Среда

— Подойди, — в полумраке обитого вычурным бархатом кабинета, освещенного лишь торшером в углу, лицо мужчины за столом кажется чуть ли не зловещим. Обойдя стол, но останавливаясь в почтительном полуметре, Чан смотрит на господина, ожидая дальнейших указаний.

— Его нужно убрать, — указывая на экран, приказывает Корн своему заместителю. На фото парень лет шестнадцати-семнадцати, кудрявый и избитый. Пробежавшись взглядом по тексту отчета, открытого рядом, Чан уже знает наиболее простой способ бесшумно устранить этого человека. Это его профиль — убирать неугодных так, чтобы ни у кого не возникало сомнений в естественной смерти цели.

Суббота

Порче обнаруживает себя занесшим ногу над краем пропасти. Но если обойтись без красочных метафор, его просто мажет. Движения Кимхана повторяют грацию царя зверей во время охоты, сразу видно, кто здесь истинный хозяин положения. Очередной виток его кошмаров теперь наполнен этим человеком, отодвигая даже Пана на вторые позиции.

— Кимхан, пожалуйста, давай просто поговорим, — слабо мямлит он. Тело тяжелое, будто налитое свинцом и намертво приклеенное к стулу, а руки связаны за спиной.

— Конечно мы погорим, думаешь я привез тебя сюда для других целей? — в глазах Кимхана Порче видит не до конца понятное ему предвкушение, от которого ощущает внутренний трепет, совершенно не связанный со страхом. Вопреки своим же словам мужчина обходит его, туго затягивая на его губах платок. Че протестующе вертит головой, пытаясь помешать, но Кимхан сильнее, потому ему не остается ничего, кроме как беспомощно паниковать. Низ живота сводит приятным спазмом, когда он видит, как мужчина достает из-под ремня джинсов пистолет, снимая с предохранителя. Собственные реакции удивляют, но что ещё он хочет от сна.

— Я поговорю, а ты послушаешь, — в ухмылке Кимхана есть что-то безумное и дикое, что заводит Че ещё больше. — Ты подставил меня, малыш.

Кимхан подходит к нему почти вплотную, подцепляя холодным металлом ствола в его руках верхнюю пуговицу рубашки, и тянет её на себя, с усилием отрывая. Электрический разряд прошибает тело Порче, а все чувства обостряются до неузнаваемости, пульсируя от ярчайшего возбуждения до первобытного страха. Тонкий скулеж вырывается из перетянутого тканью рта, когда Кимхан одним четким рывком вниз разрывает оставшиеся пуговицы, выставляя на обозрение его поджатый от возбуждения живот и топорщащий ткань штанов член.

— Смотри-ка, уже возбудился. Казался таким неженкой, вот оказывается, как тебе нравится? — это томное выражение лица так идёт Кимхану, Че просто глаз отвести не может, ловя каждую смену эмоций на изящном лице. Пистолет обжигает льдом, скользя по его груди. Озноб прошибает тело, когда Кимхан приставляет отверстие дула к его соску, заставляя тот мгновенно затвердеть. Че отводит голову, не в силах справиться одновременно и с визуальным восприятием, и с ощущениями.

— Обещаешь не раздражать меня, если мы уберем это с твоего личика? — Че несколько раз кивает, дожидаясь, пока Кимхан заложит пистолет за пояс и снимет с него платок. От неудобного положения челюсть свело, и слюни неаккуратно стекают по подбородку, вызывая желание вытереться. Наклонившись почти вплотную, Кимхан методично собирает влагу с лица юноши языком, нарочито облизывая пухлые покрасневшие губы. Че тянется, пытаясь вовлечь мужчину в поцелуй, но тот спешно отстраняется, не дав этого сделать. Разочарованно хныкнув, Порче произносит:

— Пожалуйста, позволь.

— Кого и о чем ты просишь, детка?

— Пожалуйста, позволь мне поцеловать тебя, Кимхан.

— Правильно, — дразня его, мужчина наклоняется намеренно медленно, останавливаясь в нескольких сантиметрах от его лица. Че пытается сдвинуться хоть на миллиметр, но чертов сон не дает ему, намертво пригвоздив к месту и заставляя ждать, изнывая от нетерпения. Кимхан проводит языком по его нижней губе, отчего Порче приоткрывает рот. Втянув в рот верхнюю губу юноши всего на долю секунды и вырвав этим незамысловатым действием еле слышный стон, Кимхан отстраняется. Открыв глаза, Порче видит застывшее на лице мужчины удовольствие, что дает ему понять — Кимхан наслаждается их игрой ничуть не меньше, чем он сам.

