— Стоп-игра, — прохрипел Антон, отдышавшись, и Марк понятливо кивнул. Действительно, на сегодня хватит.

— С тобой все хорошо? — спросил он дежурно, хотя и так видел, что Антону просто отлично, и был за парня абсолютно спокоен. Просто на всякий случай.

— Да, Господин, я… Сейчас, минуту, мне надо вымыть это из волос, — крайне тяжело соображая и еле складывая слова в предложения, ответил Антон, пытаясь стереть остатки спермы Марка с лица.

— Давай я помогу, — предложил Марк и, не дожидаясь ответа, взял с полки шампунь и стал намыливать Антону голову. Тот пытался сказать что-то против, даже рот открыл, но сам себя заткнул с жутко виноватым видом. — Я не отношусь к тебе сейчас как к ребёнку, я просто хочу позаботиться как о своём парне, — нехотя снизошел до объяснения Марк, и Антон напряженно выдохнул, смиряясь.

Антон не может быть постоянно в образе ребёнка. Может, очень бы хотел, но это попросту невозможно: помимо обязанностей в жизни, бывает, что в отношениях с Марком нужно о чем-то договориться, а всерьез обсуждать условия возможно только с позиции равного, без давления от взрослого на ребенка. Для этого и была придумана «стоп-игра» — не стоп-слово в общепринятом понимании, не остановка воздействия, а стоп конкретно для игры в папочку и сыночка, чтоб Марк, услышав его, мгновенно переставал сюсюкать и обращался с Антоном как со взрослым, с должным ему уважением. Но кто сказал, что Марк не может помочь своему несомненно взрослому, но жутко уставшему парню помыть голову? Он и в ванили, без всякого DDlb уклона, любил проявлять заботу. Возможно, чрезмерно, но если бы Антону было действительно неприятно, он бы сказал уже настоящее стоп-слово.

Но тот молчал, может, несколько обиженно, но скорее все же задумчиво, пока Марк намыливал его волосы и смывал под душем. Без лишних церемоний, без ласкового «закрой глазки» и нытья Антона о том, что мыло щиплется… Марк и не пытался обманывать себя тем, что он не хотел бы этого. Но на его улице и так целый день был праздник, и если к вечеру Антон решил выйти из образа, Марк должен позволить ему это. Но Марк не был бы собой, если бы выключение образа папочки означало для него холодность и наплевательское отношение к партнеру. Помыть голову, помочь вылезти из ванной, закутать в полотенце и отправить в постель — и только после этого Марк может заняться собой, тоже принять душ после бассейна и подумать.

Вроде все прошло отлично, но Марк чувствовал себя парадоксально виноватым. Во-первых, за то, что проявил жестокость, возможно, сорвался на пустом месте и устроил ребёнку порку. Во-вторых, за то, что после этого ребёнка трахнул в каком-то невнятном игровом возрасте, по внутренним ощущениям, не совсем подростковом. И за то, что после этого Антон остановил игру, а Марк не смог совладать со своей чрезмерной заботой и снова парня подавил. Марк не хотел ошибаться и делать этим неБДРно больно, только не Антону. С предыдущими парнями все так и начиналось: Марк делал то, что ему хочется, не замечая, что партнеру некомфортно, в итоге недовольство копилось и выливалось в скандал. Сейчас же все пока шло слишком хорошо. Вроде бы. Невнятная вина за все подряд грызла Марка, хотя он мог найти миллион свидетельств тому, что все прошло как надо и Антон именно этого и хотел.

Все прошло немного странно, непривычно, очень много воздействий за короткое время — это, скорее всего, и выбило Марка из колеи. Все новое и неожиданное всегда действует на него вот так, вызывая страх, агрессию и прочий букет неприятных эмоций. В этот раз это просто оказалась тревога за партнера. Нужно успокоиться. Успокоиться, и не навешивать на парня свои личные загоны, это ни к чему хорошему не приведет… Это Марк повторял как мантру, стоя под теплым душем и маниакально оттирая себя от хлорки. Ужасный химический запах будто въелся под кожу — и это тоже раздражало. Вот за это Марк и не любил аквапарки. Когда рядом хорошее чистое море, почему бы не поплавать в нём, зачем болтаться в хлорированной луже под названием бассейн? Марк твердо решил, что больше он туда ни ногой, пусть Антоша найдёт себе развлечение на пляже. Пусть куличики лепит, Марк купит ему совочек и ведерко.

