Тигнари сомневался до последнего и отказывался как мог, потому что лишний раз появляться в Академии желания не было совершенно, — ввиду недавних событий особенно, — но в конечном итоге все-таки согласился.
Он не умел отказывать друзьям, к своему великому сожалению.
Аль-Хайтам, вынужденно исполняющий обязанности Великого мудреца, лично обратился к нему за профессиональной помощью, потому что “нет в Сумеру такого человека, в ком я был бы уверен и кто по итогу не добавил бы мне лишней головной боли” — прямая цитата. После случившегося кризиса репутация Академии оказалась безобразно подорвана, действующие студенты опасались за свое будущее, а абитуриенты не горели желанием отдавать треть жизни месту, где недавно отгремел государственный переворот. Даршаны паниковали, преподавательский состав задумывался о смене рабочего места, — и все это обрушилось на плечи аль-Хайтама, который просто оказался не в то время не на той должности. Посему его единственным предложением стал день открытых дверей, где бывшие выпускники, а ныне не последние лица в стране прочитают лекции, поднимут престиж Академии и приведут свежую кровь. В конце концов, слава о некоторых таких “лицах” гремела далеко за пределами Сумеру, а приток иногородней молодежи был только на руку.
Поддержали такое не все, — пожилые представители даршанов называли фарсом то, что представлять их будут вчерашние студенты, но Тигнари мало волновала научная ценность этой затеи.
Мысль вновь возвращаться в стены Академии ему категорически не нравилась по ряду причин, — и нежелание оставлять работу была наименее значимой, — но когда он узнал, что аль-Хайтам и Сайно предложил порекламировать бывшее учебное заведение, решение принял уже с большим энтузиазмом.
— И Сайно согласился? — спросил Тигнари.
— Не сразу, — на лице у аль-Хайтама усталость и нежелание всем этим заниматься читались как со страницы открытой книги. — Пришлось надавить на его долг как махаматра по обеспечению безопасности во время массового общественного мероприятия.
— Как нечестно.
— Я мог бы сказать, что ты уже согласился и один не пойдешь.
— Еще хуже! Ты ужасный человек, ты знаешь об этом?
— Поверь, ты не единственный говоришь мне об этом.
В глазах у аль-Хайтама не было ни капли сожаления. Тигнари только вздохнул, понимая, что другого от старого друга было бы глупо ожидать.
— Хорошо, я помогу, — кивнул Тигнари, уже чувствуя, как его все это вымотает. — Надеюсь, у вас нет дресс-кода, потому что я форму добровольно не надену. Дави на что хочешь, но нет.
Аль-Хайтам мягко усмехнулся и покачал головой.
— Просто опрятный внешний вид, ничего более, — и после небольшой паузы, взглянув Тигнари в глаза, добавил. — Спасибо.
***
Как бы представители других даршанов не фыркали со скепсисом на идею аль-Хайтама, она тем не менее произвела должный эффект. В назначенный день перед Академией яблоку негде было упасть. Тигнари немного нервничал в такой толпе, хоть и виду не подавал, и ему было бы особенно тяжко, не согласись Сайно пойти с ним.
— Волнуешься? — спрашивал Сайно, кивая на увесистую папку в руках Тигнари.
— Немного, — тот чуть прижал уши, обнимая свои записи. — Так давно не читал лекций на большую аудиторию. Как в старые добрые, да?
Сайно усмехнулся, складывая на груди руки. А потом посмотрел на Тигнари с бархатным теплом во взгляде и сказал:
— Некоторые вещи не меняются, сколько бы не прошло времени.
Эти слова не выходили из головы у Тигнари, даже когда за ним закрылась дверь в лекторий.
Он не стал выдумывать невесть что: собрал имеющиеся материалы по экологическим проблемам тропических лесов и способам их предотвращения, скомпоновал максимально тезисно и с примерами, подготовил ряд вопросов и выступил. Как Тигнари и думал, большинство пришло просто на него посмотреть — люди мало заботились вымиранием редких растений и миграцией животных, куда больший интерес вызывал он сам.
И это в равной степени как льстило, так и утомляло.
