Когда ныряешь на глубину, закрой глаза — неважно, ныряешь ты в воду или в глубины своей души. Какая разница, если и там, и там одинаково черно, и отвратительные не то водоросли, не то волосы утопленниц оплетают руки и щиколотки?
Когда ныряешь на глубину, обязательно проверь, нет ли где камней — или огромных шкафов, скелеты в которых утащат тебя на самое-самое дно, где ты будешь биться об дверцы и кричать, смеша рыб и раков-отшельников.
Когда ныряешь на глубину, подумай дважды — так ли оно тебе надо? А может, не стоит, дружище? Может, ну его?
Она усмехается дрожащими губами, когда камни хрустят под каблуками сапог.
Когда ныряешь на глубину, сделай глубокий вдох — и задержи дыхание.
Она нырнула давно, еще когда сделала шаг навстречу ведьмаку и дала увести себя из Страны Тысячи Сказок. Только вот она не уверена: хватит ли ей кислорода?
Впрочем — к чему он ей, когда скелеты и утопленницы тянут ниже и ниже на дно, заставляя захлебываться чернеющей жижей. Вроде почти что свернувшейся проклятой крови.
Крови туссентской княжны.
Она косится на черные разводы на камнях — кровь не ее, кровь чья-то, но чья? Не того ли вампира, что Геральт привел с собой? Или…
Она отметает это «или» точно так же, как сметает пыль с подоконника в ее комнате молчаливая служанка, приставленная к ней сестрой.
Когда погружаешься на глубину, главное — не вдохнуть той ужасной черной и непроглядной мути, в которую ты окунаешься, которая слепляет твои волосы и ощущается, словно желе, словно сгустки чего-то, смутно похожего на органы или живую плоть.
Когда погружаешься на глубину, не забудь, кем ты был до этого — иначе даже утопленницы не вспомнят имени твоего.
Она оседает на дно чужеродным песком без памяти и души — и мертвые русалки черпают ее руками, рассеивая по океану черноты, бросаются ею друг в друга.
Мелкие камушки впиваются в ее ладони, когда она садится на колени и склоняет голову так, что на секунду становится больно где-то в шее.
Лучше бы ее свернули.
Ее удел — приходить проститься.
Ее удел — уходить, так и не произнеся ни слова.
Ее удел — черная жижа, забивающая легкие через нос и глотку.
Ведьмак, зачем ты нашел ту ленточку?
Она смотрит на алое солнце, царапающее запад умирающими лучами, и чувствует, что задыхается точно так же, как и несчастное светило: медленно, делая глоток жидкости, похожей на плоть, за глотком, не в силах вдохнуть, лишь вцепиться пальцами в горло и хрипеть.
Лишь умирать так, как не умер тот, кого она обрекла.
Кто умер — потому, что не должен был.
Потому, что любил.
Потому, что заслуживал мести.
Потому, что княгиня Анариетта не приемлет отказов — даже от ведьмаков. Даже если речь идет о высшем вампире.
Черная жижа наполняет ее изнутри, и стекает по внутренностям медленно, будто смола из израненного дерева — и это самое дерево, похожее на ее сломанный позвоночник, шевелит ветками-руками с едкой ухмылкой.
«Попалась», — шепчет оно. — «Теперь не убежишь».
Она сидит на коленях, и бег — точно не то, к чему она готовилась все это время.
Большая часть ее жизни — бег и скитания.
Водоросли, похожие на волосы утопленниц, цепляют ее ноги — и овивают покорное, недвижимое тело. Она не собирается бежать.
Не сейчас.
Не от него.
Не тогда, когда в очередную ночь ей приснился кошмар — и помочь оказалась не в силах даже дорогая сестрица.
Не тогда, когда вынужденность искупления давит на грудь, заполненную изнутри черными тягучими комками чужеродной плоти, и дерево из ее собственных костей смеется хрипловато, напоминая треск ломаемых суставов.
Не тогда, когда, стоит поднять взгляд, и видишь, как все до разворошенных, разломанных камней темно от крови.
И на этот раз она знает, чья это кровь — и не собирается себя обманывать.
И русалки поднимаются из глубин, и утопленницы шипят, опускаясь в морские пучины, и скелеты со скрипом уходят в свои шкафы, когда она поднимается на ноги: не измученная Рена, но дерзкая Сианна.
Потому что глаза у нее впредь не закрыты и смотрят прямо.
Потому что впредь ее вина — ее крест, ее мертвая голова*, вонзенная в грудь.
Потому что она приходит сюда в последний раз.
Потому что ветер доносит до дерева из ее внутренностей всего три слова:
Детлафф,
прости меня.