Только подумав об Антоне с раздражением, Марк мысленно отшатнулся — это быстро отрезвило. Нельзя срываться на близких. Антоша и вовсе ничем этого не заслужил, ведь Марк в тот момент был родителем, мог и настоять на своём. Для Антона вообще нет ничего плохого в воде из бассейна, он за свою спортивную карьеру столько ее наглотался, что запах хлорки наверняка уже просто не чувствовал. Если Марку принципиально, где купаться, он должен сказать об этом, парень ведь не телепат, чтобы без лишних слов угадывать его предпочтения. И так во всем. Всегда, когда Марку что-то не нравится, сначала нужно говорить, обсуждать, ставить условия и уже потом раздражаться, когда они не выполняются. Иначе не склеится, весь мир не может плясать под его дудку, покуда Марк не в его центре. И то, что он это понимает, хотя бы на словах, уже большой прогресс для него.

Скорее всего Марку не хватило внимания. Той самой послезаботы, которую он с такой радостью дарил Антону и которую гордость не позволила попросить взамен. Просто обнять парня, услышать от него, что все прошло замечательно, и получить от него капельку служения. Может, Марк хотел бы, чтоб ему тоже помогли помыть голову… Когда долго обслуживаешь чужие капризы, напрочь забываешь о себе. Но только сам не попросил, а Антон и не предполагал, что что-то не так: когда Марк зашёл в спальню, он лежал под одеялом на боку, копаясь в телефоне. Марк тут же сделал хищную стойку на гаджет, потому что в образе ребёнка Антону это все категорически запрещено, но тут же напомнил самому себе, что у них стоп-игра, а значит, нужно промолчать, заняться собой и не тревожить лишний раз парня. Идёт уже второй день, как они в Турции, а Антон как заснул у Марка на коленях в самолете, так и не вылезал из шкуры пятилетки. Можно представить, как ему тяжело.

— Господин, я напишу друзьям, что со мной все хорошо и Вы не продали меня в рабство, можно? — оживился парень, как только заметил присутствие Верхнего. Хотя Марк никогда вне игры телефон ему не запрещал. Видимо, для Антона вечно все контролирующий Марк уже настолько привычен, что без его разрешения делать что-либо очень странно.

— Ну, допустим, можно… Но откуда вдруг такие мысли? — опешил Марк, решив от греха подальше сосредоточиться на надевании свежей одежды. Хотя что там у Антона за друзья, которые говорят такие глупости, ему теперь очень хотелось узнать.

— Ну как же… Появляется вдруг богатый статусный мужчина, который одним днем увозит меня на Ближний Восток — подруга считает, что это разводка, чтоб продать меня в сексуальное рабство, — с несвойственной Антону-ребенку усмешкой рассказывает он, и Марк кривится. Вот хочешь сделать парню приятно, а получается как всегда…

— Дура твоя подружка. Но сексуальное рабство я могу тебе устроить, — постарался отшутиться Марк, но все равно не удержался от резкой оценки. На самом деле замечательно, что у Антона есть друзья и они беспокоятся за него, пусть и по таким надуманным поводам. Но Марк почему-то заранее их недолюбливал.

— Ребёнка в сексуальное рабство — это как-то жестоко, — легкомысленно протянул Антон и снова закопался в телефоне.

Марк не возражал. Антон заслужил возможность отдохнуть от образа ребенка и пообщаться с близкими, тем более что у него их и так немного. Марк позволил себе только, одевшись, нырнуть к нему под одеяло, обнять со спины и в полудреме наблюдать из-за плеча, что и кому он пишет, двумя большими пальцами резво стуча по сенсорной клавиатуре. Телефона, который тоже подарил ему Марк в тот же день, как увидел ужасное все разбитое и лишь каким-то чудом все ещё работающее его чудовище. Антон что-то бубнил про то, что ему пофиг, что ему нужна просто звонилка и не важно, что от нее уже отваливаются куски экранного стекла и вообще он на днях честно-пречестно собирался купить себе новый. Марк не стал с ним спорить. Просто без лишних слов отвел его в ближайший салон связи и купил первый попавшийся более-менее приличный смартфон. Его ребенок не будет ходить в обносках, у его мальчика все должно быть только самое лучшее.

Да, это расточительство, ничто иное как дешевые понты и так далее, далее, далее… Но с какой стати Марка должно волновать, как это выглядит со стороны, если стоимость китайского смартфона для него — сущие копейки, а Антону будет приятно? Чтоб не щурился, пытаясь что-то разглядеть между трещин, а спокойно пользовался благами цивилизации, и вот оказалось, что телефон уже нужен не только как звонилка. Сам подсадил ребёнка на гаджет, сам же теперь пытается его ограничивать — чем не замечательная игра? Особенно когда Антоша в роли подростка, она особенно хороша, ведь только с пятилеткой просто, у него чуть ли не на лбу написана вся ложь, а непослушного подростка ещё попробуй поймай за неразрешенными минутами в сети. Марку не в тягость бегать за ним как кошка за мышкой, если конечно в конце он сдается и смирно терпит заслуженную порку.