Но все же было еще одно чувство, которое нахлынуло на Тигнари так неожиданно и мощно, что он едва не захлебнулся им. Стены Академии вызывали щемящую ностальгию. Какие бы ни были с ней связаны события, какие бы разногласия с мудрецами не возникали, а все равно, оказавшись здесь, Тигнари ощущал мелкую дрожь на кончиках пальцев и приятную тяжесть в груди.
Выходя из лектория, идя по коридорам, здороваясь с преподавателями и студентами, он вспоминал: как волновался при поступлении, как матушка, заслуженный палеонтолог, улыбалась и обнимала его, говоря как гордится им; как готовился к зачетам, как не спал ночами и круглые сутки писал-писал эти бесконечные научные работы; как случайно загубил несколько декоративных культур в оранжерее, потому что перепутал химикаты для удобрений; как играл в карты на деньги с Кавехом и аль-Хайтамом, пока их не разогнал комендант в общежитии; как впервые влюбился.
Тигнари остановился около фонтана в главном зале. Самое светлое и чистое, что случилось с ним когда-либо, произошло здесь. Холодный мрамор, величественное золото и витражные окна запомнили его юным и жаждущим знаний самого разного толка, дорвавшимся до ныне непознанного и сладостного чувства влечения к другому человеку — и накрепко связали с ним на долгие годы после.
Одно это не повод ли с теплотой вспоминать о проведенном в Академии времени?
Тигнари покачал головой. Развернулся от фонтана на пятках и направился к крылу Спантамада. Сайно нашелся почти сразу, выходящим из аудитории.
— Ты уже закончил? — спросил он, прощаясь с каким-то молодым преподавателем и поворачиваясь к Тигнари.
— Да. А ты?
— Только что. Устал?
— Не очень, — Тигнари поджал губы, чувствуя как внутри нарастает странное, томительное волнение; хвост беспокойно метался за спиной, на что Сайно тревожно смотрел. — Пройдемся?
Брови Сайно дернулись вверх.
— Не ты ли говорил, что хотел бы уйти сразу, как только представится возможность?
— Поддался ностальгии, грешен, — мягко улыбнулся Тигнари, а затем глянул на Сайно из-под опущенных ресниц, с удовольствием замечая, как у него расширились зрачки. — Так что?
В глазах Сайно уже промелькнул ответ, и тем не менее Тигнари дождался кивка.
***
— Помнишь, как мы бегали по этой лестницы от госпожи Гульшан?
— Когда пронесли в комнату вино и играли в карты на желание?
Тигнари засмеялся, воскрешая в памяти эту картину.
— Да. Она грозилась написать жалобу в Амурту, что один из их лучших студентов распивает спиртное и развлекается азартными играми в стенах общежития, еще и других совращает. А я бежал и думал, каким было бы ее удивление, узнай она, что карты — твоя идея.
Сайно фыркнул. Уж кто-кто, а доблестный ревнитель устава Академии в студенческие годы нарушал его порой активнее многих.
— Мы же после этого всю ночь просидели в какой-то аудитории, — задумчиво произнес он, осматриваясь словно в поисках той самой двери.
— Да. Думали, подождем, пока госпожа Гульшан успокоится, и разойдемся. А она закрыла дверь, видимо, решив, что преподаватели забыли. И, — Тигнари театрально развел руками, приняв выражение вселенской скорби и разочарования, — заперла нас там до утра.
— С вином, картами и в пижамах? — в глазах Сайно мерцали веселые искорки.
— С вином, картами и в пижамах, — с драматичным вздохом закивал Тигнари. — Только я еще и босиком был.
Они посмотрели друг на друга, — во взгляде обоих плескались те же эмоции, те же воспоминания зеркально отражались на глубине, — и рассмеялись. Сейчас это кажется какой-то комедией, но тогда, много-много лет назад, Тигнари думал, что его в самом деле исключат. Вот на следующий день откроет преподаватель дверь, а они с Сайно вдвоем, полуголые, взлохмаченные, сидят на партах, а рядом пустой кувшин и колода “Священного призыва семерых”, потому что ну чем еще могли заниматься двое молодых студентов, безнадежно друг в друга влюбленных, в пустой аудитории ночью?
Позор да и только, как потом в глаза родителям-то смотреть!