— Обожаю звуки твоих стонов, не смей их сдерживать, — внутренности Че в узел скручивает от этой фразы, сказанной с таким серьезным видом. Наблюдая за рукой мужчины, которую тот кладет ему на лицо, Порче кажется, что он и не жил никогда до этого самого момента. Получив легкий удар по щеке, Че закусывает губу, не отводя помутненного возбуждением взгляда от глаз Кимхана. Мужчина проводит большим пальцем по его губе, надавливая и проникая внутрь. Язык Че порхает по пальцу, вылизывая с удвоенным рвением. Довольно прищурившись, Кимхан достает второй рукой пистолет, упирая его в пах парня, отчего тот развязно подается бедрами вверх.

— Открой рот пошире, солнце, — Порче тут же подчиняется, ощущая, как мокрый от слюны палец Кимхана надавливает на его зубы и скользит вниз, оставляя влажную дорожку на подбородке. — Теперь высунь язык, да, хорошо. Замри.

Жестко зафиксировав подбородок, не позволяя ни малейшего движения головой, Кимхан подносит пистолет к его рту, заводя внутрь. От осознания, что его и смерть отделяет лишь нелепая случайность, липкий страх ползет по телу, смешиваясь с возбуждением, аналогов которому Че раньше никогда не испытывал.

— Хочу, чтобы ты сделал с ним то же самое, что с моим пальцем минуту назад, — металлический привкус во рту пугает, сковывая тело ступором, но Порче перебарывает его, продолжая опасную игру. Чтобы показать все Кимхану, Че отводит голову назад, выпуская пистолет изо рта. Скользнув кончиком языка по дулу, Че не отрывает возбужденного взгляда от потемневших глаз Кимхана. Он влажно обводит языком ствол, немного втягивая его в рот и тут же выпуская.

— Блять, ты просто невозможный, — шипит Кимхан, поднося пистолет к своему лицу и слизывая переплетенный с металлом вкус Порче. В его взгляде маниакальность, какой Че раньше не видел ни у одного человека. И его от этого уносит ещё сильнее. Кимхан возвращает предохранитель на место, откладывая бесполезный пистолет на пол. Порче чувствует приятную тяжесть чужого тела, когда Кимхан садится ему на колени и видит, как плывет мужчина, теряя самообладание. Поцелуй влажный и жесткий, Кимхан скорее трахает его рот, проникая языком и буквально вылизывая изнутри.

— С ума схожу от твоего вкуса, детка, — произносит прямо ему в губы Кимхан, продолжая целовать, а Че уже вообще не понимает, кто он и где находится. Глухие стоны поглощаются мужчиной, неотрывно исследующим его рот. Не отрывая губ, Кимхан встает, расстегивая его штаны и рывком стаскивает их до колена. Грубые ладони умело ведут по телу Че к члену, прикасаясь к нему только кончиками пальцев, распаляя ещё сильнее. Дорожкой поцелуев, перемежающихся с яркими наполненными крупицами острой боли укусами, Кимхан спускается к его паху, с наслаждением проводя языком по стволу члена. Он умело скользит языком, выбивая из потерявшегося в пространстве Че крики наслаждения. Ему хватает буквально пару движений головой, чтобы, содрогаясь всем телом, юноша кончил. Последнее что видит Че, прежде чем в его восприятие вмешивается звук чужого голоса, явно не подходящий этому месту, то, как мужчина довольно облизывается. Порче подрывается резко, сразу садясь вертикально.

— Порче, эй, проснись. Извини, ты сильно кричал во сне, — щурясь произносит Макао, убирая руку с плеча Че.

— Ага, извини, что разбудил, — ощущая липкую влагу в районе паха и судорожно проверяя, накрыта ли нижняя часть тела одеялом, говорит Че, думая, как незаметно пробраться в собственную ванную на первом этаже.

— Да ничего, все равно уже полвосьмого, — к счастью Че, кивает Макао и уходит в гостевую, где обычно ночует Кхун, намереваясь разбудить и его, раз уж проснулся. Заперев дверь, Макао подходит к кровати, ложась рядом и обнимая парня за талию. С той ночи он позволил себе быть смелее, многое становится проще, когда ты балансируешь на грани жизни и смерти. Признаться он, конечно, так и не смог, но объятий в их жизни точно стало в разы больше. Поцеловав в лоб, Макао с улыбкой наблюдает за пробуждением на его лице, подмечая, как скользят под закрытыми ещё веками глаза и смешно дергается кончик носа. От вида волнения на лице юноши Макао относит в воспоминания их ссоры недельной давности:

— Так и будешь утверждать, что все нормально? — напирает на него Кхун. Вегас и Пит минут пять как уехали вместе с Порче на склад, оставив их дома и если Макао был известен план, то Танкхуну сказали, что старшие повезли Че к родителям, потому что те волнуются. С того момента, как Макао ушел из кабинета, хлопнув дверью, они вдвоем методично опустошают уже вторую бутылку виски, чтобы хоть немного скинуть с себя напряжение. Им бы поспать, но максимум, на что они сейчас нарвутся, уснув — это кошмары.

