«Фредас, 19-е, Середины Года.
Мне в руки попало очень интересное средство.»
Чернила быстро высыхали. Сондивел задумчиво посмотрел на страницу рабочего дневника, а потом перевёл взгляд на пробирку, которая лежала тут же, на столе, между чернильницей и стопкой чистых листов пергамента.
«Если хотя бы половина свойств яда лунных гадюк — правда, то можно будет использовать её для обучения рабов. Или даже для дальнейших исследований, но так далеко я пока не заглядываю.»
Он снова посмотрел на пробирку. Хотелось думать, что в ней находится действительно нечто полезное, но Сондивел занимался вопросом воспитания рабов уже очень давно и был реалистом.
Он отложил перо, протянул руку и взял пробирку, повертел её в пальцах. Толстое мутное стекло не позволяло рассмотреть цвет жидкости внутри, крышку заменял шип, плотно закупоривавший горлышко.
Обучать рабов — тяжкий труд. Он знал это, наверное, как никто другой.
На дрессировку по-настоящему хорошего раба, который будет действительно полезным и подходящим для любой работы, уходит невероятное количество времени. Подавляющее большинство рабов в Морровинде — аргониане, и воспитывать чешуйчатого дикаря, оторванного от грязной болотной канавы, тяжело и долго: нужно обучить языку и грамоте на достойном уровне, поставить произношение, привить безукоризненные манеры и необходимые для домашнего раба-помощника навыки…
Всё время обучения раба нужно кормить и одевать. Лечить: несмотря на гигиену и медицинский контроль, они всё равно хиреют без своего Хиста и, бывает, мрут. Тщательно отмерять контроль: если дать рабу много свободы — он сбежит или поднимет восстание; если слишком мало — отупеет и зачахнет. К каждому нужно найти подход: вложить в безмозглую голову правильные цели, мотивировать учиться и всесторонне развиваться, взрастить стремление быть полезным хозяину…
Совершенствованию долгого, трудного и неблагодарного процесса дрессировки рабов Сондивел Улрес, магистр дома Телванни, посвятил всю свою жизнь.
И даже добился определённых успехов. Магия — отличное подспорье. Можно не тратить время на долгие уроки, а сразу вложить знания в крошечный мозг. Разбить весь процесс обучения на магические ритуалы и понемногу вкладывать в пустую башку язык, словарный запас, культуру поведения.
Дрессировку удалось сократить на годы. Теперь за каких-то лет пять можно было сделать из тупой дикой ящерицы — конечно же, не данмера, это невозможно! — хотя бы подобие цивилизованного существа, умеющее нормально разговаривать, читать и писать, знающее этикет и владеющее манерами на достаточном уровне, чтобы не вызывать брезгливости и презрения.
Некоторыми достижениями Сондивел откровенно гордился. Его рабы после курса языковых процедур говорили на тамриэлике без акцента, даже шипящие не тянули в словах, как это делали их более дикие собратья.
Конечно, процесс дрессировки всё ещё был далёк от идеала. Занимал много времени, отнимал много сил. А главное — после долгих лет упорного труда какая-нибудь особо неблагодарная ящерица всё равно норовила укусить руку кормящую, едва подвернётся удобный случай. Он даже одну такую знал. Одного.
Сондивел отложил пробирку и вздохнул. Иногда ему казалось, что выбранная им цель недостижима, годы работы потрачены зря, а созданный им с нуля и постоянно совершенствуемый алгоритм обучения с помощью магии душ — жалкий самообман…
А потом на глаза попадалась полуночно-синяя чешуя и чёрные перья на макушке гребня, горделивая осанка и широкий разворот плеч. И сомнения растворялись как дым. Ясный-как-Ночь был ходячим подтверждением его прогресса.
Сондивел помнил, каким был Ясный-как-Ночь шесть лет назад: дикое животное, зверёныш, отчаянно защищающий большое яйцо. Он с трудом говорил на тамриэлике. Не подчинялся приказам. Отвергал любую власть над собой. Да что там — он напал, едва его выпустили из клетки, безошибочно опознав своего хозяина среди стражи и слуг.