Тигнари уже хотел развить эту тему дальше и напомнить о деталях той презабавной истории, но он вдруг совершенно случайно глянул в сторону и застыл.
Была ли это в самом деле случайность? Или ноги сами привели куда указывало изнывающее воспоминаниями сердце? Кто знает, но Тигнари повернул голову к Сайно и лукаво дернул углами губ.
— Сайно.
— Да?
— Ты помнишь, какая это была аудитория?
Сайно нахмурился, а потом глянул за спину Тигнари и распахнул глаза.
— Кафедра прикладного искусства.
— Зайдем? — Тигнари наклонил голову к плечу.
— А если заперто?
— Тогда не зайдем.
И уверенно дернул ручку на двери. Которая поддалась.
Зрачки в алых глаза Сайно затянули радужку, и кадык дернулся нервно вверх-вниз.
Внутри царил бархатный полумрак, из-за плотных занавесок едва пробивались лучики дневного солнца. В таком освещении парты, шкафы и огромные, написанные маслом пейзажи во все стены казались выцветшими и безжизненными, словно им не хватало воздуха и влаги, как растениям, и они медленно зачахли. Тигнари провел по столешнице кафедры ладонью и поморщился, увидев на ней плотный серый слой пыли.
— Похоже, с тех пор, как мы выпустились, здесь так и проводили занятия раз в семестр по очень редким датам, — вздохнул Тигнари, сглатывая странное предвкушение; у него было очень-очень сильное чувство, словно происходящее сейчас не случилось просто так и он мог упустить какой-то важный момент.
— Некоторые вещи не меняются, сколько бы не прошло времени, — повторил свои слова Сайно, подойдя к низенькому шкафчику прямо напротив огромного окна.
И посмотрел на него из-за плеча. И механизм в голове Тигнари вдруг с хрустом собрался.
Его глаза мерцали как два драгоценных рубина; в полутьме аудитории они светились опасным алым, и Тигнари манило к ним, как мотылька на огонь. Он щелкнул замком на двери, медленно приблизился к Сайно, поднял руку, прикасаясь к его лицу.
— В ту ночь мы не стали вскрывать окна и лезть на крышу, — полушепотом произнес Тигнари, погладил большим пальцем скулу и опустил ладонь на шею; кожа у Сайно была горячая, в ладонь бодался пульс, быстро-быстро, и Тигнари прижался к этой венке губами.
— Н-нет, — охнул Сайно и судорожно сглотнул; он сделал шаг назад, уперся поясницей в шкафчик.
Воздух между ними накалялся, становилось жарче, и привкус пыли отчетливее ощущался во рту. Тигнари заправил волосы Сайно за ухо, стягивая с него волчью маску и бережно укладывая рядом.
— Мы подергали дверь, — он понизил голос, обжигая шепотом шею. Сайно ощутимо вздрогнул и шумно выдохнул.
— Д-да, — одними губами выдавил он.
— Облазили всю аудиторию в поисках запасного ключа.
— Да.
— А когда уже отчаялись, — Тигнари прихватил зубами мочку, и Сайно дернулся, руками оперевшись о край шкафчика, — решили просто дождаться утра.
Тигнари опустил ладонь на грудь Сайно, скользнул ниже, к животу, впитывая мелкую судорожную дрожь, погладил напряженные мышцы. То, что он, — ладно, они, Сайно вообще не пытался препятствовать, — собирались сделать, должно было вызывать хотя бы каплю стыда. Уже взрослые люди, и в стенах Академии, в разгар дня открытых дверей, практически у окна, которое выходило в парковую зону отдыха!
И Тигнари от этого только сильнее заводился.
— Сыграли еще партию в карты, — продолжал он, выцеловывая линию челюсти; Сайно откинул голову назад, прогнулся, сильнее наклоняясь над шкафчиком.
— Да… — шептал он, дергаясь каждый раз, когда когти Тигнари царапали кожу над резинкой шортов.
— Допили вино.
— Да…
— А потом, — ладонь переместилась на бедро, сжала сквозь одежду, и Сайно чуть развел ноги; Тигнари приблизился к его уху и горячо выдохнул: — Занялись любовью.
