Фотографировать не любить

У Кэйи три ожога.

Розоватая заплатка на локте – кастрюля огрызнулась паром, – косая линия, пересекающая правый глаз, – Дилюк с той поры больше не пьёт, – и аккуратная точка на запястье, отмеченная кратким «меня тогда от самого себя тошнило». Альбедо не выяснял подробностей. В чтении по лицам он был до преступного малограмотен, но даже так понимал: вскрывать не стоит. По венам может разлиться яд. Лучше протереть кожу антисептиком нежных слов, ласково поправить глазную повязку.

Ожоги Кэйя скрывал под одеждой – их наброски Альбедо прятал среди портретов Кли и сушёных букетиков, приклеенных к бумаге пластырем.

У Кэйи сумка забита всякой всячиной.

Швейный набор, активированный уголь и таблетки от горла, моток кабелей, распотрошенная упаковка жвачки, крошки от шоколадного печенья – Кли им вся перемазалась – и несколько пауэр банков. «На случай зомби-апокалипсиса», – каждый раз шутил Кэйя, роясь в рюкзаке в поисках полароида. Синий корпус слегка поцарапан, кнопки стёрлись от постоянного щёлканья.

Альбедо возвращался домой с ворохом снимков. Размытые контуры мельниц из кабинки колеса обозрения – Кэйя исцеловал ему щёки, их фотограф – Венти – остаток спуска изображал рвоту. Альбедо плечи исколол нервный стыд. Подёрнутые рябью облака – Кли с Кэйей, соревнуясь, пускали по воде блинчики, победил здоровяк, которому они перепугали рыбу. Бантики из прозрачных трубок: Кэйя помогал менять воду в аквариуме, веер конспектов – Альбедо гонял его по материалам семестра. Фонарные столбы, которым Кэйя, дурачась, вёл подсчёт, гирлянды лампочек в местном баре – Альбедо был там в первый и последний раз, – скреплённые детскими резниками хвостики и «фотогенично» сомкнутые веки.

Каждому снимку Альбедо подбирал наилучшее место. Бережно разглаживал края, подолгу перелистывал скетчбук перед сном – в сгибах осела цветочная пыль. Небольшая плата за ночное спокойствие.

У Кэйи голос – колыбельная.

Бархатистый, вкрадчивый тембр – обессиленный, с перевёрнутыми после опроса мозгами, Альбедо укладывал ему голову на плечо и тихо дремал до конечной. Кэйя будил его тычком в бок. Порой шутливо обижался, когда Альбедо пропускал смехотворную историю, порой тихонько нашёптывал сказки на ушко.

– Ты всё знаешь, солнце.

Произнёс Кэйя, поглаживая трясущиеся запястья, пока у самого дёргался глаз. На экзамене Альбедо предсказуемо получил отлично – Кэйя, вопреки всему, сессию закрыл. Пойти отмечать Альбедо не позволили ватная голова и негнущиеся ноги.

– Меня поражает, как мастерски ты выхватываешь детали. Скажи честно, у тебя в глазах скальпель, а я, дурак, его не заметил? – Кэйя хрипло смеялся, неловкая тишина трансформировалась в чарующий звон.

Творчество для Альбедо было тихой гаванью: выплеснуть чувства, вырисовать дурные мысли и вернуться к чтению параграфов. Побочный продукт умственной деятельности, слишком запутанный и неказистый, чтоб с ним делиться. А хотелось, порой до дрожи хотелось, сколько бы не вспоминались снисходительный материн взгляд и её полезные советы. Ради Кэйи Альбедо пошёл у своих желаний на поводу, ожидая услышать нечто вежливо-рафинированное в ответ. Но тот подарил ему крылья.

А Альбедо радостно повесил на шею ярмо «регулярной выкладки контента». Будто на плечах у него лишь лямки рюкзака или осыпавшийся в июле пух. Хотя… Взялся вести группу – веди, в сожалениях, словно в сети, запутывается ленивый мозг.

Он и так постоянно в них попадает.

– Познакомься – моя лучшая подруга.

У Розарии сиплый прокуренный голос, розовые волосы – не то подпаленные, не то наскоро обстриженные ножницами – и ощетинившийся ёж во взгляде. Его собрат – иголки помягче и покороче – глядел на Альбедо, когда он, увлёкшись, снял глазную повязку.

Чем дальше, тем сильнее проявлялась Кэйи с Розарией схожесть. И всё сильнее – его с Розарией различье.

Альбедо засыпал под стук перемываемых Кэйей костей – Розария курила самокрутки, начинённые пеплом чужих секретов. У Альбедо уши закладывало от запредельно громкой музыки – Розария куталась в тени ночных баров и танцполов. Поддерживала другу волосы, молчаливо клала вялую руку себе на плечо. Словом, делала ровно то, что Кэйе было нужно.

Альбедо в это время пытался подобрать гирьки для жизненных весов. Подружить рисование и универские будни, совместить отношения и здоровый сон.

Не глухой – слышал разочарование в голосе, когда отменял долгожданную встречу: слишком много материала надо осмыслить, слишком много гнойной злости на себя и окружающих людей. Не слепой – видел, как соблазнительно изгибались обтянутые сеткой ноги (а он, занимаясь любовью, по-кошачьи таращится на голый торс, сбивая Кэйе весь настрой). Не тупой – понимал: отдавать и принимать в отношениях надо поровну. А он из тех, кто всегда делает недостаточно. Даже если сотрёт руки в кровь.

И никакие «Мы с ней со школы друг друга знаем, потому так фамильярны» его не переубедят. Тем более когда в неровном фонарном свете Кэйя взасос целовал Розарию – стоит ли благодарить Джинн за это фото Альбедо так и не решил.

«Тебе с ней будет проще. Я рад за тебя», – отправил он Кэйе прежде, чем задеть локтем аквариум.

В руку впились осколки, рыбки в панике брызнули прочь – апокалипсис в миниатюре. Из горла вырвался истеричный смех. Помнится, пару лет назад было такое. Астрологи трясли прогнозами, храмы обросли верующими – а в итоге? Конец света наступил, после него осталась куча работы. Тогда – приготовить ужин, написать с десяток упражнений и забрать из садика Кли. Сейчас – эвакуировать рыбок в банки (для остальных устроить достойные похороны), обработать рану, вымыть пол и заказать новый аквариум. Жизнь продолжалась вопреки всем концовкам страдальческих песен.

В зеркалах Альбедо видел не то брошенную на скамейке игрушку, не то наряженный для фотографии труп.