Кто-то другой на месте Сондивела убил бы сразу за попытку напасть. Или замучил до смерти в назидание другим. Или уморил мелкого зверёныша — лет десять ящеру было, что ли, — суровой дрессурой. Или пустил на корм кагути. Продавать аргонианских детей бессмысленно: слишком часто мрут, требуют сок Хиста для нормального развития и спроса на них никакого нет. Зверёныш попал к нему в довесок, бесплатно. Как извинение, что свежая партия рабов немного меньше обычного.
Что ж. Сондивел Улрес любил нестандартный подход.
Тихонько скрипнула дверь, открываясь, и Сондивел, отвлёкшись от воспоминаний, улыбнулся, аккуратно поставил пробирку в стойку, к другим алхимическим колбам.
— Чего хотел?
Произношение у Ясного-как-Ночь было идеальное. Этикет он знал, но не использовал, дерзил, и Сондивел ему это позволял. Он вообще многое позволял своему самому непокорному рабу, и вот результат. Строптивец, наотрез отказывающийся ответить на вопрос, мальчик он или девочка, — да, в случае аргонианских подростков это не очевидно, — сам приходит в хозяйскую спальню по первому зову.
— Помнишь наш вчерашний спор?
Ясный-как-Ночь сузил глаза. Бросил быстрый взгляд на приготовленную ко сну постель и помрачнел.
— Ты меняешь правила? Я сказал то, что думаю, и за это ты не наказываешь.
Он был умён — для ящера, разумеется. Он понял, для чего Сондивел его позвал. Но Ясный-как-Ночь был слишком упрям, чтобы увидеть картину не кусочком — здесь и сейчас, — а целиком.
Сондивел вовсе не собирался его наказывать. Он вообще никогда не использовал для этих целей постель. Для наказания хватало десятка плетей, назначенных для Димик-Эй, сестры Ясного-как-Ночь, вылупившейся из того самого яйца.
Постель была для другого.
В основном, конечно, для восхищения собственным талантом укротителя и вдохновения. Каждый раз, когда Сондивел видел, как медленно раздвигает перед ним ноги Ясный-как-Ночь, как вздрагивает под ним, как отворачивает голову и тяжело дышит, в груди разгорались восторг и ликование.
Вот он, благословенный результат трудов, который никак не удаётся закрепить.
Удовлетворение проделанной работой и душевный подъём никогда не держались долго. Уже на следующее утро Ясный-как-Ночь как ни в чём не бывало дерзил, оспаривал методы дрессировки, безжалостно критиковал новые идеи, игнорировал этикет и всячески пробовал на прочность хозяйское терпение и выделенные ему рамки, отчего хотелось утверждать свою власть над ним снова и снова.
В самой примитивной форме, но что с дикаря взять, время от времени нужно говорить с ним на его языке.
— Это не наказание. Это доказательство того, что ты ошибаешься.
Ясный-как-Ночь скептически фыркнул. В одном коротком звуке Сондивелу послышалась настоящая бездна ядовитой насмешки и такая непоколебимая уверенность в собственной правоте, что он даже поднял голову, собираясь снова разнести аргументами в пух и прах все убеждения норовистого раба, но наткнулся взглядом на пробирку и выдохнул.
Ящер его едва не провёл. Если бы Сондивел поддался — он бы азартно спорил с ним всю ночь, позабыв про свои планы.
А ведь сегодня могло статься так, что помимо слов, сотрясающих воздух, но не упрямого собеседника, у него был бы более весомый аргумент.
— Раздевайся. За ширмой вода, подготовь себя и жди в постели.
Ясный-как-Ночь невозмутимо стащил с плеч тунику, едва прикрывающую бёдра, потом штаны, аккуратно сложил их на узкий столик. Сондивел наблюдал за ним, улыбаясь уголками губ.
Глупый ящер.