Сайно шумно втянул воздух сквозь зубы, закрыл глаза, вцепился в плечо Тигнари. Лица его он не видел, но точно был уверен — на смуглой коже расцвел трогательный румянец, сомкнуты ресницы и между бровями залегла морщинка; нервничал, волновался, определенно сейчас решал насколько морально оправданно делать то, что они делают.
Много лет назад все было точно так же.
— Как в старые добрые, да? — криво усмехнулся Сайно.
— Ну, получается так.
— Эх, по сравнению собой прежним я стал слишком старым для всего этого, — вдруг сказал он, и нехорошее предчувствие зашевелилось внутри Тигнари.
Он медленно поднял голову и посмотрел на него. В мутных от чувств и похоти глазах мелькало что-то еще, и Тигнари осторожно спросил:
— О чем ты?..
И тут же пожалел, когда Сайно нахмурил серьезно светлые брови. Надвигающийся кошмар уже было не остановить — как в замедленной съемке Тигнари смотрел, как раздвигаются его губы и произносят:
— Ну, ты же предлагаешь “тряхнуть стариной”, разве нет?
Внутри с треском надломилось все то немногое интимное, что он так старательно выстраивал последние минут десять. Звук разрушенного в труху момента оглушил, пыль накрыла с головой, осколки врезались в кожу и под ногти; хвост перестал беспокойно метаться и теперь прижимался к бедру.
Тигнари любил Сайно больше жизни, но временами его хотелось придушить — или зашить ему рот, но это было бы слишком большой растратой потенциала.
— Сайно, — простонал Тигнари, ткнувшись лбом ему в шею. — Как же ты невыносим!
И, не дав ему породить своим порочным ртом очередной каламбур, поцеловал. Сайно что-то простестующе промычал, но ответил с жаром и желанием, сразу обнял за плечи и притянул ближе. Он прогнулся в пояснице под ладонями Тигнари, охнул, когда его зубы прикусили нижнюю губу, и неуклюже забрался на шкафчик. Сайно вело, он хватался руками за одежду Тигнари, путал волосы пальцами, сжимал коленями бока и дышал рывками, тихонько охая.
— Мы собираемся сделать это в Академии днем? — голос у Сайно безнадежно проседал, он говорил и сразу же тянулся за новым поцелуем.
— Да, мы собираемся сделать это в Академии днем, — Тигнари скользнул пальцами под безобразие, которое Сайно гордо именовал одеждой, погладил по груди и подцепил когтями соски. От стона, которым его наградили, в паху стянуло до искр перед глазами.
— Надеюсь, ты закрыл дверь?
— Хе-хе, конечно. Только я могу видеть тебя таким.
— А окна?
Тигнари засмеялся, развязывая тесемки на своей куртке и стягивая то немногое, что есть на Сайно. Он носил настолько мало одежды, что раздевать его не было никакого интереса. Тигнари порой искренне грустил, что не мог долго и с наслаждением снимать с него одну вещь за другой, чтобы изнывал от желания и нетерпения, поторапливал.
Он оставил легкий поцелуй на покрывшихся испариной ключицах.
— Ничего не меняется, как ты и сказал.
Их секс в этой аудитории много лет назад тоже был беспокойным поначалу: даже захмелевший от вина Сайно переживал, что их увидят, услышат, обязательно узнают и какой же это будет позор, Тигнари, так нельзя! И никакие доводы его не успокаивали ровно до тех пор, пока член Тигнари не оказался в нем — потом были только просьбы двигаться дальше, не останавливаться, одна за одной, и эта милейшая морщинка между бровей, которую Тигнари то и дело целовал.
Если сейчас разыграется тот же сценарий, Тигнари будет только рад.
— Тогда тебе стоит быть потише, — прошептал он Сайно в губы и еще раз поцеловал, крепко, сильно, сплетая их языки.
Сайно утянул его за собой, прижался близко и нетерпеливо дернул бедрами. Мокрая головка мазнула по животу, размазывая смазку. Тигнари рыкнул, обхватил член Сайно ладонью, надавил подушечкой большого пальца на щель, пачкая еще больше.
— Ти-Тигнари! — просипел Сайно, толкнувшись ему в руку.
