Существование

Перед ним простирается поле. Огромное поле ромашек, сливающихся на горизонте в пёстрый океан.

Он хочет вздохнуть, но казавшийся свежим воздух сейчас отказывается попадать в его лёгкие. Но он всё равно бежит. Изо всех сил бежит вглубь этого бесконечного, бескрайнего моря, стараясь не утонуть.

Кругом только шорох цветов, только запах ослепительного летнего солнца, который до слёз в краешках глаз желаешь вдохнуть полной грудью, но что-то мешает.

Солнечный свет хочется заплести в браслет или золотую косичку и обвязать вокруг запястья, как память об этом прекрасном дне.

Всё спокойно.

Но у горизонта мелькает странная холодная фигура, такая чужая здесь. Она совсем не сочетается своим мёртвым цветом с живым шелестом ромашкового моря.

Но тем не менее она приближается.

И мальчику становится страшно.

Цветы начинают увядать.

***

Запах бумаги приятен. Сама бумага чистая, совершенно белая. Не хочется проводить по ней карандашом, добавляя дисгармонию в эту картину. Но ему нужно доделать задание.

И он находит цветные карандаши и берёт в руку жёлтый. Он проводит линию наискосок по листу — это первый солнечный луч на его картине.

За рисованием не замечаешь, как время пробегает, унося с собой все страхи и беспокойства.

Штрих, ещё штрих.

Мальчику не нравятся тёмные и холодные цвета. Их не должно быть на его картине. Они лишь маркеры ужаса, и им не место на беззаботном тёплом пейзаже.

Картина почти закончена. Он смотрит на ромашковое поле и улыбается. Ромашки колышутся на лёгком ветру, медленно кивая друг дружке. Здорово было бы попасть туда хоть раз.

Но мысль подрывается, так и не найдя своего логического конца.

Откуда на его картине какая-то тень? Он ведь не добавлял её на лист. Ромашки отныне не колышутся, и мальчик чувствует, что больше не может дышать, и начинает царапать горло и грудь, пытаясь вдохнуть хоть немного.

Но это не помогает.

Он в панике достаёт из своей груди шестерёнки и старается вставить обратно, но так, чтобы те не сбоили, не заставляли его задыхаться. Но шестерёнки лишь валятся из рук, разбиваясь об пол с громким звоном, а осколки с жутким шипением впитываются в ковёр.

Он пугается сильнее и, отшатнувшись, падает, а из его груди вылетает что-то красное и продолжает отбивать чёткий ритм, валяясь перед ним на полу.

Рисунок соскальзывает со стола и, медленно опускаясь, накрывает это что-то красное и живое.

Теперь его ритм начинает сбиваться, а на рисунке мелькают тошнотворные расплывчатые образы.

Мальчик пытается кричать, но не может. Пальцы залезают в горло, чтобы выдавить хоть звук…

Но всё бесполезно.

Бьющаяся штука останавливается с противным долгим писком.

Тень с картины тянет к нему руки.

***

Он сидит в кресле в кабинете стоматолога. Кажется, на этот раз он зря переживал и с его зубами всё в порядке.

Он крепче сжимает в руках плюшевую игрушку. Она защитит его ото всех и ни за что не даст в обиду.

Кто-то подходит сзади и наклоняет кресло.

К его голове подносят циркулярную пилу и включают.

Он изо всех сил пытается вжаться в кресло, стать как можно меньше.

Всё будет хорошо. Он обещал.

Что-то копается в его мозгах, подпиливая некоторые части и удаляя крупные куски.

Но теперь всё должно быть хорошо, ведь его наконец избавили от всего того, что приносило ему боль, почему же он несчастлив?

Вырезанные куски мозга укладывают обратно, спрессовывают и накрывают крышкой.

Теперь что-то скребётся изнутри, просит выпустить, отчаянно кричит о помощи.

Что-то бессистемно бьёт по черепушке, порываясь пробить путь наружу.

***

Он слышит звуки, которые по кусочкам собираются в мелодию. Мелодия будит в нём какие-то далёкие воспоминания. Он идёт по музыке. Не может объяснить как, но сейчас это совсем не кажется странным. Мальчик даже чувствует долгожданное умиротворение. В мягких звуках хочется раствориться. Хочется освежить лицо или окунуться в музыку с головой. Возможно ли так утонуть?

Мелодия проникает внутрь через распахнутую грудь и роется в нём, силясь найти выпавшие и завалившиеся куда-то вглубь недостающие детали. Стоит ли пытаться вернуть их на место? Может, лучше ей помешать?

Надоедливый писк в ушах перерастает в оглушительный звон, и мальчик ощущает, что теряет музыку под ногами.

Он падает.

Мелодия обрывается.

…

......

.........

***

Сестра опять упрашивает маму взять их в ту пиццерию. И мальчик не может им противиться.

Мельтешащие на улице люди и дневной зной утомляют, поэтому прохладное помещение семейного ресторана приносит странный покой, но ненадолго.

Он резко оборачивается к сцене и видит прямо перед собой их — аниматроников.

Двух тяжёлых железных роботов, по какой-то причине поставленных здесь развлекать детей.

Золотой Бонни и Фредбер — он даже помнит их имена.

Что-то под кожей начинает скрестись ещё настойчивее. В груди отдаётся какофония звуков.

Внутри закипает ярость.

Он подбегает к маме и кричит, стараясь достучаться, пытаясь понять по неизвестной случайности скрытую от него причину.

— Почему?! Почему мы пришли сюда?! Я всегда ненавидел это место! Тогда почему?! — он наконец-то мог кричать. Наконец его затаённая злость находит выход.

