Бинты разматывать нелегко: кое-где прилипли к ране и приходится отдирать с коркой засохшей крови, да и руки не слушаются. Иорвет видит себя в небольшом осколке зеркала, но все равно не может с первого раза ухватиться за конец материи, закрывающей половину лица — способность понимать, на каком расстоянии находятся объекты, полностью исчезла.
В конце концов все бинты спадают. Хотя бинты — это громко сказано. Длинные лоскуты относительно чистых тряпок, пропитавшиеся кровью и сукровицей, которые использовались для перевязки далеко не один раз. Мерзко. Но больше у эльфов-изгнанников ничего нет. Так что приходится выбирать, от чего помирать — от кровопотери или заразы, которую рано или поздно занесешь такими повязками. Конечно, их пытались стирать, кипятить или хоть чем-то обрабатывать, но не всегда было время, да и, по правде, выкинуть все это пора.
Иорвет смотрит на себя в осколок зеркала и видит изуродованное лицо — огромную кривую рану, тянущуюся по щеке к губам. И пустую глазницу.
Изображение плывет, мутнеет. Единственный оставшийся глаз, напрягающийся весь день, быстро устает, а голова нещадно болит. Раны затягиваются неохотно, медленно, будто не собираются заживать вовсе.
На них трудно смотреть.
Трудно признавать, что над тобой одержали верх dh’oine. И к тому же оставили калекой.
Иорвет ищет тряпки почище, перебинтовывая по новой. Получается криво и неказисто. Стоило попросить о помощи Киарана, но… D’yeabl, Иорвет не беспомощный.
Длинные волосы лезут в лицо. Иорвет давно собирается их отрезать, но сунул куда-то нож и забыл, куда. Последнее время он часто теряет вещи — непрекращающаяся боль мешает думать, а в половину обрубленном поле зрения мелькают цветные пятна. Если так пойдет и дальше, он долго не протянет.
Иорвет подхватывает лук и меч — удается не с первого раза, рука пролетает мимо — и выныривает из сооруженного наскоро шалаша. В лицо тут же бьет льющийся сквозь кроны деревьев солнечный свет, и он щурит глаз, привыкая.
Когда удается сфокусироваться, Иорвет оглядывает лагерь. И видит раненых, изможденных эльфов, которые еще не успели оправиться от прошедшей битвы. Каждый из них ждет его следующего слова и действия, и хоть никто не пялится в открытую, Иорвет чувствует на себе взгляд десятков глаз.
Ему бы, может быть, хотелось вернуться обратно в шалаш, спрятаться, но он давит это желание в зародыше, потому что не должен показывать слабость.
И находит силы обсудить их положение с теми немногими из отряда, кто крепко стоит на ногах и может сражаться.
А потом отходит от лагеря, ныряя в заросли и растворяясь среди деревьев.
Сначала по привычке проверяет окрестности, не замечая ничего подозрительного, потом выцарапывает на стволе подобие мишени.
Отходит подальше.
Достает лук и вытягивает из колчана стрелу.
Иорвет не стрелял с того самого дня, когда очнулся после битвы. Потому что от нестерпимой боли не мог выползти дальше шалаша, а следующие пару дней было недосуг. Приходить в себя помогал Киаран, который наварил какого-то отвара и делал компрессы. Насколько они способствовали заживлению, Иорвет не знает, но от них становилось полегче.
Он фиксирует стрелу, натягивает тетиву.
Вся правая сторона головы жжет и пульсирует. И Иорвет мог бы сослаться на эту боль, чтобы оттянуть все до последнего, но рано или поздно придется проверить, годен ли он еще на что-то.
Иорвет целится. По ощущениям все по-прежнему, но что-то не то.
Тетива распрямляется.
Стрела пролетает мимо мишени.
Иорвет пробует снова.
И снова.
И снова.
А потом стискивает зубы, — несколько из которых выбили в тот же день, что и глаз, — и лезет в кусты собирать стрелы.