— Я уже все тебе рассказал, что ещё ты от меня хочешь? — спокойно уточняет Макао, который вообще-то наврал с три короба, но Кхуну об этом знать не обязательно.

— Правды, может? Есть она в твоем лексиконе? — с наездом продолжает гнуть своё Танкхун. Звук выстрела на всю оставшуюся жизнь засядет у него в голове леденящим душу воспоминанием. И страх, непреодолимый растаптывающий ужас, который он испытывал, сбегая по лестнице. Танкхун почти никогда не плачет, эта функция сломалась года два назад, так и не восстановившись, но сейчас, глядя на Макао, который мог умереть пару часов назад, его пробирает так сильно, что он не выдерживает. Крупная одинокая слеза стекает по щеке, но он отмахивается от неё, как от досадной помехи.

— Это и была правда, извини, что она не вяжется с твоими представлениями, — раздраженно отнекивается Макао, вид слез Кхуна дезориентирует его, заставляя чувствовать себя ещё большей мразью. Это хрупкое прелестное создание не заслуживает иметь рядом такого как он. Сын шлюхи, запятнанный с рождения всей грязью этого мира, единственное, в чем он находит покой — это притворство, подражание тому, кем он не может быть по природе своей. Это было замыслом Пита, когда дела пошли в гору, снять Макао с домашнего обучения и отдать в Аскот. Романтичная идея — дать младшему брату, воспитанному в условиях локального ада, лучшую жизнь, шанс на светлое будущее, вне связи с семьей. Никто и не думал тогда поинтересоваться у десятилетнего ребенка, каково будет ему каждый день быть не тем, кем он является.

— А как мне поверить в эту дичь? Бизнес-конкуренты Вегаса пытаются убить его младшего брата. Бизнес-конкуренты так не делают, Макао. В цивилизованном мире они максимум могут попытаться подставить, затеять подковерные игры с сотрудниками, данные похитить. Никто, блять, не идет на убийство просто из-за бизнеса, — срывается на крик Кхун, ладонью стирая злые слезы с лица. Желание залепить лучшему другу пощечину бьется в голове так ярко, что Танкхун почти заносит руку, чтобы сделать это, но удерживает себя.

— У тебя слишком наивные представления о жизни для человека, дожившего до семнадцати лет, — скалится Макао. В его мире бизнес-конкуренты могут вырезать всю твою семью ради забавы, а на следующий день как ни в чем ни бывало прийти на сделку и улыбаться.

— Тебе, видимо, виднее, — скалится Танкхун в ответ. Раздражение плавно перетекает в усталость, если честно, то ему плевать, что там за конкуренты и кто пытался, ему просто до ужаса страшно, что в следующий раз убийца сумеет закончить дело. Уловив эту мысль, Кхун сокращает расстояние между ними, с силой врезаясь лбом в грудь парня. И ещё раз, и ещё, и ещё, пока Макао не прижимает его голову к себе, останавливая. Танкхун всхлипывает ещё раза три, успокаиваясь окончательно и обнимает Макао, сначала руками за талию, потом, подумав, подтягивает ноги, обнимая талию ими, а руки перенося на плечи.

— Прости, что заставил волноваться, — шепчет Макао ему в макушку, целуя её.

Глаза Кхуна напротив него открываются, и это возвращает его в безмятежность пятничного утра. Солнечный луч, просочившийся сквозь щелочку в шторах, оставляет на щеке Макао причудливый отсвет и Кхун тянется, оставляя на нем легкий поцелуй.

— У нас есть дела сегодня? –искренне надеясь на отрицательный ответ, уточняет Танкхун. — Хочу тупо лежать дня три.

— Вообще никаких, но Порче уже встал, так что долго не поваляемся, — целуя юношу в кончик носа, отвечает Макао, на что тот смешно щурится, подставляя губы. Кто он такой, чтобы отказывать лучшему человеку на свете? Придвинувшись к Кхуну вплотную, он целует его губы, улыбаясь в них как дурак. Он по большему счету и есть дурак, на остаток жизни потерянный в этом светлом человеке.

— Сегодня ваша очередь готовить, — кричит откуда-то с лестницы Порче, вмешиваясь в их идиллию. Макао не обращает на него никакого внимания. Продолжая с упоением целовать чудо в своих руках, пока не слышит настойчивый стук в дверь.

