Когда Кафка в очередной раз проворачивает этот её трюк с «Послушай», превращая Блейда (или не Блейда, тут уж как повезёт) в покорного пса без единой лишней мысли в голове у её ног (к ногам Кафки, признаёт Блейд, он и безо всяких трюков готов падать денно и нощно, грешно к таким-то ногам не припасть), а Серебряный Волк в очередной раз проворачивает умеренно разрушительную шалость в духе "Блейдятина, а слабо тебе заявиться к Элио на здоровенных таких каблучищах и с фул мейкапом?" (Блейду не слабо, Блейд хорош в любом обличии и во всех своих проявлениях, а уж стрелки и жёсткий контуринг делают его просто чудом из чудес, и каблуками можно драматично цокать, нагоняя ужас на всех присутствующих), Блейда посещает гениальная, на его взгляд, идея. Он же не хуже Кафки, вот совсем ни разу. Он, вообще-то, клинок, калёная сталь, без пяти минут бур, созданный, чтобы пронзить небеса (всего, что хотите ради, не спрашивайте Блейда, зачем). Блейд, вообще-то, тоже не пальцем деланный, и уж сейчас-то он им всем покажет, что может не только мечом махать и умирать раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом, раз за разом...
Серебряный Волк легонько, мягенько так, ле-го-неч-ко, невесомо (всего-то пару материков стереть с лица земли хватит, ерунда) касается задумавшегося, а потому неподвижного Блейда носком ботинка.
— Сдох, что ли, опять?
Блейд поворачивает голову на звук и хлопает глазами, чувствуя, как теряет нить мысли.
— О, не сдох. Молодцом, — констатирует Серебряный Волк и уходит по своим серебрянноволчьим делам, оставляя Блейда растерянно моргать.
Голос у Блейда чертовски хорош, как и сам Блейд. А ещё Блейд мастерски рассказывает истории. В тех, разумеется, случаях, когда может их вспомнить.
Серебряного Волка всё это мало интересует.
Вздохнув, Блейд смотрит, как она бесконечно тыкает в экран своего телефона, не то взламывая очередную сверхсекретную сверхзащищённую базу данных, не то набивая очередной рекорд в очередной игре.
Не то чтобы Блейда заботило, слушает ли его хоть кто-то, но Серебряный Волк могла бы хотя бы попытаться начать проявлять больше уважения к старшим.
— Послушай, — говорит Блейд.
— Послушай, — повторяет Блейд спустя какое-то время. В этот раз он даже улыбается многозначительно для пущей загадочности.
Серебряный Волк отрывает взгляд от экрана и смотрит на Блейда так же многозначительно.
— Чо надо? — многозначительно произносит она.
От всей этой многозначительности Блейду даже немного плохеет. Он парень простой, ему бы шашку и коня, а эти тут развели загадочностей.
— Ну, это... — мнётся Блейд. — Поговорить хотел.
— А-а, — тянет Серебряный Волк и отходит от Блейда подальше, снова уткнувшись в экран.
Блейд признаётся себе — ему от этого немного обидно.
Когда Блейд возвращается с очередной миссии, ему не очень хочется говорить. Но хочется. Очень. Потому что все дураки и не лечатся, и мир был бы лучше, если бы можно было просто всех поубивать, начав, пожалуй, с него самого, он очень стар (ну, Блейду нравится так думать, хоть он и не помнит, сколько ж ему на самом деле лет) и очень устал.
Что-то в Блейде будто лопается, когда Серебряный Волк даже не здоровается с ним. Он, вообще-то, очень стар и очень устал, и его могло бы обрадовать приветствие дорогой коллеги.
— Да ты хоть меня слышишь? — кричит в сердцах Блейд.
Серебряный Волк подскакивает и врезается в один из аквариумов, расставленных по всей базе Охотников за Стелларонами. Кафка говорит, что наблюдать за рыбками полезно для нервной системы. Имела ли она в виду только рыбок, плавающих в аквариуме, или вот эти, трепыхающиеся на полу, тоже годятся, Блейд не уверен.
— Слышу, слышу, — кивает Серебряный Волк. — Тащи ведро с водой, будем исчезающие виды спасать. В смысле, нас с тобой. Кафка озвереет, если хоть одной рыбы не досчитается.