Антон каким-то чудом чувствует, когда можно пошалить, а когда лучше промолчать и сделать в точности так, как велено. Что нельзя, к примеру, врать, где он и с кем, нельзя ставить пароли и скрывать переписки, и нужно в любой момент спокойно честно ответить, кто такой (оказалось в итоге, что «такая») Саша и зачем пишет ему в одиннадцать ночи. Марку нужна прозрачность. Он знает про свою патологическую ревность, ему не нужно лишних поводов, чтоб накрутить себя, особенно если вместо ответа на простой вопрос партнер встает в позу и начинает читать обстоятельную лекцию о личных границах. И, о чудо, Антон понимает его в этом. Не рассказывает, какой Марк ужасный абьюзер, если хочет посмотреть переписки, а просто берёт и показывает — ему скрывать нечего. Поэтому и спокойно лежит к нему спиной, позволяя читать сообщения, даже не пытаясь закрыть экран.

У ребёнка не может быть секретов от родителя, папочка любит и он всегда все поймёт. Даже если Антон прямо сейчас пишет подруге в подробностях о сексе в ванной и выясняет от нее, что то, что делал Марк, называется римминг — Марку не нравится такая откровенность, все же личное должно оставаться в постели, и друзьям Антона незачем знать, в каких позах Марк его ублажает. Но, с другой стороны, Марк понимает его восторг и ему очень льстит, что получилось сделать для своей детки что-то действительно в первый раз, поэтому он разрешает похвастаться. Целует плечо, гладит удобно подставленный бок под одеялом и горячо дышит в загривок своему солнцу, читая, совершенно ничего не стесняясь, как с экрана своего смартфона, абсолютно все о том, какой яркий был оргазм и как Антон в целом благодарен Марку за отдых на море.

Антон краснеет и кусает губы, оглядывается с таким загнанным взглядом, будто умоляя, чтоб Марк перестал смотреть и позволил ему обсудить что-то приватно, но Марк и не думает послушаться этой немой просьбы. Ведь если это не секрет для какой-то дурочки, которая ни с того ни с сего начинает внушать его ребёнку, что все идёт слишком хорошо, чтобы быть правдой, а значит, Марк ужасный маньяк; то и для папочки это не может быть секретом. Пусть Антоша изливает душу, яростно защищая Марка перед этой соплячкой, рассказывая, что никто никогда в жизни о нём так не заботился и он решительно не понимает, с чего бы вдруг волноваться, неужели отношения не могут быть просто счастливыми без всякого двойного дна? Марк кивает, абсолютно поддерживая свою детку в этом, и закрывает глаза, падая на подушку. У него внутри все переворачивается от понимания, что все действительно хорошо, он ничего себе не придумал.

Страшный сон Марка — это возможность, что все между ними обман и Антоша просто терпит. Гиперопеку, ревнивость, попытки все контролировать и строить отношения только на своих условиях — вообще все. Терпит, потому что нравится что-то одно хорошее, а остальное Антон втайне пытается изменить. Со временем заслужить доверие, «вырасти» из своего игрового возраста и стать в глазах Марка полноправным партнером — вся такая муть. Марк давно понял, что он такой, какой есть, и не изменится, не станет вдруг «хорошим», понимающим и уважающим пресловутые личные границы. Он ни за что не даст своего ребёнка в обиду, кому-нибудь другому глотку перегрызет за засовывание любопытного носа, куда не просили, но сам в идеале хочет ещё и мысли читать. Чтоб совсем без секретов.

Он абсолютно сумасшедший, но если нашелся на его голову кто-то такой же сумасшедший, который не против того, чтоб его везде водили за руку, полностью контролировали круг общения и читали переписки, то, выходит, что все нормально? Марк устал бороться с собой, вечно быть во всем виноватым и вообще последней скотиной. Для кого-то он наконец стал лучшим мужчиной на свете, и за этого готов подарить целый мир. Деньги, внимание, все своё свободное время он готов посвящать своему ребёнку. Наконец его «усыновить», не вынуждая жить на две квартиры, укладывать его спать рядом с собой, готовить самые вкусные завтраки, отдать целую отдельную комнату, в которой можно будет рисовать на стенах, купить целый ящик игрушек — планы Марка были наполеоновские. Лишь бы Антоша согласился. Не сомневался, не слушал всяких странных подружек и ответил так, как подскажет ему сердце. Марк обязательно предложит ему переехать, только бы выбрать подходящий момент.

Кажется, Марк все же заснул, сжимая детку в объятиях и фантазируя об их непременно замечательном совместном будущем. Когда открыл глаза, Антоша осторожно, еле дыша, пытался выбраться из его объятий, чтобы при этом не потревожить. А как только Марк открыл глаза, вздрогнул и застыл с жутко виноватым видом. Марк улыбнулся ни капли не осуждающе, уже одной попытки быть услужливым даже в мелочах ему было достаточно, чтобы не злиться. Да и в конце концов, Антоша его ребенок, он всегда может его потревожить по любому вопросу. Судя по сумеркам в комнате, уже вечер и Марку без того пора вставать, если он не хочет потом проснуться в три ночи и с полным непониманием, как наладить режим. Отпуск отпуском, а Марку уже возраст не позволяет относиться к здоровью беспечно.