— Да чтоб тебя, Порче, — недовольно пыхтит Макао, поднимаясь с кровати и идет открывать.

— Чего так долго? — спрашивает Че, без смущения проходя внутрь и плюхаясь на кровать.

— Этот лентяй вставать не хотел, — небрежно отмазывается Макао, выходя за дверь и спускаясь на кухню. Сегодня на завтрак отличное блюдо: «жри что дают», в которое Макао без зазрений совести сваливает остатки вчерашнего риса, добавляя три яйца, молоко и оставляя под крышкой минут на десять. Пока завтрак томится, он делает три кружки латте на кокосовом молоке, добавляя Кхуну и Че по одной ложке сахара, а себе оставляя так. Нервозность просачивается, заставляя крутить в мыслях причины, по которым парни спускаются так долго. Ещё в день мнимого похищения Макао договорился с Че, что они не будут рассказывать ничего Кхуну, и теперь он переживает, не нарушил ли друг договоренностей каждый раз, когда теряет их двоих из поля зрения. Такими темпами не далеко до паранойи, одергивает он сам себя, успокаиваясь.

— Я вчера заезжал в отель вечером, купил нам досуг на сегодня, — заходя в кухню произносит Порче

— Шахматы или шашки? — вклинивается шуткой в диалог Макао, отдирающий лопаткой немного пригоревший омлет. Хорошо, что его друзья почти всеядны, кулинар из него не самый лучший.

— Ха-ха, ты такой остроумный, — с серьезным лицом отвечает Че, усаживаясь на свое место. И уже оттуда наблюдает, как Кхун спешит помочь Макао, перенося кружки на стол.

— Долбить с самого утра – это моветон, вам так не кажется, господа? — с самым заумным выражением лица, на которое способен, спрашивает Танкхун.

— Отнюдь, друг мой, всегда помни, что возможность редко приходит дважды, — в тон ему отвечает Порче известной пословицей. Он может бесконечно делать вид, что с ним все в порядке, но если не заткнуть гребаный внутренний голос хоть чем-то, он точно сойдёт с ума, бесконечно пережевывая каждую секунду собственного поддельного похищения.

Быстро расправившись с завтраком, Порче чувствует привычное предвкушение, скручивающее внутренности в тугой узел. Закинув тарелку в посудомойку, он устремляется в зал, смахивая все лишнее с мраморного журнального столика и скидывает на пол несколько подушек, чтобы удобнее было сидеть. Из кармана на черную поверхность летит два пакетика с тремя таблетками экстази и коксом.

— Захватите нож, — выкладывая на стол таблетки, кричит Порче. Они все начинали с четвертинки за ночь, но к этому моменту уже добрались до половины таблетки за раз, с бесконечными поднюхиваниями.

— Нож захвачен, мой капитан, — фыркнув на глупую шутку Танкхуна и забрав у него нож, Че делит все таблетки напополам, заранее, чтобы ночью не возиться с ними трясущимися руками.

— Ваше здоровье, — произносит «тост» Танкхун, проглатывая свою половинку и запивая водой, принесенной Макао. Порче по-дурацки чокается с Макао таблеткой, закидывая её в рот и махая на друга рукой, чтобы тот быстрее передал ему один на всех стакан и горечь ушла. Чтобы сократить ожидание до минимума, Че высыпает часть порошка на стол, разделяя картой на шесть ровных полос отточенными движениями. Есть в этом процессе что-то медитативное, вскользь проносится в его мыслях.

— Денег дайте, — выставив ладонь перед собой просит Че парней.

— Скидываемся тебе на лечение? — шаря в карманах, произносит Макао, извлекая купюру в пятьсот бат.

— Иди ты, — отмахивается от него Че, все внутри напряжено в предвкушении скорого кайфа. Он пропустил целую неделю, поэтому теперь намерен наверстать все упущенное. Пошел ты к черту, Кимхан. Правую ноздрю пощипывает, заставляя Че сморщить лицо и перебарывать тягу чихнуть. Дав себе пару секунд, чтобы привыкнуть к ощущениям на слизистой, он втягивает вторую дорогу через левую ноздрю и довольно откидывается на диван с закрытыми глазами, передавая следующему свернутую купюру. Пока есть немного времени он подготавливается, включая стереосистему и настраивая плейлист. Остается только подождать.

