— Дура, — бормочет Чуя, усаживаясь на колени Дазай и закидывая руки на её плечи.
— Мелочь.
— Ненормальная.
— Чуя.
— Не-на-ви-жу, — вкрадчиво говорит Чуя, кусая мочку её уха. Говорит по слогам. Говорит так, чтобы Дазай могла понять.
Но что-то Чуе подсказывает, что Дазай не поняла. Не поверила.
«Ненавижу то, как ты выглядишь», — думает она, спускаясь поцелуями по шее Дазай.
«Ненавижу то, как чувствуются твои губы», — пытается она внедрить в свой разум, пока Дазай припадает к её губам. Внедрение прошло неуспешно. Неспешно.
«Ненавижу то, как ты действуешь на меня», — хочет прошептать она.
Получается лишь порывисто вздохнуть и толкнуть Дазай, чтобы та легла. Но Чуя не признает, что не получилось. Что Дазай совсем не поверила.
— Грубая Чуя.
— Ты... — начинает она. — невозможная.
«Ненавижу то, что чувствую рядом с тобой».
— О, пошли комплименты? — Дазай усмехнулась, цепляясь руками за плечи и притягивая её к себе.
Чуя поддаётся движениям Дазай — безвыборно. Чисто по инерции. И сила, действующая на её тело, абсолютна, и инертная масса, с которой Чуя прижимает к кровати — что ж, Дазай нравится чувствовать её вес на себе.
Тупая инерция. Чуя мельком целует Дазай в щёку.
Тупой Ньютон. Дазай крепко целует её в ответ — маленькая месть.
Тупая Дазай, и Чуя — безвозвратно.
— Иди к чёрту, — выдыхает Чуя.
— Да, я здесь, — бормочет она, стараясь укусить губу Чуи.
Да что ж она так... Кусается. Не отлипает. Заставляет ненависть расползаться по телу глубже и дальше. В самые дебри, из которых Чуя потом это чувство вывести не сможет — сама заблудится.
Из этого мелочного лёгкого укуса Чуя тянет её в поцелуй. Поцелуй, в котором она покажет всю свою ненависть — и даже больше.
Больше ненависти некуда. Чуя и так ненавидит её большие своей жизни, а это многое значит.
Значит это всё.
Значит это звонко бьющееся чуино сердце.
Значит это то, что Чуя задыхается.
Значит это то, что Чуя целует её по глупой привычке, не задумываясь.
Значит это — чуино сердце сейчас проломает грудную клетку, и Чуя останется здесь, истекающей на руках Дазай.
Жалкое её сердце.
— Отвратительно целуешься, — шепчет Чуя.
Врать оно ещё не научилось, особенно перед Дазай.
— Тогда научи.
Видимо Дазай так сильно хотела, чтобы Чуя её научила, что её руки мигом опустились к чуиным штанам. Видимо это цель какая-то. Жизненная. Жизненно важная.
И то, как Дазай расстёгивает молнию на её штанах, и то, как она старается достать пуговицу из дырки — это всё урок мелкой моторики. Самое настоящее развитие. Жалко, что Дазай в подобном не преуспела ещё.
— Ты даже штаны расстегнуть мне не можешь, — выдыхает Чуя, выпрямляясь, чтобы шлёпнуть по рукам Дазай и заменить их своими. — Если бы не я, то тебя бы давно уже пристрелили. Или ты бы запнулась в незастёгнутых спадающих штанах и разбила бы голову.
Под пальцами Чуи штаны расстёгиваются быстро — сразу понятно, у кого тут мелкая моторика хороша. У кого развитие зашкаливает.
— Или ты бы сама давно в меня выстрелила, — быстро вставляет Дазай с довольной улыбкой.
— Ага, — мрачно припечатывает Чуя. Штаны её снимаются и оказываются на полу. — С такой скромной радостью, ты б знала.
— Тогда стреляй. Я жду, — шепчет Дазай, совсем не понимая, что у Чуи нет оружия в руках.
Совсем она не понимает, что таким, как Чуя нельзя иметь при себе оружие по состоянию здоровья. Что когда сердце бьётся как больное а мысли путаются, наскакивают одна на другую — оружие противопоказано.
Совсем Дазай не понимает, что Чуя бы не смогла. Что курок заклинит в самый важный момент. Что пуля попадёт в сантиметре от Дазай. Что всё вообще окажется сломанным и неправильным — Чуя имеет в виду себя.
— Поверь мне, от тебя бы живого места не осталось, — наклоняется к ней Чуя и кусает куда-то под челюстью.
