скользя руками по его спине, откликается легким поцелуем в плечо.
— Звезда Азуры все еще у моего знакомого, — слышит Айкантар, и, отстранившись, смотрит недоуменно и несколько обиженно, когда второй эмиссар, изогнув губы в легкой улыбке, нарочито-спокойно поправляет его волосы. — Ты уверен, что не хочешь излечиться?
— Только вместе с тобой.
Рен целует его снова, нежно и почти что целомудренно, и Айкантар слышит, как он хмыкает, когда они бесцеремонно валятся на подушки, а двемеровед наваливается на него сверху, по привычке закидывая ногу на мягкое бедро, обнимая за мраморные плечи, и почему-то даже не думает обижаться, даже когда ощущает на щеке мокрый от слюны палец. Рен смеется над ним, почему-то называя «щенком», но Айкантар слишком устал, чтобы думать о чем-то еще кроме сна, и Рен укрывает их обоих одеялом, наколдовав над кроватью еще несколько огоньков взамен погасших, а потом шепчет, легко смеясь и касаясь губами светлой макушки:
— Знаешь, как по-научному называется наш дар? Sanguinare Vampiris.
Айкантару абсолютно плевать, как там в научных трудах называется вампиризм, но Рен с такой нежностью говорит «наш», что он, находясь на грани сна и яви, не выдерживает и, не открывая глаз, тянется к супругу за поцелуем, отстраненно понимая, что Колсельмо все же стоит рассказать правду, и, быть может, гнев заботливого дядюшки обойдет их стороной, ограничившись лишь нотациями о распущенных нравах нынешней альтмерской молодежи.
Sanguinare Vampiris. Ха. Подумать только.