Открывая глаза, Че видит, как парни подползают к нему, усаживаясь рядом. Мысли продолжают крутиться вокруг сна, который он сегодня увидел, загоняя его в угол, где приходится признаться самому себе — этот сон ему понравился. К счастью, эта мысль не успевает затопить его сознание ужасом, потому что играющая в колонках музыка приобретает новые объемы, словно проникая в самую душу, минуя барабанные перепонки. Ни с чем не сравнимый кайф, от которого он прикрывает глаза, позволяя легкому первичному мандражу завладеть телом. Взволнованный, он поднимается на ноги, слегка покачиваясь на волнах плывущей по комнате музыки и устремляется в кухню. В этот раз вход немного жёстче, чем обычно, видимо, за счет того небольшого перерыва, который он делал. Легкая паника заставляет его потеть гораздо более обильно, чем обычно. Ничего страшно, в первый раз, что ли, успокаивает он сам себя, прикуривая сигареты Танкхуна, отдающие чем-то шоколадным. Обычно он не курит, но в такие моменты нет ничего более приятно, чем любимая мелодия в ушах и почти не горчащая сигарета. Дым растекается по его грудной клетке, заполняя собой пустоту, и прикрыв глаза, Че буквально может видеть работу своих легких. Открыв глаза, он смотрит, как рябит на ярком свету лампы дым, выпущенный из плена его тела и этот свет неожиданно сильно раздражает его. Поднявшись, он делает пару шагов до выключателя, ощущая абсолютную легкость своего тела. Темнота обнимает его, делая пребывание в комнате более комфортным. Сигарета в его руках срабатывает как антистресс, поэтому первичный ажиотаж отпускает, позволяя ощутить, как узел паники в горле распускается, отдавая тело беззаботной неге.

На собственном опыте они обнаружили, что есть два параллельных друг другу вида музыки, которая нужна им в этих состояниях: в дни хорошего настроения отлично подходят часовые клубные сеты, под которые можно танцевать, а в дни подобные этому нет ничего приятнее мелодичных переливов женского вокала вроде Ланы Дель Рей или Билли Айлиш. Войдя в комнату, он видит своих друзей, сидящих и покачивающихся с закрытыми глазами. Музыка несет его сама, принуждая танцевать в такт спокойному ритму посреди комнаты. Это не ощущается странными или неправильным, здесь в этом моменте он органичен настолько, насколько может быть органичным человек в целом. Протянув руку смотрящему на него Танкхуну, он счастливый помогает ему поняться, прокручивая под рукой. Наблюдающий за ними Макао улыбается, довольно и радостно, но присоединяться не спешит. То сближаясь, то отдаляясь, Порче и Кхун скользят по комнате в плавном осторожном подобии вальса, когда мелодия, несущая их, обрывается.

Жидкие аплодисменты Макао заставляют Порче рассмеяться, а Кхун принимается кланяться. Следующей песней играет любимая Порче, поэтому он шикает на всех, заставляя замолчать и выкручивает громкость ещё больше, что позволяет ему подпевать в полный голос, но при этом слышать не созвучие, а только исполнительницу. Голос дребезжит, а некоторые звуки выходят из плотно сомкнутых зубов, становясь шипящими, но даже в этих побочках Че находит свой шарм. Ему нравится ощущать, как вибрирует язык, когда он шипит, Че отвлекается от песни, играясь с этим звуком, перекатывая ощущение полноты во рту. Ощутив, как пересохло горло, он тянется к стакану на столике, но в нем ожидаемо не остается воды. Идти на кухню как-то невыносимо лень, и он тянет бокал в сторону стоящего рядом Кхуна, намекая, что он уже ходил, теперь твоя очередь. Тяжело вздохнув Танкхун уходит на кухню, а Порче садится рядом с Макао. На глаза попадается порошок, и прикинув что-то мысленно, он высыпает ещё, чтобы догнаться. Ощущения к этому моменту становятся будто на пол градуса слабее, заставляя Че желать большего.

— Может, подождешь, таблетка скоро должна подействовать, переборщишь, — пытается вразумить его Макао, делая музыку потише, чтобы можно было разговаривать, а не кричать.

— Отстань, — отмахивается Че, расчерчивая дороги на столе, но делая их примерно вполовину меньше, чем первые. Макао прав, от перебора будет хуже только ему. Подоспевший со стаканом воды Танкхун приятно пахнем шоколадными сигаретами, поэтому сделав несколько глотков Че уходит на кухню, чтобы покурить. На этот раз дым не такой вкусный как в первый, поэтому он тушит сигарету на половине, возвращаясь в комнату. Они слушают музыку ещё какое-то время, покачиваясь рядом, когда Порче чувствует резко подступающую тошноту. Ему не хватает буквально пары секунд, чтобы добежать до туалета, и блюет он преимущественно на пол, пачкая все вокруг. Затуманенный мозг даже брезгливости не ощущает, а тошнота похожа не на привычные спазмы, а на глотание воды, просто в обратном направлении. Все-таки перебрал, думает он, осматривая зону поражения и запираясь в ванной. Не хватало ещё вызвать у парней цепную реакцию. Уловив эту неподдельную собранность, в которой он может найти в себе силы справиться с проблемой сам, он убирает ванную комнату, вымывая все до чего дотягивается и стараясь сделать уборку максимально аккуратно. Кажется, у него даже неплохо получается, потому что когда в дверь стучат, видимых следов происшествия не остается.