— Мечта, — выдыхает Дазай, обхватывая её спину руками и притягивая ближе.
И ближе.
И ещё ближе.
И совсем чуть-чуть.
— Ненормальная, — заканчивает Чуя.
Дазай позволяет себе неосторожный вздох, когда пальцы Чуи пробираются к её штанам. Гладят где-то по животу, ведут куда-то вниз, собираются когда-то сделать что-нибудь...
— Повторяешься, — вырывается выдохом из Дазай. — Но ничего, слизняки и не должны отличаться разнообразием.
— Интересно, а должны ли скумбрии дышать на суше, — Чуя злобной усмешкой смотрит на неё и чуть давит на горло. Но не больно. Нежно так. Дазай нравится даже. — Нужно ли им вообще?
Когда Чуя давит ещё сильнее, Дазай тоже нравится. Но подобное перестало пугать давно — примерно когда она с удовольствием наблюдала, как Чуя голыми руками дробит кости.
Странная она была в пятнадцать, если честно. И внимание привлекала плохо — не то что сейчас. Но интересы у неё были... Сейчас не особо отличаются.
— Чуя так стремится сделать мне приятно, — она раскрывает рот, стараясь вздохнуть поглубже.
— Цель жизни, — мрачно отзывается Чуя, поглаживая пальцами место, где раньше сжимала. Нежно, даже. Любовно так.
— Угу, — мычит Дазай. — Ноги раздвинь, — просит сходу, на секунду запрокидывая голову и надеясь, что Чуя не заметила её глупо покрасневшие щёки.
Глупые щёки.
Глупая ситуация.
Глупая Чуя и её ноги.
— Не могу поверить, что делаю это.
— Ну да, впервые, — серьёзно кивает Дазай, но не сдерживается и целует её остротой, целует её быстро — и глупо.
— Быстрее, — тыча пальцем ей в плечо, Чуя взывает к её совести. Или к небу. К богам там, богиням всяким.
Как пальцем в небо тыкнула — интересно, куда тут ещё тыкнуть можно...
— Попытайся устоять на ногах, — бормочет Дазай, касаясь края трусов Чуи и тут же пытаясь стянуть их вниз. — Знаешь, то, что у тебя никогда не получалось рядом со мной.
— Ручонки свои держи при себе, — хмурится Чуя.
— О, я могу, — приподнимает в ответ брови Дазай. — Тебе это, правда, не понравится.
Чуя собирается ответить, но воздух выдувается из неё шариком, лопается иглой, когда Дазай сжимает её грудь через одежду. Это не было приятно или плохо. Просто неожиданно.
Сократовская пустота сжимается в её прикосновениях, образуя вокруг вакуум и пустые мысли. Разум Чуи жмётся к ней, истекая, истощаясь. Жмётся, как к костру — согрейте, уродливые люди. Ну пожалуйста.
Ну дайте же хоть что-нибудь.
— Ну, — Чуя закатывает глаза. — Не смогла, — говорит она, потому что это было очевидно с самого начала. Как голубь из шляпы фокусника, как пикающий нос у клоуна, так и очевидно было, что Дазай найдёт место своим рукам на теле Чуи.
— Да зачем? — хмыкает Дазай, спешно расстёгивая чуину рубашку. — Это и так, считай, моё. При мне.
Чуе на это нечего ответить — она лишь недовольно выдыхает и ждёт чего-то. Ждёт, когда Дазай стянет с неё трусы и вконец начнёт свои гибридские замашки.
Но Дазай не стягивает, нет. Она проводит пальцами по краю трусов Чуи и, недолго подразнив, довольно лезет внутрь своей местной поисковой группой. И мстительно, наугад тычет куда-то. Ну, <i>куда-то.</i>
— Знаешь, не хочу оскорблять тебя <i>там</i>... — тянет она и с такой же уверенностью натягивает довольную улыбку. — Но ты мокрая.
— Это не оскорбление, — фыркает Чуя. Кается она, есть такое дело. Волны прихлынули. Берега затопило. Чтоб Дазай захлебнулась.
— Да, это дань моей хорошей работе.
— В этом плане ты безработная, — бормочет Чуя.
Пальцы Дазай неловко вжимаются и трут наугад, и Чую немедленно пробивает дрожью. Пробивает насквозь. Навылет, хотя выстрел был самый что ни на есть наугадный.
Другая рука находит задницу Чуи — чисто по привычке, которую Чуя не собирается объяснять — и сжимает её. Попытки Дазай притянуть её ближе смехотворны, но после них Чуя почему-то делает это.