В первый раз его пришлось силой раздевать двум стражникам. Не то чтобы на нём было много одежды, аргониане ходят в натуральном тряпье, но за эти тряпки зверёныш дрался всерьёз. Его, конечно, раздели, скрутили, обездвижили, чтобы Сондивел смог протолкнуть в щель под хвостом специальный буж и узнать по глубине клоаки пол внезапного подарка работорговцев…
Он потом месяц не показывался на глаза. Сондивел про него даже почти забыл, но когда они случайно встретились — Ясный-как-Ночь напасть не осмелился, но нахамил от души.
Спустя несколько лет он уже раздевался сам, дрожа от ненависти и ярости. Швырял одежду на пол, всем своим видом показывая — он делает это только потому, что не хочет, чтоб на его месте оказалась Димик-Эй.
Спустя ещё два года он тихо и без показательных протестов раздевался за ширмой.
Сейчас, спустя ещё год, он уже раздевался вот так — деловито, не стесняясь и не сопротивляясь, но совершенно не замечал хозяйских успехов в дрессировке, упрямо отрицая очевидное.
Ясный-как-Ночь скрылся за ширмой, и Сондивел вернулся к дневнику. Перечитал написанные им строчки, взял перо, но, задумавшись, добавлять ничего не стал.
В его исследованиях, в его цели прогресс определённо присутствовал. Но методы достижения этого прогресса были не универсальны и хлопотны, а поддержание уже достигнутого результата требовало изрядного терпения, ума и хитрости. Если он даст слабину — Ясный-как-Ночь вцепится ему в горло. Если он переусердствует в давлении и сломает его — Ясный-как-Ночь утратит свой внутренний огонь, отупеет и из полезного инициативного помощника превратится в бесполезное бревно, годное исключительно для простейших приказов вроде «подай-принеси».
Сондивел хотел большего.
Чтобы выдрессированный раб был не инструментом в руках хозяина, а ещё одной парой рук. Чтобы разделял стремления и начинания, благодарил за милость, оставался верен и предан — не потому, что в заложниках худая и слабая сестра, а потому что такова воля господина.
Он пытался передать это через магию, привить покорность, не ломая личность, но в выстроенном фундаменте чего-то не хватало или, наоборот, было с избытком — ни один эксперимент не увенчался успехом. Выстроенный каркас заклинаний рушился, проваливался в себя самого, и подопытные аргониане чаще всего умирали прямо на лабораторном столе, а те, кому повезло выжить, оставались потом слабоумными идиотами.
Сондивел отложил перо, поняв, что ничего больше писать не хочет. Нужно сделать перерыв, отвлечься.
И предоставить Ясному-как-Ночь очень убедительный аргумент его заблуждений.
Пробирка удобно легла в ладонь.
Ясный-как-Ночь двигался совершенно бесшумно. Сондивел не слышал, как он выходил из-за ширмы, но, отодвинув стул и поднявшись, обнаружил, что ящер уже ждал его, спокойно сидя на постели, как и было приказано. Длинный хвост лежал красивым полукругом, кончик терялся в складках покрывала. Тёмно-синяя, почти чёрная чешуя притягивала мягкий свет свечей.
Сондивел не назвал бы его красивым и был уверен, что ни один нормальный данмер не упомянет слово «красота» в отношении аргониан, слишком уж они другие, но Ясным-как-Ночь хотелось любоваться.
Особенно когда он сидел вот так, совершенно нагой, сложив руки на груди и непринуждённо закинув ногу за ногу, будто это он тут хозяин и господин. Или когда поворачивал голову, щурясь хищно, и стылая ненависть плескалась в глубине его светло-зелёных глаз.
Как диким зверем хотелось им любоваться: грацией нечеловеческой, вертикальным зрачком, разрезающим пополам яркую радужку, и даже пастью, полной острых зубов — аргониане способны перегрызть горло вовсе не метафорически.
Ошейник из тиранита, обхватывающий мощную шею, выглядел пикантным украшением, а не унизительным рабским атрибутом, и вызывал лёгкий адреналиновый всплеск: не данмер. Даже не н`вах. Ящер. Зверь.
Хищник, вынужденный брать еду с рук. Временно, конечно, вынужденный, рано или поздно удастся найти способ и он будет это делать добровольно и с радостью…
Сондивел заставил себя отвлечься от мыслей о работе. Неторопливо расстегнул длинный ряд костяных пуговиц, позволил мантии сползти с плеч и переступил через неё, оставив валяться на полу — Ясный-как-Ночь потом поднимет и повесит в шкаф.
