Когда он открывает глаза, то видит море. Снова. Всего пару минут назад он лежал в тесной квартирке на окраине Лондона, а теперь он сидит на камнях так близко к тёмной воде. Можно было пошутить, что магия телепортации удивительна, но она здесь совсем ни при чём. Магию он не использовал уже два года.
Два года назад, в день, когда он в последний раз использовал магию, возвращаясь домой, закончилась война. Для него этот день не кажется праздником. Сложно что-то праздновать, когда ты потерял в этот день всё.
Но уже как два года Римус время от времени видит сны. Вернее, сон, один-единственный. Видимо, шестерёнки в голове тогда всё же нарушились, потому что это всегда один и тот же сон, как будто мозг разучился генерировать что-то новое. Маленький Римус был бы в шоке от такого расклада событий. Как же он будет придумывать пранки для своих друзей? Что ж, на могилах не попляшешь.
Поэтому, когда Римус открывает глаза, он сразу понимает, где находится. Море. Вернее, океан. Тот самый берег, который ему описывал... Не важно, кто. Правда, в его рассказах пляж был песчаным, а здесь галька застилает всю сушу, которую только может охватить взглядом Люпин.
За все эти два года перемещений сюда во сне он перестал поворачиваться направо, чтобы узнать, кто сидит на камне рядом с ним.
Лили. Краем глаза он всё же может увидеть, как её медово-рыжие волосы развеваются на ветру. Но повернуться и сказать банальное: "Привет" нет сил. Не сегодня.
Он видит сны почти каждый месяц, обычно в промежутках между полнолуниями. И всегда в них они сидят с Лили на широком валуне у самой кромки воды. За всё это время он ни разу не задумывался: "Почему именно Лили?". Может быть, потому что только её он не видел мёртвой?
Он был там, когда обнаружили Марлин и Доркас, распластавшихся на полу родительского дома, державшихся за руки до конца. В штабе Ордена он видел фотографию тела Джеймса, упавшего на лестнице и застывшего там навсегда в его воспоминаниях. Рядом с его фотографией висела и фотография Лили, но он просто запретил себе смотреть на неё.
Или, может быть, только у Эванс был выходной день в раю.
Они сидят так очень долго, болтая ногами, и наблюдают, как солнце медленно падает на морское дно. Первой нарушает молчание Лили, и он чуть ли не вздрагивает от неожиданности.
– Тебе нужно двигаться дальше, знаешь ли? Мы остались на месте не для того, чтобы ты застыл во времени вместе с нами. Никому это не нравится.
Римус хмыкает и пинает ногой ближайший камешек. Тот издаёт "бульк!", падая в воду.
– Ты лучше остальных знаешь, что с моей "пушистой проблемой" это невозможно.
Он чувствует, как Лили закатывает глаза. Ну и пусть.
– В жизни не поверю, что Римус Люпин не сможет найти из этого выход. Появился антидот от болезненных превращений, знаешь ли.
Ему очень сильно хочется съязвить, мол, неужели в рай провели Интернет, но Эванс не поймёт. Поэтому он отмахивается:
– Дело не только в этом. Есть ещё и он. Где-то там, в тюрьме, но я чувствую, что он жив. И я не могу быть спокойным из-за этого.
Он наконец поворачивается к девушке. Та лишь смотрит вперёд, в сторону линии горизонта, откуда пришла сама. Она ни разу ещё за два года не посмотрела на Римуса. Может быть, он начинает забывать цвет её глаз.
– Ты такой дурак, Римус Люпин.
– Почему?
– Потом узнаешь, когда поздно будет, и ничего уже нельзя будет исправить.
Этот разговор уже начал раздражать его. Почему она вдруг говорит загадками о том, о ком он хочет узнать правду? Неужели там, откуда она пришла, начали преподавать курсы провидения? Ну уж нет, Лили ненавидит гадание.
Так что он молчит. Галька больно впивается в голые ступни, но боль почему-то приходит не от ног, а от сердца. Оно мерзко сжимается, готовое вот-вот выплеснуть всю грязную кровь наружу.
Солнце непривычно быстро заходит за горизонт, и Римус не хочет поднимать взгляд наверх, чтобы увидеть там полную луну. В его снах всегда полнолуние, ехидно напоминающее, кто здесь монстр. Ледяные волны касаются его пальцев ног, но совсем не трогают Лили. Наверное, потому что она в этом сне лишь гостья.
Наконец, он взрывается.
– Когда я полюбил его, то отдал ему всё своё сердце. Одолжил на временное содержание, понимай как хочешь. А ты это поймёшь, ведь у тебя сердце Джеймса. Но вот он ушёл и забыл отдать мне моё же сердце. И это неприятно, знаешь ли.
Страх карабкается вверх от мокрых ступней до шеи, когда он продолжает:
– Но хуже всего то, что я не против. Я думаю, что он может держать моё сердце у себя до самой смерти. Я уверен, что если утром он постучит в дверь и спросит, можно ли войти, я впущу его. И сделаю всё, что он только попросит. И это гадко – любить убийцу своих же друзей.
Лили молчит почти минуту: Римус считает каждую секунду своего сна. Она вздыхает и шепчет:
– Ты действительно разучился думать, Римус Люпин. Я больше не приду к тебе. Но подумай вот о чём: была ли у Сириуса хоть одна причина на это убийство?
Римус резко поворачивается к Эванс, но её уже нет рядом. Он, кажется, больше не может вспомнить, какого цвета её глаза. Может быть, голубые? Внезапно он ощущает, насколько холодно осенней ночью у моря. Сидеть здесь становится почти невыносимо, и он закрывает глаза.
В последний раз здесь.