— Ты как? — уточняет Макао, протягивая ему стакан воды.

— Не переживай, в норме. Теперь так точно, — излишек, который он только что сбросил, открывает перед ним новую грань состояния.

— Я схожу в душ и вернусь к вам, — закрывая за другом дверь, произносит Че. Сняв вещи и закинув их сразу в стирку, он настраивает воду, находя оптимальную температуру и только потом забирается внутрь, усаживаясь на дно ванной. Капли воды ощущаются настолько приятно, что Че почти стонет от этого простого ощущения скольжения влаги по телу. Потерявшись в этом многообразии, Порче залипает минут на сорок, тупо поливая себя водой, пока раздражающий стук в дверь не прерывает его наслаждения.

— Что? — кричит он, выключая воду.

— В туалет пусти, утопленник, — кричит в ответ Кхун, и Порче нехотя выбирается из окутавшей его уютом ванной, насухо вытираясь полотенцем и надев висящий тут же махровый халат.

— Ненавижу тебя сейчас, — почти искренне шипит он на Танкхуна, выплывая в полумрак квартиры. После ослепляющего света ванной комнаты гостиная кажется тусклым склепом, загоняющим в бездны депрессии. Уловив это ухудшение, Порче понимает, что нужно нюхать ещё, чем и занимается, усевшись на пол у журнального столика.

— Ты хотя бы в трусах? — уточняет у него Макао, забирая из рук карту и расчерчивая дорожки и для него с Кхуном.

— Не спрашивай, если не хочешь знать ответа.

— Пиздец. Иди оденься.

— Да, мам, как скажешь, — вдыхая щепетильно отмеренное, заканчивает перепалку Че и уходит наверх. Переодевшись, он спускается по лестнице, усаживаясь прямо на ней. Резко стало лень ходить, такое тоже бывает.

На часах часов шесть утра, когда Порче с дичайшим раздражением начинает осознавать, что все запасы подошли к концу, а достать больше негде. Макао с Танкхуном свалили в гостевую наверху под каким-то тупым предлогом, будто Порче не знает, что между его лучшими друзьями происходит какая-то херня последние полгода. Это же так незаметно, что им всегда вдвоем в одно и то же время резко хочется спать. Как дети, честное слово. Чтобы не тревожить глаза ярким светом, Че достает телефон, включая фонарик и внимательно осматривает поверхность стола. Раздражение заставляет желать чьего-нибудь убийства, если не найти, чем догнаться прямо сейчас. Схватив оба пакетика, он вылизывает их изнутри, ища хотя бы последние крошки. Гениальная идея бьет ему в голову, и он берет из кошелька вторую карту, тщательно соскребая все с той, которой они делили дороги. Настолько же тщательно он собирает все незримые крошки по столу, сгребая их в одну кучу и получает средних размеров дорогу, примерно на треть состоящую из пыли. Плевать. Вдохнув это через свернутую купюру, его посещает ещё одна умная мысль, и он разворачивает купюру, соскребая с нее карточками остатки и вдыхая ноздрей со стола. Ожидание убивает, и минут пять он суетится, пытаясь приткнуть себя хоть в одно место. Не выходит. Все нахуй бесит, а долгожданного кайфа так и нет. Точно, крошки. Он кладет телефон таким образом, чтобы фонарик светил на пол и становится на колени, собирая в кучку все, что хоть немного похоже на белый порошок или ошметки таблеток.

— Друг, с тобой все в порядке? — вздрогнув всем телом от ощущения чужой руки на спине, Порче оборачивается.

— А по мне не видно, блять? — раздраженно спрашивает он Макао, возвращаясь к своему занятию.

— Эй, нет, так не пойдет, иди сюда, — обняв сопротивляющегося Порче со спины, Макао силой усаживает его рядом с собой, удерживая. Порче в его руках бьется, достаточно быстро понимая, что это бесполезно.

— Тебе что надо от меня, а? Идите ебитесь дальше, — психует Че на друга окончательно.