— Ложись.
Ясный-как-Ночь улёгся на постель одним слитным движением. Только что сидел — и вот уже лежит на боку, подогнув колени, и даже не закрывает хвостом щель клоаки, блестящую от масла.
Хитрец. Сондивел редко брал его в этой позе — слишком уж она ему нравилась и соитие всегда заканчивалось быстрее, чем хотелось бы. Хорошо, что для настоящих манипуляций Ясный-как-Ночь был чересчур прямолинеен и плохо умел держать длинный язык за зубами, иначе пришлось бы днями думать не об исследованиях и труде всей своей жизни, а о том, как перехитрить собственного раба.
— На спину.
Неохотно, но Ясный-как-Ночь подчинился. На спине лежать ему было неудобно — хвост, слишком массивный у копчика, утопал в мягкой перине и покрывалах, но бёдра всё равно оказывались вздёрнутыми вверх.
Бельё стало откровенно жать, и Сондивел поспешил избавиться от мешающей ткани, бросив её тоже на пол, и, оказавшись на постели, первым делом не вставил в маслянисто блестящую щель клоаки пальцы, как хотелось, а защёлкнул фиксаторы кандалов на широких чешуйчатых запястьях. Обычно обходилось без оков — ящер давно не бунтовал в постели, но тяжёлые цепи из своей спальни Сондивел не убирал. На всякий случай.
Как знал. Пригодилось.
Ясный-как-Ночь приподнял одну бровь. Несмотря на нечеловеческое строение лица, мимика у него была живая и выразительная, Сондивел снова залюбовался, вздыхая про себя — вот перестал бы ящер упрямиться, принял существующее положение вещей, и кандалы стали бы вовсе не нужны. А так приходится заботиться о собственной безопасности, если хочется попробовать что-то новое, не изученное.
— Ну так что, — повинуясь его жесту, Ясный-как-Ночь покладисто развёл бёдра шире и отвёл хвост, но Сондивел только коснулся пальцами входа в его тело. — Ты всё ещё не согласен с тем, что я твой хозяин? Даже сейчас?
— Ты можешь вынудить меня подчиниться, шантажом или силой, — Ясный-как-Ночь правильно понял, что имел Сондивел в виду, и, как всегда, сделал совершенно неверные выводы. — Но добровольной моей покорности ты не добьёшься. И не заставишь меня чувствовать к тебе хоть что-нибудь, кроме ненависти, никогда. Никакой магии это не под силу.
То же самое Ясный-как-Ночь сказал ему вчера, и сказанное почему-то укололо. И укололо сейчас ещё раз.
— Но ты это делаешь, — заметил Сондивел, зачем-то оттягивая момент проникновения. — Подчиняешься. Не сопротивляешься, не бунтуешь…
— Да, — насмешливо перебил его Ясный-как-Ночь. — Я раздвигаю перед тобой ноги, но делаю это без уважения, благодарности, желания, или что ты там ещё себе воображал. Я просто пока что не могу тебя убить…
Сондивел вставил в него два пальца, протолкнул внутрь, резко и глубоко, до самых костяшек, и Ясный-как-Ночь заткнулся.
Изнутри он был шёлковым. Шершавым снаружи из-за чешуи, колким, даже местами острым — не только на язык, шипы на нижней челюсти и небольшие рога за висками быстро росли, их постоянно приходилось подпиливать, как и когти на длинных пальцах, и тем большим контрастом была гладкость тугих стенок клоаки.
Раньше, когда дела шли хорошо, рабы не умирали, а исследования бодро продвигались, Сондивел забавлялся, вводя правило одежды в своей спальне. Ясный-как-Ночь лишался штанов и обзаводился обязанностью читать вслух какой-нибудь скучный философский трактат, стоя возле хозяйского кресла.