Голова не прекращает болеть, а зрение все еще подводит, и Иорвету хотелось бы выть от того, какой он жалкий, но он этого делать не будет. Dh’oine не дождутся. А Иорвет отомстит каждому.
* * *
Их лагерь нашли. Несмотря на все старания разведчиков нападение произошло неожиданно. И Иорвет, который буквально пару часов назад осматривал окрестности, уязвленно понял, что тоже недоглядел.
Это были те же солдаты, которым эльфы недавно проиграли. И похоже, они настроились закончить дело, отыскав и решив добить отступившего противника.
За несколько секунд спокойствие, царившее в лагере, сменилось на неразбериху и бойню. Мирно потрескивавший костер был разорен и растоптан, эльфы высыпали из укрытий, похватав оружие.
На Иорвета налетели справа, со стороны, которой он ничего не видел. Он еле успел вовремя поднять меч, заблокировав удар. Но на этом везение закончилось.
Иорвет атаковал и… Просто-напросто не попал мечом во врага, будто юнец, первый раз взявший в руки клинок. Он не мог оценить расстояние до противника, даже находившегося совсем близко, так что в бою теперь был беспомощен, как слепой котенок.
Но выхода не оставалось — если сдастся, впереди только смерть.
Иорвет покрепче сжал рукоять меча и стиснул зубы. Намереваясь раз и навсегда стереть высокомерную усмешку с лица врага, он кинулся в атаку.
И когда противника почти удалось достать, получил пригоршню земли в лицо.
Пыль и грязь тут же закрыли обзор, заставляя слезиться уцелевший глаз. Bloede dh’oine… У них совсем нет чести.
Иорвет был полуслеп, дезориентирован и в попытках уклониться его повело назад. Он споткнулся, ударился затылком о ствол дерева. Вдруг мелькнула мысль о том, что будь целы оба глаза, было бы возможно что-нибудь разглядеть. А с одним совсем худо.
— Я думал, эльфы дерутся получше, — услышал Иорвет насмешку.
Глупая смерть.
Но внезапно сверху раздались хлюпающие звуки. Вернув себе зрение, Иорвет увидел Киарана, вспарывающего глотку солдату. Враг мешком повалился на землю, а товарищ без лишних слов протянул руку.
— Что теперь? — спросил Киаран.
Иорвет на мгновение прикрыл глаз, качнул головой.
— Отступаем, — сказал он. — Дальше в лес.
Эльфов осталось слишком мало, чтобы справиться с таким количеством противников. Как бы отвратительно не было это признавать, сейчас dh’oine на голову превосходили их.
Оставалось только бегство. Да, именно бегство, иначе не назовешь. И от осознания, насколько они сейчас слабы, насколько сам Иорвет слаб, внутри поднималась волна злобы.
Под прикрытием леса стало легче. Пусть эльфы были истощены, все равно ориентировались здесь лучше, искусно заметая следы. Иорвет старался не отставать от Киарана, который прокладывал маршрут впереди. Спина товарища служила хоть каким-то более-менее внятным ориентиром, потому что весь остальной окружающий мир превращался в кашу из цветастых пятен.
Преследование изнурило всех еще больше. Иорвет не знал, смеяться ему или плакать. Отряд, раньше наводивший ужас на любых врагов, теперь наполовину состоял из раненых и больных, в число которых входил и командир.
Иорвет злился, жаждал расплаты, но понимал, что сейчас не сможет отомстить. Им нужно было затеряться, спрятаться, зализать раны.
В конце концов удалось сбросить преследователей с хвоста. Разведчики нашли пригодную для убежища пещеру, в которой решено было соорудить лагерь.
По факту отряд вел Киаран. И от этого Иорвет злился еще сильнее. Нет, не на товарища — на свою слабость, на то, что остальные ее видят. И чувство, будто на него смотрят десятки глаз, не уходило.
При первой же возможности, Иорвет сорвал повязки, замотав голову где-то найденной косынкой. Заживет и так, а его, может быть, меньше будут воспринимать как раненого. Платок ведь это не бинты.