Ну, это.
Стонет она, блять.
Стонет неловко, стонет тихо, когда пальцы Дазай переносят влагу на клитор и медленно растирают. И чтобы не было так неловко, приходится наклониться и поцеловать дазайскую шею.
Куснуть ещё, возможно. Трудно разобрать.
«Куснуть» — это что-то поэтическое в понимании Чуи. Это краснеющий укус на её шее. Это понимание, что Дазай позволяет ей делать такое с собой. Это чуины губы, ищущие дазайские.
«Куснуть» — это осторожно и с надеждой. С указанием и полной распиской, что хочется большего.
— Ну, — бормочет Чуя, намекающе кусая шею.
— Что? — спрашивает Дазай, и это ей ещё повезло, что Чуя не смотрит на её лицо. Иначе бы получила за свою улыбку. Смешно ей, блять.
— Заткнись, — шепчет Чуя, вздрагивая. Дазай медленно трёт пальцем взад-вперёд, и это не то, на что Чуя была готова.
Она, честно, думала, что Дазай ещё с полчаса будет клоунить. В той самой своей уёбской манере. В той самой, после которой Чуя, конечно, сразу хочет её.
Это Дазай так думает, конечно.
— Быстрее, я сказала, — шипит Чуя, рот её приоткрывается в недовольном выдохе, и совсем немного — вздохе.
По спине колет дрожь немого предвкушения, которое слишком опережает настоящее. Чуе кажется, что сколько времени не пройдёт — настоящее ни за что не нагонит её ожидания, и всё это просто потому, что Дазай решила поиграть. Просто потому, что у неё времени в запасе много — не жизненного.
— Нетерпеливость Чуи отвратительна, — шепчет Дазай смешком.
— Отвратительно то, что ты по утрам зубы не чистишь, — выдыхает Чуя.
— Сейчас не утро, — Дазай замечает и трёт свои долбливые круги по клитору. Доброе, всё-таки, утро. Солнышко, блять.
— А это дела не меняет, — вздрагивает Чуя.
— Да ты и не хочешь его менять, — она приподнимается и шепчет на ухо. Чуе приходится вздрогнуть ещё раз для какого-то нелепого, абсурдно возбуждённого антуража. — Меня ты хочешь. А менять нет.
— Я — тебя? Не-а. Вы обознались, перепутали с кем-то.
— Что ж, тогда придётся провести опознание... — вдумчиво говорит Дазай, и Чуя вновь выдыхает. Ну опять этот её клоунизм. — Где же я лучше всего знаю Чую Накахару?..
— Это тупо.
— Может её слабые ручонки? — она ведёт по плечу другой, отличной от той, что сейчас клоунит внизу, рукой. Все руки у неё разные — особенности гибридной эволюции.
— Они тебе шею свернут.
— А может её ноги?.. — упрямо продолжает Дазай, будто воткнув бируши. Затолкав их подальше, поглубже — ха-ха, а вот и придумана очередная шуточка для их следующей ночи.
— Задушу, блять, ими... — шипит Чуя.
Дазай со смешком ведёт пальцами по внутренней стороне бедра, и Чуя вдруг чувствует себя мясом на прилавке.
Кто-то ходит, отчаянно расматривает её достоинства. Может незадачливо, с аристотельским воодушевлением и знанием дела, тыкнуть и помычать. Удовлетворённо сказать: «Я возьму».
«Возьму прямо здесь и сейчас».
— Ох, нет! Вот же оно! — восторженно говорит Дазай так, будто это смешно. Будто здесь стенд-ап, и Чуя потерялась, подошла к чужому стенду, насквозь заполненному увеселительной программкой. Увеселяет. От слов «повесить» и «лелеять».
Понять, что ей это нравится, сложнее, чем признаться в этом. И Чуя не будет признаваться — она не привыкла обликать подобное в слова. Слова не могут принять форму, но, может, у звуков получится...
Потому что да, она вновь позорно стонет.
Чуя чувствует лёгкое растяжение от одного пальца, а после — быстрое движение им внутри. И это не то как она ожидала, летописи предписывали не это, а конец мира не предвещал быть подобным. Она любит размеренно — тягуче, льющеся смолой в уши, размножающейся внутри, глубоко в ушной раковине, на десятичные дроби и положительные числа. И всё только положительно — Ваша книга жалоб не пострадает.
Ваша книга жалоб сгорит к чертям, сгорит на солнце... Интересно, а это оно крутится вокруг чернеющей системы зрачков Дазай?..