Уши прижались к голове, словно прибитые гвоздями. Тигнари опять зарычал, укусил взмыленную шею, где под кожей продолжал заполошно сходить с ума пульс, и уложил Сайно спиной на поверхность шкафчика. У него кружилась голова, перед глазами все плыло, а в штанах было так тяжело и жарко, что даже двигаться больно.
— У них тут должно быть масло.
Тигнари принялся открывать дверцы, греметь посудой, банками и стеклом; что-то звонко выкатилось на пол, пару раз он выругался, и наконец поднялся, довольный и совершенно пьяный от желания.
Сайно, привстав на локтях, смотрел на него из-под опущенных ресниц. Голый, весь взмыленный, истомленный, одну ногу он свесил вниз, второй упирался в край деревянной столешницы, открывая такой вид, что хотелось упасть перед ним на колени. В свете медленно катящегося к западу солнца его кожа казалась бронзовой, а волосы — молочно-кремовыми.
Темный и блестящий член лежал на животе, и при взгляде на него внутри Тигнари просыпался голод.
— Какой же ты сейчас красивый, — выдохнул он восхищенно и зубами выдернул пробку из склянки с маслом.
— Только сейчас? — Сайно наклонил голову. — А все остальное время нет?
— Ты всегда красивый, — Тигнари щедро вылил на руку масло, подтянул Сайно к себе поближе, огладил напряженные мышцы, чувствуя, как они сжимаются от прикосновения. — Но сейчас — особенно.
И втолкнул один палец. Сайно дернулся, закрыл глаза, резко выдохнув и нахмурившись.
— Не больно? — Тигнари поцеловал его мокрый висок, медленно вытащил палец почти полностью и двинул обратно, до костяшек.
Сайно помотал головой.
— Нет, продолжай.
Но Тигнари все равно не спешил. Пусть он подрезал когти, звериная кровь давала о себе знать — как ни старайся, а они заострялись на кончиках, загибались вниз и могли поранить. Потому он двигал пальцами медленно, старался держать их максимально прямыми и добавлял другие постепенно. Сайно от этого весь извелся: постанывал, вертелся, пытаясь самостоятельно насадиться на пальцы, но Тигнари держал его второй рукой за талию крепко, не давая сдвинуться.
— Ты можешь, м-м-м… побыстрее? — ерзал Сайно.
— Прости, но нет, — Тигнари целовал его лоб, виски, сам из последних сил держался. — Я очень хочу сделать тебе хорошо, но боюсь случайно поранить. — Еще один легкий поцелуй рядом с бровью. — Потерпи немного, почти все.
Сайно цокнул языком, помотал головой. Вертеться все равно продолжил, Тигнари перестал его мучить только когда убедился, что два пальца скользят свободно, при желании и третий можно вставить, но это уже чересчур. Сайно хотелось утопить в удовольствии и заставить кричать, все так, но собственный член истекал смазкой и ныл, Тигнари не был уверен, на сколько еще его хватит.
Он приспустил штаны и подхватил Сайно под бедра.
— Готов?
Сайно закивал, опускаясь спиной на поверхность шкафчика. Тигнари навис над ним и медленно вошел до конца. Собственный вздох смешался с протяжным стоном Сайно, перед глазами брызнули искры. Тигнари зажмурил их, потому что в один миг стало слишком. Жарко, тесно, ноги Сайно, его прекрасные длинные ноги, крест на крест сведенные на пояснице, его руки на плечах и спине, его сбитое рваное дыхание. Всего его было так много, везде и сразу, голова разболелась начисто, а в висках кровь застучала набатом — Тигнари двинул бедрами, раз, другой, выгнулся весь дугой.
Когти заскребли по дереву, закручивая стружку завитками, хвост замолотил по ногам.
— С-сайно… ах, — захрипел Тигнари, дрожа и боясь открыть глаза, потому что если откроет — сойдет с ума.
Ладони Сайно, горячие, липкие от пота, легли на его лицо, погладили, а затем притянули ближе. Сайно накрыл губы Тигнари своими, поцеловал глубоко, жадно, втискивая в рот язык, да так, что у Тигнари закатились глаза.
