Жить в постоянном страхе скучно. В конце концов он больше не щекочет нервы, не заставляет поджилки трястись, не вызывает нужный эйфории.
Уэнсдэй Аддамс имеет поразительную способность проникать туда, где ей быть совершенно не следует. В полицейский участок, комнату мужского общежития, в его мастерскую и глубоко под кожу. Как заноза, как вирус, как проказа. Неконтролируемая привязанность причиняет боль Ксавье: саднит точно кровоточащая рана с загнивающими краями. Она отравляет собой его кровь, разъедает душу, рвёт на части и снова сшивает. Но он не откажется от этого, сколь бы раз ни пожелал её прогнать.
Уэнсдэй приходит, когда хочет, она задаёт вопросы, она не собирается останавливаться и не умеет сдаваться. Девушка пренебрегает чувствами других в угоду собственным желаниям, но всё равно обретает тех, кто готов идти с ней до конца.
Уэнсдэй снится ему. Снится все дни пребывания в тюремной камере, расплавляя сознания противоречиями, окончательно вытесняя собой монстра. Он не уверен, что разменял бы одно на другое. Лучше страшная морда чудовища, чем холодное и непроницаемое лицо, будто каменная маска, которую хочется сорвать. Она стоит напротив него, желая получить ответы. Она сообщает ему о поцелуе с Тайлером, и внутри всё взрывается мириадами фейерверков. Его почти не бесит, что Уэнсдэй сдаёт его полиции. Но её спокойствие выводит из себя. Она целовала Тайлера сама, по собственной воле. За всё, что сделал Ксавье, за всё, кем он хотел быть, кем пытался казаться, он не заслуживает её поцелуя. И это раздражает куда больше собственного заключения и невозможности доказать невиновность. Невозможность касаться девушки, прикосновения к которой необходимы как воздух.
Она не ломается, не признаёт поражения, не признаёт ошибок. Уэнсдэй Аддамс остаётся собой, даже тогда когда обнимает Энид, нарушая собственные правила.
Выбирая подарок, Ксавье снова и снова прокручивает в голове сцену сражения. Она закрывает его собой. Хрупкая и маленькая девушка с двумя чёрными косичками, желающая знать всё и не умеющая проигрывать. Делает то, на что не решится ни одна другая. Он хочет иметь с ней связь, хочет знать, что сможет позвонить, даже если не решится этого сделать. Оставить кусочек себя рядом с ней. Даже после всего, что случилось.
Он столько раз отворачивается, столько раз гонит прочь. Но Уэнсдэй не пытается угодить, не пытается быть другой, удобной, правильной для кого-то. Не просить за себя прощения ни перед кем — мечта Ксавье Торпа. Она буквально заставляет всех вокруг принимать себя настоящую — такую, какая есть. Ни у кого не остаётся выбора, у него не остаётся. Ведь Уэнсдэй Аддамс умеет то, чего не умеет ни один подросток в Неверморе. И она может за это умереть. Она даже умирает за это.
— Что ты делаешь?
В полумраке собственной комнаты Торп ощущает себя защищённым. Он мог бы задать банальный вопрос о том, как она сюда попала. Но Ксавье знает: Аддамс умеет проникать туда, куда совершенно не следует.
— Ты снова пришла задавать вопросы? Прости, я не в настроении. — Он не оборачивается, но украдкой всё же пытается подсмотреть её отражение в экране планшета.
— Только один, но я его уже задала.
— Выбираю тебе телефон, — обречённо вздыхает сновидец, но всё ещё сидит к девушке спиной. Ощущая с каждой секундой всё яснее, как присутствие Аддамс сказывается на его дыхании. Чёртовы гормоны. — Но ты, конечно же, скажешь, что он тебе ни к чему.
— Ты стал мыслить куда рациональнее с нашей последней встречи.
— Ты про ту, которая была в тюрьме? Прости, был слегка раздражён попаданием за решётку по твоей вине. — Он резко оборачивается, почти не страшась встречи с ледяным взглядом тёмных глаз. Опрометчивая самоуверенность. Этот взгляд по-прежнему губительно сладок.
— Энид сказала, что ты искал меня.
Секундное замешательство.
— Синклер, — шипит Торп, проклиная девушку-оборотня.
— Судя по твоей реакции, это её самовольная попытка наладить наши отношения после того, что случилось за последние недели.
Голос, лишённый эмоций, отчего-то звучит иначе, будто в него плеснули мягкости и красок. И всё же Ксавье уверен: эту перемену он ощущает особенно остро. А значит, ещё не всё потеряно с этой девчонкой.
— Ты спасла мне жизнь.
Уэнсдэй дёргает плечом, мол: «Пустяки какие, не бери в голову».
— Теперь ты снова мне должен.
Она смотрит иначе — не пренебрежительно, без издёвки, без сожаления. И Ксавье отчаянно цепляется за собственные желания.
Встать.
Положить руку на талию.
Поцеловать.
И, возможно, сгореть, раздираемый чувством стыда. Будучи в который раз отвергнутым. Встать, сделать шаг, ещё один. Маленькое расстояние даётся нелегко. Но он справляется и оказывается рядом, ловя сквозное удивление. Заправляет прядь, выскользнувшую из косички, за ухо, проводит рукой по щеке.
— Я найду как расплатиться.
Уэнсдэй Аддамс имеет поразительную способность проникать туда, где ей быть совершенно не следует. В полицейский участок, комнату мужского общежития, в его мастерскую и глубоко под кожу.