Что именно он читал, Сондивела совершенно не интересовало. Он лапал шершавые чешуйчатые бёдра, подрагивающие под пальцами, тянулся рукой выше и глубже, под рваный край туники, и получал ни с чем не сравнимое удовольствие не только от того, как тянется на пальцах упругая гладкая плоть, но и от того, как Ясный-как-Ночь запинается во время чтения.
Это было хорошее время, и оно закончилось. Если бы Сондивелу вздумалось дать ящеру книгу прямо сейчас — он бы ни разу не сбился даже во время соития, навсегда определив для себя совместную постель как хозяйскую блажь, неприятную, но обязательную процедуру, и добиться от него хоть какого-нибудь отклика, кроме неровного дыхания, не удавалось никогда.
Не то чтобы Сондивел прикладывал к этому какие-то определённые усилия, но толкаться пальцами во влажное от смазки нутро и видеть закаменевшее, безучастное лицо было как-то… Неправильно?
— Какой же ты упрямый, Ясный-как-Ночь.
Отзовись ящер сейчас на нехитрые движения пальцами — и Сондивел бы, пожалуй, позабыл о своём эксперименте до следующего раза, но своевольный раб только отвернулся, будто на стену смотреть куда интереснее. Ну что ж, его выбор.
Шип, закрывающий горлышко пробирки, поддался с трудом. Выжимка из яда лунных гадюк — «дарил», как называл её торгаш, — оказалась бронзово-зелёной и блестящей, как хитин жука. С осторожностью, чтобы не пролить на себя ни капельки, Сондивел кольнул мокрым шипом блестящий край раскрытой клоаки.
— Что ты делаешь? — Ясный-как-Ночь дёрнулся от неожиданности, и Сондивел подумал, что надо было заковать ему и ноги в кандалы. И хвост тоже привязать, на всякий случай.
— Потерпи.
Он снова обильно смочил шип в пробирке, кольнул уже посильнее, загоняя остриё под кожу почти наполовину, повторил, не обращая внимания на недовольное шипение и на то, как напряглось тело Ясного-как-Ночь под его руками.
Сондивел лично руководил проведением магических ритуалов и подготовкой к ним, привык к различным манипуляциям с испытуемыми, поэтому не обращал внимания на дрожь во время проколов, не волновался, движения оставались чёткими, плавными и аккуратными.
«Не больше двух капель за раз», — так сказал ему торгаш, и Сондивел был уверен, что вколол под чешуйчатую кожу ровно столько.
«И сам попробуй», — добавил торгаш, и Сондивел приказал свернуть ему шею, потому что знал, что дарил смертельно ядовит для всех, кто не чешуйчатая ящерица из Чернотопья.
— Что это за дрянь? — Ясный-как-Ночь, забывшись, сжал кулаки и громыхнул цепями, проверяя кандалы на прочность; хвост раздражённо хлестнул по узорчатому покрывалу.
Сондивел не ответил. Он поднялся, педантично поставил пробирку на стол, в специальную стойку — не хватало ещё разбить прямо в постели, — вернулся и бегло осмотрел своего раба. Ничего опасного или тревожащего не заметил, кроме тяжёлого, сбившегося дыхания.
— Что ты чувствуешь?
— Не знаю, — выдохнул Ясный-как-Ночь, снова сжимая кулаки и напрягаясь всем телом. — Жар…
Сондивел, в целом, признавал, что с этим конкретным ящером ему повезло, и сейчас признал это ещё раз. Какой-нибудь другой аргонианин мог бы солгать и ввести в заблуждение, сорвать ложью эксперимент или помешать в изысканиях, но Ясный-как-Ночь был слишком прямолинеен в своей ненависти. Он не лгал.
Его кожа увлажнилась, став скользкой и совершенно гладкой, без шершавости, самые крупные чешуйки на груди и животе потемнели до угольной черноты. Сондивел его ощупал, отметив интересные эффекты, заодно проверил пульс — учащённый, но для паники рановато. Усилился его запах, едва слышный прежде — пряный, холодный запах мокрой травы, размятой в пальцах. Исколотые шипом складки кожи вокруг клоаки припухли и стали чувствительными — ящер дёрнулся, уходя от прикосновения.