— Господин, спите, пожалуйста, я ненадолго, — сказал Антон шепотом, накрывая Марка одеялом так заботливо, будто их роли поменялись, и теперь Марк — капризный ребенок, которого нужно укладывать спать.

— Куда? — Марк и без того практически проснулся, а уж новость, что его мальчик куда-то собрался без него, окончательно привела его в чувство.

— Вечер, ужин… — замялся тот, очевидно пытаясь что-то скрыть, и Марку это очень не понравилось.

— Ну хорошо, сейчас пойдем покормим тебя. — Сделал вид, что поверил, только чтобы посмотреть, как будет врать дальше, хотя внутри все клокотало. Марк ненавидел ложь, потому что она провоцировала в нем самые темные подозрения, а это всегда заканчивалось плохо.

— Не нужно меня кормить! — взбрыкнул Антон, снова обидевшись на чрезмерную заботу Марка. — То есть… Господин, пожалуйста, я сам… без Вас… — стушевался он под строгим взглядом, мгновенно начав играть идеального нижнего, но Марка это не успокоило. Его сейчас вообще мало что могло успокоить. Кроме, пожалуй, одного.

— Ну-ка, солнышко, посмотри на меня и честно, без увиливаний, без вранья ответь, куда ты собрался и почему мне нельзя с тобой? — властно взяв мальчика за подбородок, ледяным шепотом процедил Марк, еле справляясь со своим гневом. Нельзя ему сейчас срываться, нужно сначала все выяснить.

— Я… — Антон реально испугался, но его зрачки предательски расширились, подтверждая, что давление Марка ему нравится. — Безумно хочется пива с креветками… Я обычно такое не, но сегодня прямо наваждение какое-то… Я понимаю, что тут это дико дорого, но я сам за себя заплачу… — стал мямлить он, ещё сильнее прогибаясь. Марк и рад был спокойно выдохнуть, но последние слова задели за живое, он даже скривился от отвращения.

— Запомни, милый. Мой нижний никогда рядом со мной за себя не платит. Это понятно? — фыркнул он даже с какой-то досадой.

— Понятно Господин. Простите, пожалуйста, — тут же стушевался Антон, еле сдерживая улыбку. Видно, его очень обрадовало, что упоминание денег — единственное, за что Марк решил его отчитать.

— Ладно… Если ты подождешь пару минут, я приведу себя в порядок, и мы пойдём поить тебя пивом. А ты пока расскажешь мне, зачем нужно было врать об этом, — пробурчал Марк себе под нос с противной интонацией в стиле «я не настаиваю, но вообще-то настаиваю». Он все ещё не мог успокоиться, ему всегда было достаточно одной недомолвки, чтоб утонуть в своих подозрениях.

— Я думал, что Вы не разрешите, — протянул Антон неуверенно, и у Марка чуть глаза на лоб не полезли от такой наглости. Ему было страшно представлять, из-за каких ещё запретов Антон врал, если считает это достаточным поводом. — Ну то есть я же ребёнок, а детям нельзя алкоголь и всякую гадость… — постарался экстренно реабилитироваться Антон. Он тоже чувствовал, что ситуация приобретает дурной оборот.

— Ты не всегда ребёнок. Гаджет я тебе не запрещал буквально час назад, — процедил Марк сквозь зубы, предпочтя отвлечься на выбор одежды для выхода. Не мог он сесть и все своё внимание направить на выяснение отношений с Антоном, у него не хватало терпения на это. Марк сейчас прилагал все усилия к тому, чтоб не взорваться, иначе все кончится очень плохо.

— Я знаю… Я просто не могу. Я хочу быть всегда Вашим идеальным мальчиком, а тут пиво с креветками, ну… Я боюсь, что Вы во мне разочаруетесь. И перестанете воспринимать как ребёнка, — наконец признался Антон, чуть не жмурясь от страха. Марк в ответ тихо фыркнул.

— Я гораздо больше… очень сильно… — пытался подобрать нужное слово Марк, но так и не смог, — разочаруюсь в тебе, если ты будешь мне врать и пытаться увиливать. Я этого не терплю, и ты это знаешь. Как и измены. Вот эти два пункта для меня критичны, а остальное: пиво, креветки, да хоть пицца с ананасами — ты все равно мой ребёнок, солнышко. Даже если не ведёшь себя как идеальный малыш из рекламы киндера. И даже если в какие-то моменты отказываешься быть ребенком. В моих глазах ты всегда мой мальчик, который иногда нуждается в отдыхе от своего образа, и не более того, — медленно, с расстановкой, объяснял Марк, так и не рискнув взглянуть Антону в глаза. Только в самом конце, застегивая последнюю пуговицу на рубашке, посмотрел на нижнего, который просто кивнул в ответ с дрожащими губами. Марк обязательно бы его утешил, если бы его самого чуть не трясло в этот момент.

