«Она затмила факелов лучи! Сияет красота её в ночи…» *

Грелль вздохнул и прижал книгу к груди. Он знал эту трагедию наизусть, но каждый раз, добираясь до любимой части, замирал, пытаясь продлить момент и невольно проваливаясь в грёзы. Солнце выглянуло из-за облака и ослепило зелёные глаза через очки. Сатклифф поморщился и повернул полову. Рядом с ним на пледе лежал Гробовщик, увлечённый какими-то своими бумажками.

Мда, везёт же ему на трудоголиков.

Впрочем, Анни хотя бы согласился выбраться на пикник, пока погода шепчет, пусть и прихватил с собой работу, приговаривая «есть такие дела, которые нужно делать сразу». Будь Грелль сейчас с Уильямом, они бы за порог кабинета не вышли, пока работа не будет завершена. Пришлось брать книгу, чтобы чем-нибудь себя развлечь. Но настроение было уже совсем другое.

- Анни.

- М-м?

- А какой была твоя первая любовь?

Карандаш в руке жнеца, которым он периодически чиркал в документе, замер.

- Эм, первая жена?

Грелль оживился:

- О, ты женился по любви?

- Пф-ф, нет, конечно! – Гробовщик усмехнулся и грянул на Сатклиффа. Тот мгновенно насупился. - Стандартный договорной брак, тогда все такие были.

- А любовь?

- А для этого была дама сердца.

- Так ты из рыцарей! Благородных кровей, - Алый подполз поближе. Старый лис редко делился конкретными фактами из своего прошлого, но о чём-то можно было и догадаться по некоторым фразам. Благородные сэры всегда были на пересчёт, может, и имя где сохранилось.

- Ну, вроде как. Каких – не скажу, - обрубил он.

- Бука. – Грелль помедлил. - Так что там насчёт дамы сердца?

- Тоже всё стандартно, белокурая, голубоглазая, померла в 18.

«Рановато. Зато осталась вечно молодой в сердцах поклонников»

- Ты, должно быть, горевал по ней, - Грелль уже собирался сочувствовать, когда Гробовщик снова свернул не туда в разговоре.

- Знаешь, это были её четвёртые роды, - он снова что-то подчеркнул в тексте. - Я ждал, что она помрёт на вторых.

- Не похоже на первую любовь.

- Так она не в моём вкусе была, - жнец хихикнул, снова отвлекаясь от работы. - Это было модно, страдать по замужней женщине.

- И у тебя не было страстных увлечений? – Грелль уже начинал раздражаться. И почему Гробовщику обязательно надо было увиливать?

- О, это было, - он выдержал паузу, привлекая внимание любовника. - Не представляешь, сколько хорошеньких селянок я тогда попортил.

- Ты издеваешься! – под довольный хохот Гробовщика Саткалифф сел и шлёпнул того книгой по плечу (голову гад предусмотрительно прикрыл бумагами). - Я же спрашиваю не про это.

Поуспокоившись, белый жнец спросил:

- Так что это за первая любовь? Я тогда таких фраз не слышал, какие там критерии?

- Да вот хотя бы, - Грелль показал книгу с крупно выведенным на суперобложке «Ромео и Джульетта», - не говори, что не читал или не видел хоть раз.

Гробовщик, наконец, совсем отложил работу и взял в руки компактную книжку, с закладкой в розовых цветах.

- Положим, умер я немного по другой причине. И, - он покачал кодекс в руке, - это ведь придуманная история. Может, поделишься своей, и я тогда пойму, о чём ты?

Щёки Грелля порозовели.

- Это было глупо и не интересно, - он выхватил книжку и, прижав к груди, отвернулся. Гробовщик тоже сел и подкрался так, чтобы губами коснуться красных волос.

- Ну а как же я тогда поделюсь своим, если ты не хочешь?

Грелль молчал. Наврать не получится, тем более теперь. И как так Гробовщик всё умудряется вывернуть, чтобы именно Сатклифф чувствовал себя уязвимым?

- Это была Офелия, мамина, - наконец, пробурчал он.

- Мамина?

- Я был впервые в театре и не узнал её, ясно? – Жнец вздохнул. Он ждал, что над ним начнут смеяться, но Анни молчал. - А она была такой особенной на сцене, единственная из всех беззаветно любила и гибла в любви. Я так плакал над её смертью, даже не помню, как меня уводили из зала, на воздух. А потом оказалось, что я с этой Офелией каждый день завтракаю за одним столом. Мне было двенадцать.

Стало тихо. Только кто-то переполошил уток в пруду, и те загалдели.

- Знает ли мой юный жнец, - вкрадчиво произнёс Гробовщик, - что раньше пажи, коль им приказано, всюду следовали за своими господами? Однажды один такой паж сопровождал свою госпожу в небольшом паломничестве по святым местам. И в одном городском соборе, посвящённом Деве Марии, в резной ограде он увидел прекрасного архангела, несущего благую весть. И более не мог оторвать от него взгляд, пока несчастного за ухо не оттащили*. – белый жнец хихикнул, и алый не сдержался, фыркнул следом. - После ни одна женщина не могла заворожить пажа так, как эта статуя. А потом, много лет спустя он встретил настоящего Гавриила и понял, какой же это был мудак.

- Что? – Грелль вздрогнул, резко обернулся. - Нет! У тебя так хорошо получалось, зачем испортил историю?

Гробовщик выглядел крайне довольным.

- А ты хотел бы, чтобы он остался верен этой высокомерной заднице? – и жнец вернулся к своим записям, оставив Грелля недовольно пыхтеть.

А что тому ещё оставалось? Послала же Смерть такого неромантичного возлюбленного. Несомненно, любовь зла, ведь Сатклифф не может отомстить подлецу за разрушенное романтичное настроение, чем тот и пользуется.

Грелль решительно отполз на край пледа и стал раздумывать, какой из сэндвичей, лежавших в их корзине, можно разрушить, чтобы накормить хлебом дурацких уток. Однако, когда он уже почти решился запустить руку в их ланч, Гробовщик особенно шумно чиркнул карандашом, как бы ставя точку в работе и, судя по шуршанию, отложил листы. А потом Грелля решительно утянули за талию на середину «ложа».

- Кажется, тут одна алмазная донна очень хотела внимания, - проурчал, словно кот, белый жнец, придавливая уложенную на спину «донну» сверху, вызывая в той короткий визг смущения и удовольствия.

Пожалуй, ланч откладывался – его теснила скрытая от людских ушей и глаз возня, плавно перетекавшая в возмутительно громкие стоны и смех.