— В себя приди, — резко осаживает его Макао. К сожалению, это не первый раз, когда кому-то из них сносит крышу, и Макао, как самому ответственному, всегда приходится приводить одного из них в чувство.

— Мне ещё надо, — сменив тактику жалобно хнычет Порче, смотря на друга умоляющим взглядом. В этом состоянии он кажется на что угодно готов, лишь бы продлить кайф.

— Время шесть, ты прикалываешься? Давай ляжем спать, а завтра смотаемся в отель.

— Мне надо сейчас, — стоит на своем Че. Его взгляд больше не фокусируется, а зрачки мелко подрагивают, что раздражает ещё больше.

— Мало ли что тебе надо, кто нас повезет на другой конец города? — пытается достучаться до его разума Макао, но Порче уже все продумал.

— Охрана твоя, все равно у двери торчат. Скажем, что к друзьям надо, — уговаривает его Порче, сея зерно сомнения.

— А если они спалят, в каком мы состоянии?

— Да плевать, скажем выпили немного.

— Блять, ладно, переоденусь и поедем. Умойся пока, на тебя смотреть больно, — уходя на второй этаж бросает ему Макао. Взглянув ещё раз на кучку пыли, которую он успел собрать у столика, он одергивает себя, заставляя немного подождать.

Спустя минут сорок машина тормозит на окраине у мрачного здания с покосившейся надписью Heavenly light hotel. Сам отель закрылся года два назад, а здание перепродали новому владельцу, который по счастливой случайности оказался барыгой и под прикрытием отельного бизнеса устроил вполне приличный притон. Название менять не стал, считая, что небесный свет достаточно иронично звучит для дел такого рода. Так он рассказывал всем своим знакомым. Порче не очень любит это место, справедливо опасаясь того, что происходит за закрытыми дверьми номеров. Вся эта грязь его не касается, эти люди употребляют другие наркотики, он совершенно не такой как они. По крайней мере, так он себя утешает.

— Ну вы и полуночники, конечно. Уже почти все разобрали, последний грамм лежит, будто для вас берег, — бухтит на них Джесс, выуживая из-под стойки заветный порошок. Порче нетерпеливо стучит пальцами по деревяшке, спеша отдать деньги и убежать в машину, где их с Кхуном дожидается Макао.

— Прости, Пи'Джесс, сам знаешь, как бывает, — тараторит он, скользя взглядом по всем поверхностям, но избегая смотреть на осунувшееся лицо человека перед ним.

— Это точно, ладно, бывай, — машет им рукой мужчина, и Порче почти готов сорваться на бег, когда идет назад в машину. Мандраж настолько сильный, что ему кажется, ещё секунда промедления, и он пустит себе пулю в висок. Ждать ещё сорок минут он просто не может, округляя глаза и показывая сидящему рядом Кхуну, чтобы тот прикрыл его телом от охраны.

— Ты ебанутый? — одними губами выразительно шепчет Танкхун. Порче не сильно бьет его по ляжке, мол делай что говорю.

— Музыку прибавьте, — просит Кхун, тяжело вздыхая. Если Порче что-то приспичило его хрен уговоришь.

Судорожно перебирая в голове варианты, чем можно подцепить порошок, Че не приходит в голову ничего умнее, чем сделать из края купюры подобие ложки. В такой обстановке привычных дорог не сделаешь, поэтому у него не очень получается прикинуть на глаз сколько нужно. Отмерив, как ему кажется, нормальное количество, он вдыхает, уловив нотки непривычного аромата. Не обратив внимания, он добирает ещё немного, вдыхая через вторую ноздрю для равновесия. Запечатав пакетик и спрятав в карман, он успевает только откинуться на спинку, осознавая, что привычного мандража нет, а его будто обнимает мягким пушистым облаком, пеленая в теплоте.

— Что-то не так, — успевает произнести он прежде, чем теряет способность дышать. Попытки сделать хотя бы треть вдоха не приводят ни к чему, а из горла доносится только хрип. Паника не заполняет сознание, подернутое пеленой, нет, он просто перестает дышать, будто так и надо. Он уже не слышит, как зовет его Кхун, как охрана тормозит машину, вытаскивая его на асфальт и не чувствует ударов по щекам. Не видит, что он весь синеет, не чувствует живительных прикосновений к губам — один из охранников уже десять минут заставляет его легкие дышать, фактически делая это за них двоих. Если смерть так похожа на это теплое мягкое облако — почему все её так боятся?