Не было времени восстанавливать силы. Им нужно было готовиться к следующему удару. Потому что если их нашли один раз, найдут и второй, в том отряде явно были хорошие следопыты, потому что отыскать эльфа, пусть раненного, в лесу непростая задача.
Хоть тех, кто не падал от истощения, осталось мало, лагерь организовали быстро, осмотрели окрестности, расставили дозорных. В пещере, выбранной для убежища, было сухо, просторно. Разведчики проверили все залы еще раз — не хватало заночевать в логове каких-нибудь чудовищ.
И через несколько часов все, кажется, вошло в привычное русло, будто не было битв и погонь. Но Иорвет понимал, что это временно.
Ему все-таки пришлось вернуть бинты, пусть ненадолго. Киаран снова сделал примочки из травяного отвара и настаивал, чтобы Иорвет не отказывался хоть от какого-то лечения. Тот не сопротивлялся.
А когда стало полегче, опять взял лук и пошел в лес. Чтобы раз за разом промахиваться, но пытаться снова и снова.
Снова и снова, пока изображение опять не поплывет, а боль не вымотает окончательно.
В конце концов Иорвет устало опустился на валяющееся поперек поляны бревно. Сидел так долго, раздумывая о чем-то.
Потом достал из-за пазухи флейту. Задумчиво покрутил в руках.
Не лучшее время музицировать, но все же что-то заставило Иорвета коснуться губами мундштука и прикрыть глаз.
Над поляной полилась музыка, пальцы помнили все, порхая над отверстиями флейты. Здесь зрение было не нужно.
Хотя бы играть Иорвет мог. Эта мысль почему-то успокоила его.
* * *
Флотзамские леса, населенные всякой дрянью, казались непроходимыми, но только для тех, кто не знал тайных эльфских троп. Иорвет позаботился о том, чтобы обезопасить лагерь, так что солдаты коменданта фактории не могли найти белок, да и в принципе не особо рвались искать, опасаясь получить стрелу между глаз.
Правда, особо ретивые dh’oine все же находились и совались в лес. В основном залетные наемники, которые польстились на обещанную комендантом награду — гончие листы на командира белок были расклеены по всему Флотзаму. Одного такого глупца Иорвет сам недавно пристрелил.
Быстро и четко, примерно с сотни шагов, натянул тетиву-прицелился-отпустил.
Он привык, адаптировался. Больше не налетал на стволы деревьев, внезапно выросшие справа, реже спотыкался на казалось бы ровных местах. Наловчился определять глубину и расстояние по малейшим изломам линий, бликам; подмечать каждое падение тени.
И заново научился стрелять.
Иногда казалось, что все бесполезно, и стрелы в колчане кончались чертовски быстро, так и не достигнув цели. Но решимость Иорвета была неиссякаема.
Потому что иначе было просто нельзя, потому что от этого зависели его шансы на выживание. И он не прекращал стараться, будучи готовый помериться упорством с рыбой, бьющейся головой об лед.
А когда стрела все-таки достигла мишени, продолжил, даже не дав себе времени на радость или передышку. Потому что выстрел был не идеальный, а эльфский лучник так позориться не должен. Заново. Натянуть тетиву-прицелиться-отпустить. И еще раз.
Со стороны могло казаться, что Иорвет, занимающийся этим целыми днями, поехал крышей от ранения, — со многими такое случалось после травм головы. Но в итоге постоянные тренировки дали свои плоды — теперь он не боялся, что окажется бесполезным на поле боя. После той мясорубки, в которой потерял глаз, Иорвет, казалось, вообще ничего не боялся.
Но на самом деле один страх остался.
Потеряв глаз, Иорвет боялся потерять второй. Боялся полной слепоты.
Обычно на нем заживало как на собаке, и он думал, что все ему нипочем, но оказалось, есть ранения, которые оставляют более глубокие следы. И если шрамы, уродовавшие правую половину лица, можно было прикрыть, то страх просто так никуда не денешь.
Иорвет никому об этом не говорил.
Просто, когда становилось особо тревожно, доставал флейту и шел в какое-нибудь тихое место.