— Я понял, Господин, этого больше никогда не повторится, — сказал Антон с такой железобетонной уверенностью, что у Марка не осталось сомнений — действительно не повторится. Можно было бы наконец выдохнуть, но осадочек остался.

— Я надеюсь, — сказал Марк то, что думал. Жестоко, но своему партнеру он тоже не собирался врать. — И я всегда люблю тебя. Любого, — добавил он, и это тоже была правда. Как бы его ребёнок ни косячил, даже если врал по таким пустякам, заставляя придумывать себе все самое худшее, он все ещё его ребёнок.

Антон сделал два неуверенных шага навстречу, замер, все ещё чувствуя себя виноватым и потому не в праве просить заботы и близости. Но Марк сделал шаг навстречу, показывая, что действительно прощает. Не стоит это недоразумение всего того хорошего, что есть между ними, было и было, главное что разобрались. Поэтому Марк абсолютно искренен, когда обнимает в конец расстроившегося Антона, который только теперь может позволить себе заплакать. Слезы, особенно в роли взрослого, для него всегда трудно, и Марк, слыша тихие всхлипы и чувствуя, как дрожат плечи Антона, чувствовал даже некоторую гордость. Конечно же не за то, что довел парня до слез, а за то, что сумел стать для него тем человеком, рядом с которым не стыдно расчувствоваться, плакать и повторять, что больше так не будет.

— Я Вас тоже люблю. За то чтобы Вы такой заботливый, понимающий и добрый… — стал бормотать Антон будто спохватившись, что сразу не ответил взаимностью. Марк кивнул, хотя не считал себя таким уж понимающим, а добрым так тем более.

Но Антон не умел по-другому. В его голове любить можно только за что-то, а безусловная любовь ребёнка и родителя, конечно же, привлекает (иначе он не стремился бы к роли маленького мальчика), но в его черно-белом уме она приобретает разные извращенные формы. Например, идея о том, что папочка любит его только за то, что он ведет себя как образцовый ребёнок, а за желание выпить пива его тут же перестанут любить. Ничего, Марк это вылечит, а если не получится, сделает все, чтобы Антоша никогда не почувствовал себя нелюбимым. Марк может быть зол на него, подозревать по пустякам и проводить сотни подобных воспитательных бесед, но разлюбить — никогда. Марк знал, что если раз привяжется — это навсегда, поэтому долго внимательно присматривался, прежде чем доверить свои чувства. В этом они с Антоном были очень похожи.

— Вы точно не против? — осторожно переспросил Антон, подняв свои безумно милые заплаканные глаза. Марк не удержался от того, чтобы вытереть его слёзы.

— Абсолютно точно нет, — подтвердил он, не став снова включать нотации и объяснять, что если ему что-то не нравится, он всегда скажет и Антону не нужно угадывать. Хватит на сегодня головомойки, они оба заслужили отдых.

— Я заплачу за себя сам… — заныл Антон с очень виноватым видом, будто пытаясь этой жертвой искупить свое прошлое отвратительное поведение. Но одного страшного взгляда Марка стало достаточно, чтобы он тут же отказался от этой идеи: — Хорошо, Господин, как скажете, — смутился он, потупив взгляд.

Марк удовлетворенно кивнул, именно такой покладистости он и ждал. Ему нравилось вот так ставить нижнего на место: просто взглядом, максимум — словом. Игра в порку, конечно же, приятная, но только как игра. Пошлепать ладонью шаловливого мальчишку — и только. У Марка фетиш на послушных мальчиков, даже если со стороны они совсем не выглядят как мальчики. Дело совсем не во внешности, а в чем-то более тонком, на уровне ощущений. Когда Антон смущается, опускает взгляд и с крайне виноватым видом просит прощения, Марк видит в нем мальчика, свое маленькое солнышко, для счастья которого хотелось сделать абсолютно все, даже накормить креветками с пивом, если он того хочет. Марк никогда не был жадным. Контролирующим, подозрительным — да, но не жадным.

У него на этот вечер были свои планы. После последнего разговора Марк еще больше уверился в том, что Антон — идеальный партнер для него. Как говорится, «в горе и в радости», и Марк был твердо убежден, что качество отношений проверяется именно хорошей ссорой. Не серьезной, конечно же, не настоящим скандалом, но каким-то крупным недопониманием, на котором можно проверить, как они умеют слушать друг друга и договариваться. Оказывается, могут, и это отличный шаг к чему-то большему. Для начала, жить вместе — и Марк обязательно попросит Антона об этом, но в подходящей обстановке. Марк обожает красивые жесты.