— Тепло, — комментирует Дазай, чуть напрягая мышцы лица. Движения не становятся более сосредоточенными. Движения убывают в бесконечность и растворяются в её комментировании: «Тепло тут...»
— Холодно.
— Ветерок...
— Морг.
— Трупно?.. — выгибает она бровь. Трупное окоченение. Обморожение. Мозга её — насквозь ледяной корочкой покрылось.
Слова хотят отскочить от языка, хотят с хрустом и ломающе, как после пьянки. «Сегодня всю ночь гуляем!»
«А... Я вижу, её руки и так в свободном плавании по тебе...»
— Да сними ты эти ебучие трусы... — растекающимся по позвоночнику шёпотом говорит Чуя.
Дазай чувствует что-то покалывающее, что-то проходящее по позвонку, по другому, по третьему... Чёртово возбуждение проходится по всем её останкам, укореняя знания о палеонтологии: «Здравстуйте, ребята, сегодня мы с вами обсудим древние кости этого клоунского гибрида».
«А... Я вижу, рыжая с третьей парты и так всё знает... Стой! Да куда ты руки-то свои суёшь!..»
— Б-блять, быстрее, ну, — шёпотом выдыхает Чуя, ощущая кипящие в удушливом воздухе щёки.
Потому что очевидно — Дазай издевается. Дазай прекрасно знает что, когда и где надо, просто... Чуе даже нравится это. Привычно, наверное, — не особо отличается от их обычных отношений.
Какими бы они ни были.
Её движения раздражающе медленны, и Чуя льнёт к ним, Чуя отчаянно сминает своими губами её губы, Чуя что бормочет, что-то рычит между ними — ними двумя...
Она не понимает, что — честно.
И если оргазм это маленькая смерть, то Чуя согласна лишь на небольшую поправку. Поправку, что смерть наступила в результате ужасных пыток. Экспериментов гибридов над человечеством.
Пока Чуя мелко дрожит, Дазай замедляет свои движения, её круги начинают казаться кругами на воде: тянущими, тихими, успокаивающими. Зовущими на глубину — хей, очередная пошлая шуточка. Чуя послушно опадает на Дазай, потому что ноги не держат, а руки изменили себе, ей, всему миру. Будто над ними тоже проводили гибридские опыты.
Она дышит как после километрового забега, будто главной целью было заставить всех поверить, что она ненавидит Дазай. Ну, доказала...
Но, конечно, Чуя ещё не знала, что пока в её голове будут продолжать распыляться эйфорические закаты и фейерверки, у Дазай будут рождаться гениальные шуточки. Выведены в лаборатории под острым надзором и злоебучим умом.
Потому что Дазай раскрывает рот.
— Попробуй в следующий раз не кончать подольше, — усмехается она. — Ну, знаешь. Подольше — это хотя бы минута.
— Удивительно, что я вообще кончила, — фыркает Чуя, упираясь Дазай в грудь руками и приподнимаясь. — Ну, знаешь. Смотря на твою рожу.
— Ты любишь смотреть на мою рожу, — по-ублюдски дует губы Дазай.
— Дай подумать... — закатывает глаза Чуя и уже готовится притворно думать, но Дазай не даёт. Не сейчас, нет. Ещё не время.
Она целует её, затыкает вкрадчиво и метко, как умеет одна лишь Дазай Осаму. Отвратительное имя... И рожа тоже ничего.
— Ты же ведь знаешь, что нет никого хуже тебя? — выдыхает Чуя куда-то в шею Дазай.
— М-м, — согласно мычит Дазай.
— И я ненавижу тебя, — добавляет она, проходя губами по дазайской щеке.
— Ага, — покорно принимает Дазай все удары судьбы. Будто совсем не верит.
— А ещё посуду вчера не помыла, — напоминает Чуя, подлезая пальцами под рубашку Дазай и щипая её сосок.
— Я никогда не мою посуду, — пыхтит Дазай, кусая чуин в ответ.
Чуя вкрадчиво смотрит на неё. Она её ненавидит. До дрожи в сердце.
— Именно поэтому ты отвратительная гёрлфренд.
— О, а ты хочешь чтобы я перестала ей быть?
Сердце Чуи на секунду устремляется вперёд по трассе, туда, куда она не увидит, а потом чуть медленнее, оставляя её в поле зрения. Позволяя ей видеть хоть что-то.
— Отвратительной? Ну да, есть такое.
— Да нет. Я имела в виду женишься на мне?