«Упрямый», — подумал Сондивел с какой-то несвойственной ему нежностью и медленно ввёл два пальца в напряжённое тело.
Внутри изменения ощущались куда лучше. Семенники увеличились и тоже стали чувствительными: Ясный-как-Ночь хрипло вскрикнул, стоило аккуратно помассировать вздувшиеся в клоаке выпуклости, и — Сондивел не поверил глазам — едва не двинул бёдрами, насаживаясь на пальцы.
В последний момент удержался, на чистом упрямстве, и тут же захотелось довести его до грани и дальше, тем более что помешать этому или как-то ощутимо сопротивляться Ясный-как-Ночь уже не мог: зрачки расширились, заполнив собой всю радужку, тело подрагивало от внутреннего напряжения и все силы уходили на борьбу с взбунтовавшимся телом и кандалами — ящер вцепился в них, будто утопающий, намотал цепи на собственные запястья и стискивал в кулаках.
— Вот чего стоит всё твоё упрямство, — негромко заметил Сондивел, смазывая маслом собственный член. — Можешь до хрипоты отрицать своё место в этом мире, отвергать мою власть, но стоило выбить опору из-под ног — и цепляешься за мои оковы, как за единственное, что имеет значение.
Ясный-как-Ночь не ответил, и Сондивел подхватил его под колени, раскрывая для себя ещё больше, толкнулся членом внутрь, в горячее, тесное отверстие клоаки, стараясь проехаться головкой по набухшим семенникам внутри.
— Аргх!
Ящера под ним выгнуло дугой, и Сондивел заработал бёдрами, вколачиваясь в него под громкие хриплые вскрики. Повредить его он совсем не боялся, физически аргониане куда крепче, чем кажутся, что снаружи, что внутри. Да и Ясный-как-Ночь больше не упрямился, не скрывал свои реакции и отклик, тоже двигался — навстречу, насаживаясь на таранящий тело крепкий член. Семенники внутри его тела набухали всё больше, упругая клоака стискивала всё сильнее, буквально выдаивая оргазм, и когда Сондивел понял, что больше не может держаться, что-то горячее шлёпнуло его по голому животу.
Опустив голову, он увидел сдвоенный член Ясного-как-Ночь, целиком вылезший из клоаки, и немедленно восхитился. Собственный оргазм отдалился, став неважным — непосредственно соитие в жизни Сондивела не занимало много места; куда большее значение имело всё то, что вокруг него строилось.
Подбор невест, например. Или акт показательного обладания, примитивного подчинения.
Поэтому настолько неприкрытое проявление желания Ясного-как-Ночь что-то с хрустом вывернуло в привычной картине мира. Сондивел не глядя потянулся за маслом, щедро плеснул на руку и обхватил ладонью его член.
Пальцы едва сошлись на толстом стволе.
— Давай, — прошептал он, двигая одновременно рукой и бёдрами. — Покажи, как ты меня…
Ясный-как-Ночь вскинулся на постели, выгибаясь под углом, недоступным даже гибким босмерам, и хрипло заорал. На живот Сондивелу плеснуло тёплым, горячая плоть крепко сжалась вокруг члена — до боли, он стиснул зубы покрепче, вжался в дрожащее чешуйчатое тело и кончил до звона в ушах.
Тряхнул головой, тут же приходя в себя, выпрямился. Магистр дома Телванни даже в постели — особенно в постели — не может быть уязвимым и расслабленным, поэтому Сондивел с интересом рассматривал аргонианский член. Раньше видеть его так близко и тем более держать в руках не доводилось. Сдвоенный орган бледнел, уменьшался в размерах и потихоньку втягивался обратно в клоаку.
Напряжение из тела Ясного-как-Ночь тоже уходило, он больше не сжимался весь, и потерявший твёрдость член выскользнул из его тела, стоило чуть шевельнуться. Из медленно смыкающегося отверстия вытекло несколько белёсых капель семени, и Сондивел понял две вещи.
Во-первых, он как-то неприлично счастлив. Даже окрылён.
А во-вторых — он бы не отказался повторить.