Антону неловко. Марк точно знает, что его мальчик не испытывает недостатка в деньгах, но почему-то вечно стесняется покупать себе дорогие вещи и тем более ходить в дорогие рестораны. Ничего, Марку нравится осыпать свою детку подарками — для него это тоже про власть, про то, что он сильнее успешнее и вообще во всем лучше своей детки, с которым, так уж и быть, готов поделиться достатком. Поэтому Марк с удовольствием ведет Антона под руку, заставляя дико смущаться. Хорошо, что отдыхающие в отеле — в основном немцы, и близкие отношения двух мужчин ни для кого не являются экзотикой и поводом для конфликта, но Антон все равно по привычке тушуется и уступает Марку активную роль. Чувствует себя не в своей тарелке в пышном зале ресторана, где столы со скатертями и сервировкой строго по линеечке, картинами на стенах и даже роялем в углу; смотрит исподлобья, но молчит — и Марку это чертовски нравится.

— Закажете для меня? Я не очень знаю английский… — шепотом, будто признаваясь в преступлении, попросил Антон и тут же, не глядя, отдал меню Марку. Скорее всего, испугался цен и решил в очередной раз передать управление Верхнему, раз уж он сам вызвался платить по счету. Марк был совсем не против, он был твердо убежден, что в любых обстоятельствах лучше знает, как для Антона будет хорошо. Учтет пожелания, но, например, марку пива выберет сам, исходя из своих представлений о прекрасном. С точки зрения Марка любое пиво — странная горько-кислая дрянь, но раз уж его мальчик так хочет, пусть хотя бы пьет немецкое и креветки ест не просто вареные, а с каким-то хитрым соусом. Сам Марк был не особо голоден, но за компанию взял себе загадочное «блюдо от шефа» и бокал любимого красного. Для романтического ужина вполне сойдет.

— Господин, я хотел еще раз извиниться за то, что врал Вам. И пообещать, что этого больше не повторится, — бепокойно теребя салфетку, заговорил Антон, и Марку пришлось приложить все усилия к тому, чтобы не скривиться, оттолкнув парня. Но, честно, эта тема казалась ему уже исчерпанной и разговоры об этом только раздражали.

— Я понял, почему ты так поступил. И я верю, что этого больше не повторится. И больше не сержусь, — заверил его Марк в ответ своим фирменным тоном взрослого — рассудительного и строгого.

— Я могу не пить, если Вы против, — снова завел шарманку Антон, покосившись на принесенный официантом стакан, покрытый густой плотной пеной. Сам аж губы облизал от нетерпения, но, видно, совесть все еще грызла его, не позволяя спокойно получать удовольствие от вечера.

— Я не против, — снова повторил Марк, стараясь выдохнуть и отнестись к сомнениям парня с пониманием. У каждого из них свои тараканы: Марк не мог чувствовать себя спокойно, не зная о своем партнере каждую мелочь, а Антон — когда считал себя хоть в чем-то нехорошим. — Но не больше двух бокалов, тебе больше не надо, — добавил рамки Марк, чтоб Антону было покойнее. Не умеет его мальчик жить без правил и инструкций, он без них тут же теряется и предпочитает вообще ничего не делать, чтобы ненароком не расстроить Господина.

Антон от слов Марка сразу как-то повеселел и с большей охотой стал поглощать свои долгожданные креветки. Марку принесли мидии в каком-то хитроумном соусе, и посмотрел он на них даже не на четверть с тем же интересом, как Антон. Его мальчик будто никогда в своей жизни не видел морепродуктов, хотя вроде как они полезные и не запрещены даже его строгим спортивным режимом. А может, снова играл: немного провалился в образ ребёнка, чтобы чувствовать все ярче. Марк не мог понять, но с удовольствием наблюдал. Он обожал делать своему мальчику приятно и видеть, как он улыбается действительно искренне, а не из вежливости, чтобы казаться дружелюбным. Ещё и алкоголь слегка вскружил ему голову, из-за чего в глазах появился озорной блеск и щеки мило зарумянились.

— Хочешь попробовать? — сжалился Марк, вынимая одну мидию из своей тарелки и перекладывая ее в тарелку Антона.

— Я… — собрался было возразить парень, но вовремя подобрался: — Спасибо, — сказал наконец и ещё больше засмущался, пока брал морепродукт руками, весь перемазываясь в белесом соусе, а положив в рот, чуть не застонал от удовольствия: — Это очень вкусно! — воскликнул он, будто и правда не ожидал, и Марк кивнул с удовлетворенной улыбкой. — А Вам не нравится? — спросил Антон, заметив, что Марк на свою тарелку даже не смотрит.

— Да мидии как мидии, ничего особенного, — протянул Марк, пожимая плечами. Он не ждал от этого заведения кулинарных шедевров, поэтому оказался особо и не разочарован. Тушеными в сливочном соусе мидиями его уже давно было не удивить.