— Потому что твоя сестра захотела, — отвечает та спокойно, так, будто ничего не случилось.

— Прекратите делать вид, что ничего не произошло! Прекратите, прекратите, прекратите! Это не так! — он задыхается, но продолжает. — Здесь пострадал… Из-за этого аниматроника… — ему тяжело выдавить это из себя. Слова начинали выходить изо рта со странным свистом. — Неужели никто не помнит, что здесь произошло?! Неужели никто не помнит Кэссиди?!

Имя на удивление легко слетает с его губ.

Женщина недоумевающе смотрит на него.

— Кэссиди? Кто это? Разве кто-то с таким именем когда-то существовал?

В этот миг у мальчика по телу пробегают мурашки. Холод пробирается под кожу, замораживая кровь, останавливая работу шестерёнок.

Не существовал.

Не существовал.

Не…

Женщина идёт трещинами и уже через секунду рассыпается мелкими осколками.

Мальчик дрожит от ужаса и пытается отступать назад. Осколки лопаются под его ботинками с трещащим грязным звуком.

Он пятится, но врезается спиной во что-то большое и тяжёлое.

Мальчик поднимает голову и видит Фредбера, смотрящего прямо ему в глаза. Аниматроник открывает свою пасть и…

***

Он сидит на коленях, утопая в шелесте травы, и плетёт венок из ромашек.

Приятный слабый ветерок перебирает его волосы, гладя по голове прохладной ладонью. Солнце уже не так сильно печёт, только дышать всё равно трудно.

Но именно сейчас мальчику хорошо. Именно сейчас он чувствует, что готов вдохнуть…

Ветер срывается на бессистемные метания, цветы склоняют к земле свои лёгкие лепестки.

Мальчик не понимает, что происходит. Он желает, чтобы всё стало спокойно, как прежде, но вернуть всё на свои места не в его власти.

Он видит холодную фигуру. Теперь она вовсе не кажется такой чуждой здесь и поэтому не пугает. Она удивительно подходит спрятавшимся цветам и хаотичным порывам ветра. Она приближается…

…И мальчик видит Кэссиди.

«Разве этот мальчик не был мёртв?» — думает он, но вопрос сразу теряется.

На голове Кэссиди огромные раны, на которые мальчику ужасно больно смотреть. Ветер не треплет его волосы и не играется одеждой, но мальчик прекрасно понимает, почему.

— Т-ты всё же пришёл, — давит он из себя короткую и бессмысленную фразу.

— А ты не ждал, я так понимаю, — отзывается Кэссиди не слишком дружелюбно.

— Я…

— Мне не нужны твои оправдания!

Мальчик вздрагивает.

— Ты ведь сам понимаешь, что всё не должно быть так! — отчаянно взывает к нему Кэс. — Ты хочешь меня забыть, сдаться, пойти по лёгкому пути!

— Я не хотел забывать тебя, — съёживается мальчик. — Никогда не хотел.

— Но ты сам хочешь исчезнуть! Хочешь раствориться, забывая о том, чего я боюсь больше всего, — Кэс обвинительно поднимает руку, почти утыкаясь указательным пальцем ему в грудь.

Мальчик с распахнутыми глазами смотрит на Кэссиди, следит за каждым словом, не отрываясь.

— Хочешь предать меня и уйти…

— Н-нет! — восклицает он. — Я не…

— Но именно это ты и делаешь! — всхлипывает Кэссиди. — Неужели не понимаешь.

— Я хочу просто спокойствия, — бормочет он.

— Спокойствия? — Кэс усмехается. — Правда? Но я этого не хочу! — он вскидывает голову. По его щекам текут чёрные слёзы. — Не хочу исчезать! Не хочу, чтобы все просто делали вид, что меня никогда не существовало! — его глаза мерцают гневом и болью. И смотря в них, мальчик начинает чувствовать то же самое, что и Кэссиди. — Я хочу отомстить! — прокричал он. — И ты тоже… отчаянно этого желаешь.

В этот момент что-то внутри него откликнулось и начало выстраиваться в понятный механизм, заменяя собой хаос. А Кэссиди продолжал:

— Ты не должен забывать того, что тебя никто никогда не любил, ты не должен забывать всё то, что перенёс, ты не должен забывать, что боишься аниматроников, ты не должен забывать того, что сделал Майк, ты не должен забывать то, что Кессиди существует!

— Существует? Правда? — мальчик смотрит в глаза напротив, снова заражаясь чувствами, что дремали в нём давно, а сейчас пробуждались от долгого и утомительного сна.

— Я хочу существовать, а значит буду! И я сделаю для этого что угодно, — Кэссиди понижает голос, понимая, что его слова наконец достигают сломанной души.

— Существует…

Мальчик чувствует, что хочет заплакать, но не может. А грудь сжимают тиски.

— Существую, — шепчет мальчик.

И ветер останавливается, и цветы на горизонте начинают исчезать, венок рассыпается у него в руках, а в голове звучит противный гул.

Кессиди стоит один посреди поля увядающих ромашек. Над головой лишь чёрная пустота, и под ногами скоро ничего не останется.

Он вспомнил всё, он добился своего, теперь он возвращается. Но вопрос в том, куда. Впереди снова неизвестность и боль. На переферии сознания мелькает соблазнительная мысль о том, чтобы остаться, но Кэссиди не даёт ей захватить его. Мальчик сделал свой выбор и жалеть не собирается.

Он ощущает, как что-то наконец выстроилось внутри. И хотя он был не уверен, что всё вернулось к прежнему порядку, он больше не был сломан.

Взгляд замылился, и Кэссиди начал погружаться в холодную тьму.

Теперь осталось только вынырнуть.

Он делает вздох.