Получив звонок из больницы в семь утра первое, о чем думает Сао — только не снова. Прикуривая сигарету одной рукой и заводя второй двигатель машины, она бьет руль, выдыхая. Память откидывает её в такой же день осенью, когда она лишилась первого сына. Неверие, отупение, абсолютная невменяемость. Курить она начала в тот день, заперевшись в своей комнате и почти не выходя из неё до самых похорон Пана. Тогда врач тоже сказал, ей не переживать, сказал, что они сделают все возможное. Худшая ложь из всех, что она слышала. Она не успела увидеть его, обнять на прощание, сказать, как любит, она ничерта не успела, получив повторный звонок из больницы, когда садилась в такси. С Порче так не будет, с ним все будет хорошо, уговаривает она себя, стараясь смотреть на дорогу и не гнать выше ста. Звучит отвратительно, но все, что она делала последние два года — это старательно возводила дистанцию между ней и младшим сыном, чтобы не чувствовать. Чтобы просто больше не было так больно. Единственное её сожаление в последние годы о том, что она не умерла тогда вместе с Паном. Что она ходит на работу, ест, пьет, и будто так и надо, будто её сердце не вынули из грудной клетки и не сожгли рядом с ним, будто урна его праха, украшающая гостиную, не заставляет её плакать всегда, когда она её видит. Чувствовать весь этот ад каждый чертов день просто невыносимо.

— Порче Пичая Киттисават, 18 лет, доставлен полчаса назад, — она не забегает в больницу, держа лицо даже в таких ситуациях, она степенно подходит к стойке, спокойно уточняя информацию у регистратора.

— В операционной, вы можете подождать здесь, — указав на полупустой ряд скамеек произносит девушка. Выслушав её, Сао выходит на улицу, закуривая ещё одну сигарету. Звонок мужа сбрасывает, справедливо злясь на него, находящегося в командировке и подвергающего её этому испытанию в одиночку.

Ким уже не меньше сотни раз успел порадоваться тому, что решил приглядывать за Порче. Без фанатизма, просто следя за телефоном, поэтому первое, что он видит, проснувшись по давно сформированной привычке в семь утра, точку с именем Порче в больнице на окраине Бангкока. Весь путь, занимающий не меньше часа, он толком не помнит, проводя его в прокручивании вероятностей произошедшего. Неизвестность душит, а волнение за Че сворачивает внутренности. Как можно позволить чему-то иметь над собой столько власти? Он начинает ненавидеть это сжигающее чувство, поселившееся внутри. Привычные техники отвлечения только раздражают ещё больше неспособностью сосредоточиться и пережевыванием бесконечных теорий.

Войдя в здание больницы, первое, что он видит, – полицейского у стойки регистрации. Встав за ним, чтобы спросить, где лежит Порче, он прислушивается, улавливая в диалоге знакомое имя. Изменив план, он следует за ним до палаты Че, держась на некотором отдалении. Этот придурок даже дверь не удосуживается закрыть, сетуя на жару, поэтому Ким встает рядом, прислушиваясь к диалогу.

— Добрый день, госпожа. Офицер полиции Гонкрей Сангтонг. Мне жаль, что приходится тревожить вас в такой момент, но в крови вашего сына были обнаружены запрещенные законом препараты, — начинает полицейский, сразу переходя к сути.

— Здравствуйте, офицер. Боюсь, тут какая-то ошибка, — твердо произносит, по всей видимости, мать Порче.

— Никакой ошибки быть не может, госпожа, — настаивает полицейский, а в голове Кима уже вырисовывается план. Благо у его организации достаточно влияния, чтобы решить эту проблему. И хотя за тупоголовость стоит дать Порче посидеть несколько дней после больницы, чтобы осознал последствия, если сейчас не вмешаться, делу дадут ход и вытащить его будет немного проблематичнее. Набрав главу отдела зачистки, разговоры с которым всегда сводятся к четким местам и распоряжениям, он рабочим тоном выдает приказ разобраться с полицией. Наверняка Корну доложат, но он найдет, чем оправдаться перед ним позже.

Спустя минут десять Ким с мрачным удовлетворением наблюдает, как полицейский уходит, раскланиваясь перед матерью Порче за фатальную ошибку, допущенную в отчете. Спустя ещё минут пятнадцать, мать юноши наконец-то покидает палату, видимо, уходя позавтракать, что дает Киму войти внутрь, закрывая за собой дверь. Подойдя к кровати и глядя на бледного парня с кислородной маской на лице и кучей проводов и трубок, Ким улавливает только ритмичный писк прикроватного монитора, стоящий в ушах. Страх за этого придурка, липкий ужас, сидящий в нем всю дорогу, понемногу отступает, сменяясь радостью за то, что Че остался жив. Положив ладонь на грудь Порче, накрытую тонкой тканью больничного халата, он чувствует биение его сердца и позволяет себе постоять так некоторое время, успокаиваясь окончательно.