Он поднял голову, чтобы поделиться этими открытиями с Ясным-как-Ночь и врезался в совершенно трезвый немигающий взгляд зелёных глаз.
— Что ты со мной сделал? — тихо, но очень угрожающе спросил Ясный-как-Ночь.
Сондивел самодовольно улыбнулся и похлопал его по мускулистому бедру.
— Поздравляю, — сказал он, даже не пытаясь скрыть сытое удовлетворение в голосе. — Ты стал настоящим мужчиной. Со мной.
Выражение лица Ясного-как-Ночь неуловимо изменилось, а потом Сондивел едва успел отшатнуться — челюсти щёлкнули у самого кончика носа. Если бы не кандалы — взбесившийся ящер откусил бы ему лицо.
— Пятнадцать плетей для Димик-Эй, — отчеканил Сондивел, отодвигаясь ещё дальше, потому что ноги строптивому рабу так и не заковал, хотя думал об этом. Но в тот момент в его руках была открытая пробирка и он отвлёкся, а сейчас уже поздно.
Впрочем, Ясный-как-Ночь тут же растерял всю свою непокорность и обессиленно упал на подушки.
— Не надо, — ломко попросил он. — Пожалуйста. Дим не выдержит больше десяти.
— Пятнадцать плетей. И тебе придётся постараться, чтобы получить хорошую лечебную мазь. Если, конечно, твоя Дим тебе дорога.
— Я всё сделаю, — выдохнул Ясный-как-Ночь, отворачивая лицо. — Я не хотел.
— Вот и хорошо. — Любящий после соития поболтать, Сондивел поудобнее устроился на постели и вытянул ноги. — Давай. Расскажи мне ещё раз, что никакое средство и никакая магия не может заставить тебя почувствовать что-то ещё, кроме ненависти.
— Та дрянь, которой ты меня уколол. Всё дело в ней. И когда-нибудь я тебя за это убью.
Последнюю фразу он произнес совсем тихо. Если бы Сондивел был чуть внимательнее и не сидел, блаженно прикрыв глаза, то увидел бы, как беспомощно ящер жмурится, смаргивая слёзы.
— Ну-ну, не нагнетай. — Не открывая глаз, он потянулся снова похлопать строптивца по бедру, как норовистого глупого гуара. — Твоё тело предало тебя. Выдало с головой истину, которую ты упрямо не желаешь видеть. Ты признал мою силу, Ясный-как-Ночь, ты жаждал моей власти, сам насаживался на член, получил от этого удовольствие, и твоё желание подчиниться, принять всё, что я хочу тебе дать, я потрогал вот этой самой рукой.
Сондивел посмотрел на свою ладонь, которая ещё помнила упругость и гладкость горячего ствола, и внезапное озарение снизошло именно в этот момент.
— Желание, — пробормотал он, слепо уставившись на свою руку. — Конечно же. Желание. Не нужно вкладывать в голову раба запреты, послушание и смирение, это ломает волю и вызывает конфликт с изначальным замыслом. Нужно вложить желание и направить его вектор.
Ясный-как-Ночь не ответил, но сейчас Сондивел не услышал бы даже оскорблений вслух. Озарение захватило его полностью. Он подхватился с постели, метнулся к столу — зарисовать новый контур заклинания и расписать детали.
— Я сейчас набросаю схему, — пообещал он, торопливо черкая пером по пергаменту, озвучивая вслух намерения больше для себя, чем для притихшего ящера. — И мы повторим, я должен увидеть это снова. А когда ты окажешься в моей постели в следующий раз, Ясный-как-Ночь, не понадобятся ни кандалы, ни дарил.
Ответа Сондивел, конечно же, не ждал. Строчки ложились неряшливо, неровно, чернила капали с пера, но это ничего, потом он ещё не раз всё перепишет начисто. Вообще всё перепишет: схему и ритуал, отношение к рабам и само понятие рабства, ненависть Ясного-как-Ночь перепишет…
Для Сондивела сейчас не было ничего невозможного, главное — начать. Сделать два простых первых шага: записать свою идею, вернуться в постель к Ясному-как-Ночь, и…
И повторить.