Коюки был солнечным счастливым ребёнком. С самого детства он был в окружении счастливых мамы, папы и старшей сестры. Он всегда мило улыбался, если был рад. Всегда с широко распахнутыми глазами рассматривал окружающий его мир. Всегда переживал за своих друзей — Махиру и Рюсея. Он делал это по примеру своей заботливой семьи. Вот и когда не стало мамы Махиру, Коюки переживал за него. Он хотел поддержать друга, как это делали мама, папа и сестра, но тогда он был ещё слишком маленьким и не умел. А потом, на последнем году средней школы, он познакомился с Сакуей. Ему казалось, что он знает Сакую уже очень долго, как будто они дружат ещё с начальной школы. С самого детства. И вскоре он стал искренне считать это правдой.
Коюки — искренний добрый парень, в свои пятнадцать всё ещё остающийся ребёнком. Он переживал, когда его друзья получали плохие отметки. Он радовался, когда в их жизнях случалось что-то хорошее. Коюки горел светлой свечкой добра и позитива. Даже его имя означает «тигр» и «снег». Снег — светлый. Тигр — храбрый и добрый. Коюки был солнцем. Солнцем, что грело Махиру, Сакую и Рюсея — лучшего друга. Солнцем, что освещало своим добром серые будни компании друзей.
А потом…
В один момент это солнце затухло.
Пропало. И вновь появилось через долгую неделю.
Но уже совершенно другим.
Волосы Коюки стали более тёмными. Глаза теперь почти всегда были полуприкрыты. Улыбался он крайне редко, и то, в основном если его просили или он не хотел сильно выделяться. Коюки всё так же носил всё ту же школьную форму. Вот только почему-то его друзьям и родным стало казаться, что любая одежда на нём становится бесцветной. Серой. А потом все сошлись на мнении, что это из-за его вечно грустного, почти беземоционально лица.
Родственники: мама, папа и старшая сестра переживали за него. Коюки часто запирался в своей комнате. Коюки мало и почти всегда односложно говорил. Коюки не смеялся. Коюки избегал прикосновений. Доктор сказал, что у Коюки посттравматический синдром, и что он придёт в себя, если его оставить в покое.
Коюки стал неважно учиться. Постоянно что-то забывал. Друзья и семья нередко видели в его глазах страх. Коюки больше не был тем солнцем. Теперь Коюки — ущербный месяц на ночном небосводе. Тусклый-тусклый, кажется, приглядись чуть сильнее, и через его тонкую полосу можно увидеть звёзды.
— Прекрасная ночь, — произнёс Цубаки.
— Наверное, — мой голос… голос Коюки.
— Ты собираешься прыгать?
— Наверное, — и голос почти не дрожит. Странно. Должен ведь.
— Ты знаешь, кто я?
— Уныние.
Цубаки долго и протяжно смеялся.
— Скучно.
— А знаешь, кто я? — нужно же мне хоть кому-то рассказать, что я чувствую? Я не доверяю врачам. Они меня пугают. Ещё скажут, что я с отклонениями.
— Кто же?
— Апатия.
И снова протяжный смех. Он говорит своё любимое «скучно», а я сижу и качаю ногами над пропастью.
Совсем не храбрая. Совсем не светлая. Серая и трусливая. Как апатия.