— Мидии как мидии… — передразнил Антон задумчиво, и сразу как-то скис, замыкаясь в себе. Марк заметил это, но не стал спрашивать, что случилось. Отчасти догадывался и хотел, чтобы Антон сам сказал, без давления. — Я вот не могу понять, что такой мужчина, как Вы, нашел в таком парне, как я… — наконец признался Антон, поджав губы. Казалось, он ожидал самого худшего.

— «Такой» — это какой? — переспросил Марк с усмешкой, отпивая вино. Разговор приобретал интересный поворот.

— Богатый, блин… — пробубнил Антон, сдаваясь. — Я Вам очень благодарен и за сегодня, и вообще, но я не понимаю, чем заслужил такой щедрости, — наконец признался он в том, что и так было понятно, если отчаянно не закрывать глаза и не притворяться, что все в порядке вещей. Да, Марку нравилось красиво ухаживать, дарить подарки, выбирать для своего мальчика всегда самое лучшее, и иных это даже привлекало, но таких как Антон — скромных, с не очень устойчивой самооценкой — пугало.

— Ну, если рассуждать в твоих понятиях, то не происходит ничего из ряда вон: у тебя красивое тело, ты вполне тянешь на элитный эскорт, — хмыкнул Марк с кислой миной. Не хотелось ему выворачивать перед парнем душу и тем более оправдываться за каждый красивый жест. Почему люди не умеют просто с благодарностью принимать подарки, не ожидая, что даритель когда-то что-то потребует взамен? Тенденция все измерять материальным Марка порядком достала.

— Противно как-то, — сдулся Антон, приняв слова Марка за чистую монету. Сжался весь, ощетинился, став со стороны похожим на очень злого обиженного ежика.

— Мне тоже этот диалог крайне неприятен. И давай не будем перебирать до копейки, кто сколько вложил и что кому остался должен. Родитель заботится о ребёнке не потому, что ждет чего-то взамен, а просто потому, что нравится радовать кроху. А ты мой ребёнок, и на этом точка, никакого двойного дна, — все же снизошел Марк до воспитательного тона. Не хотел он сегодня больше вправлять парню мозги, но, видимо, придётся. Но такова уж доля родителя.

— Но я не настоящий ребёнок… — возразил Антон, насупившись и чуть не демонстративно отпивая пиво. Мол, вот, смотри, насколько я не ребёнок: уже пью алкоголь как большой мальчик.

— И мне следует думать, что ты меня ценишь за кошелек, раз уж я не настоящий папочка? — с горечью хмыкнул Марк. Он не злился в этот момент нисколько, ему было просто грустно. Не самый лучший настрой, чтобы предлагать парню переезд.

— Нет! Совсем нет! Вы просто… Это сложно объяснить, но я просто не верю, что мог понравиться такому замечательному во всех отношениях мужчине. Я чувствую себя должным уже за то, что на меня когда-то обратили внимание. Потому что ну… я странный нижний со странными запросами, ничего особо не знаю и не умею, кроме как отыгрывать свои детские травмы… я объективно… — разогнался Антон в самобичевании, и Марк тяжело вздохнул. Он знал, что этот разговор рано или поздно случится.

— А я странный Верхний с не менее странными запросами. Настолько, что в памяти десятка-другого парней я остался не иначе чем «больным абьюзером». А тебе, вот, нравится. Дело в точке зрения. И я хочу… — Марк начал свою пламенную речь очень хорошо, но голос все же дрогнул. Он очень боялся услышать «нет», в который уже чертов раз. — Я люблю тебя так, что хочу, чтобы ты был рядом всегда. Переедь ко мне. Я обустрою тебе детскую, буду читать книжки вечерами и готовить кашу на завтрак — заботиться, как могу, и тебе не придется никогда быть в роли взрослого. Ты даже можешь не работать, если захочешь, я возьму на себя все обязательства, — забормотал Марк одной сплошной скороговоркой. Он не репетировал эту речь, и только сейчас понял, что стоило бы. Потому что от его слов Антон резко побледнел и даже отшатнулся. Все надежды таяли на глазах.

— Я не… Мне приятно, но это… Быть ребенком 24/7 безумно соблазнительно, но это… это же страшно! — заговорил он шепотом, едва шевеля губами. Предложение Марка его действительно напугало. — Я не могу бросить все, я должен как-то быть… пытаться быть нормальным, понимаете? Даже если хочу поселиться в детской, обложиться игрушками и жить под покровительством папочки — это же же очень серьёзный шаг… Я очень не хочу отталкивать Вас! И если Вам это важно, если Вам это нужно так же, как незапароленный телефон, я могу переехать, — стал ломаться он, явно желая сказать «да» и одновременно пугаясь своих странных желаний. И поэтому, заметив, как сереет лицо Марка с каждым словом, постарался исправить положение, в конец запутавшись.