— Хочу тебя, — шептал Сайно ему в губы, каждым словом словно свежуя заживо, — прямо сейчас, ааах, хочу… Прошу, двигайся..!
И Тигнари двинулся. Заработал бедрами коротко и быстро, едва вынимая и вгоняя обратно, не переставая вылизывать Сайно рот. Сайно взвыл, выгнулся, чувствуя, как член влажно трется о живот Тигнари, о его собственный, как этого мало и хочется еще. Он весь обливался потом и стонал, пытался насаживаться в ответ, вжимал пальцы в плечи Тигнари, когда он попадал по простате, и шептал сбитое "Наринариещепрошу" между поцелуями, задыхаясь.
Тигнари оторвался от его губ, ткнулся лбом в место между шеей и плечом, пыхтя и заполошно вбиваясь в горячее, тугое тело. Сайно скулил ему на ухо, и то, как он произносил его имя, на грани беспамятства и благоговения, выкручивало напрочь.
— Сайно, Сайно, Са-а-айно, ах-ааах, любимый мой, Сайно… я так, аах, ах, хороший мой!
Тигнари сам не понимал, что нес — чувства, которые он испытывал сейчас к Сайно, топили его, заливались в легкие, не давая сделать вдоха. Хотелось говорить и говорить о том, как он ему нужен, какой он важный, дорогой, любимый, и, конечно, Сайно заслужил это все услышать в более спокойной обстановке.
Но. Сайно вдруг совершенно неожиданно шмыгнул носом. А затем потерся им о мокрый висок Тигнари и на грани слышимости попросил:
— П-прошу, Нари, ах, возьми меня— Ох! возьми меня за руку…
По телу прошла судорога, с губ сорвался напрочь разбитый скулящий звук. Он слепо нашел руки Сайно, переплел их пальцы, заводя над его головой. Теперь Сайно был распят под Тигнари, но так счастлив — он крепче свел лодыжки на его спине, крепче сжал его теплые пальцы, зажмурился и выгнулся, потому что оргазм накрыл неожиданно и мощно. Семя брызнуло между их животами, а следом Сайно услышал сдавленный возглас Тигнари. Он сделал несколько смазанных толчков, вогнал член до конца и затих, спазмически дрожа и хватая ртом воздух.
В себя Тигнари пришел первым. Приподнялся немного, посмотрел на Сайно и выпутал одну руку, чтобы погладить его нежно по щеке.
— Как ты? — спросил он.
Сайно пьяно глянул в ответ — зрачки расширенные, черные-черные, словно он до сих пор не в себе, — вздохнул тихонько и кивнул.
— Все в порядке, — голос у него был хриплый, сиплый. — Сильный мы устроили беспорядок?
Тигнари усмехнулся, боясь лишний раз оглядываться вокруг: одна раскиданная одежда чего стоит, а уж что там дальше… Потому ответил уклончиво:
— Ну, я думаю, справимся и все поправим.
А потом отстранился, вытаскивая член, и вслед за ним на пол рухнули несколько белесых капель. Сперма тонкими струйками стекала на дерево, и смотрел на это Тигнари с полнейшей растерянностью на лице.
На лице же Сайно выражение из расслабленно-сытого сделалось настороженным.
— Ладно, возможно, я поторопился, — Тигнари неуклюже размазал все подошвой ботинка и натянул штаны обратно. — Знаешь, в тот раз было хуже.
Сайно вновь привстал на локтях, осмотрев уровень устроенного ими беспорядка. “В тот раз” они занимались сексом на парте, и сперму потом пришлось вытирать собственной одеждой, с пунцовыми лицами и ужасными мыслями, как же потом за этой партой будут заниматься.
Временами Сайно это вспоминал и не мог решить, что же испытывает: стыд или истеричное веселье. Спустя столько лет все-таки второе.
Он вздохнул, прикрыл глаза, а когда открыл обратно, уже улыбался.
— Да, некоторые вещи не меняются.
Потом сел, подцепил свитер Тигнари и вытерся им. Сам Тигнари смотрел на это со странной гаммой чувств, задумавшись, а насколько шокирующим будет выйти в одной куртке в главный зал.
Может, идея выбраться через окно не была такой уж безумной раньше?..