— Тише, не надо. Я хочу поселить тебя у себя и заботиться, но! — тут Марк сделал многозначительную паузу, — я не хочу тебя торопить. Это должно быть только твое решение, взвешенное и обдуманное, и ради этого я готов подождать. Чтобы не обжигаться, — заверил он почти совсем без дрожи в голосе. Марку, может, было бы лестно получить легкомысленное «да», но он понимал, что гораздо ценнее услышать от Антона честный ответ, полный сомнений. Марк знал, что ещё очень рано, между ними мало доверия, они почти не узнали друг друга за десяток свиданий — с таким багажом не съезжаются.

— Я могу взять паузу? Подумать, ради Бога, просто подумать пару дней или неделю, и я решусь… — забормотал Антон с таким бледным лицом, что Марк всерьез забеспокоился о том, как бы его мальчик не грохнулся в обморок от переизбытка чувств.

— Неделю, лучше даже две, месяц, два, полгода — столько, сколько тебе нужно. Не больше и не меньше. Я готов ждать. Я хочу подождать, чтобы ты сам захотел переехать ко мне. Потому что ты — мой ребёнок, и я всегда жду тебя в своём доме. Но не могу настаивать. Могу открыть дверь и пригласить, но войти можешь только ты. На тех условиях, которые будут комфортны для тебя, — поспешил успокоить его Марк. Говорил медленно, почти гипнотически, и для себя четко решил, что не пустит парня и на порог, если тот будет хоть на секунду сомневаться. Им некуда спешить, пускай все взвесит.

— Я смогу не всегда быть ребёнком? Я не хочу бросать друзей, работу, семью, в конце концов… — заныл он, ненароком выдав то, что больше всего его смущало. Марк успел трижды пожалеть о неосторожно оброненном «не придется никогда быть в роли взрослого» и «можешь не работать». Особенно после неудачного диалога о деньгах и ликбеза от слишком умной подруги про сексуальное рабство. Парня пугала перспектива оказаться в полной зависимости, и Марк прекрасно это понимал.

— Конечно! Когда я сказал, что ты можешь всегда быть ребёнком, я имел в виду именно «можешь», а не «обязан». Я хочу, чтобы ты знал, что рядом со мной всегда можешь быть ребёнком, и я позабочусь о тебе. Что я хочу покрыть все твои расходы и взять на себя все твои социальные обязательства, что я готов к этому и ты всегда можешь воспользоваться моим предложением. Ты знаешь моё главное условие: никакого вранья и тайн — а в остальном мы можем договариваться. Как скажешь, так и будет, — быстро согласился Марк, дав парню очень много свободы, даже, пожалуй, слишком. Антон серьёзно задумался, явно оказавшись в тупике.

— Даже если я буду ребёнком, условно, только вечерами и иногда по выходным на целый день и детская будет просто дорогой игрушкой, которую мы будем открывать от силы пару раз в месяц? Вы на меня не обидитесь? — вдруг решился он, явно, хотя и пытаясь завернуть свой монолог в сотню «предположим», озвучивая свою картину идеальной совместной жизни, которую родил явно не только что, а немного раньше. Марк хмыкнул, оценив план. В целом, он, если отринуть сахарные грёзы и попытаться спуститься на землю, представлял себе все почти так же. Поэтому кивнул, медленно закрывая глаза. Антон явно был не так прост, как кажется. — Хорошо, я подумаю, — буркнул парень, окончательно смутившись.

Марк посчитал, что это победа. Не чистая, все оказалось не так легко, но все же они все обсудили и парень даже почти согласился переехать к нему — осталось только дело техники. Марк обязательно дождется его уверенного взвешенного «да», а пока начнет обустраивать детскую комнату, чтоб в любой момент все было готово к переезду детки. Он же обещал, что будет ждать Антона в любое время. Марк поднял бокал, и они чокнулись, закрепляя договор. Пока даже не договор, а наметки договора, но оба поставили, что это только начало. Начало чего-то очень большого и непременно счастливого.

— Хочешь, я уложу тебя спать сегодня? — предложил Марк, доедая свои мидии и отмечая, что и тарелка Антона тоже почти пуста.

— Я стараюсь не играть под алкоголем, мысли всякие в голову лезут… — признался Антон, порядком захмелев уже с одного бокала. Вот что значит спортивный режим без капли алкоголя — чтобы расслабиться и начать делиться сокровенным много не надо.

— Тогда не будем, — быстро согласился Марк, жестом подзывая официанта за расчетом. — Я просто тебя пообнимаю и расскажу сказку. Про то, как одного маленького мальчика забрал с улицы богатый папочка, поселил в свой дом и жили они долго и счастливо, — добавил Марк, лукаво подмигивая. Не хотел он даже такими невинностями влиять на решение Антона, но не пошутить по этому поводу просто не мог.