Время летит так быстро и незаметно, что Брайан не успевает отследить момент, когда ему исполняется тридцать девять. Давно пережитый кризис больше не появляется. Его не волнует возраст, поэтому растущая цифра не приносит с собой страха и разочарования.
Работа идёт в гору. Питтсбург не терпит изменений, кроме тех, которые вносит современность, поэтому кардинально всё остаётся таким же, как и пять лет назад. «Киннетик» обрастает ещё двумя филиалами, которые огромной отлаженной машиной приносят немаленькие деньги, и Брайан уже не вспоминает о том, что когда-то растрачивал себя на попытки стать партнёром в чужой фирме. Его личный бренд, продающий секс и желание, захватывает всё внимание крупных компаний, и теперь он уже не предлагает свои проекты, а принимает предложения.
Это идеальная среда для нарцисса, и Брайан упивается своей значимостью в мире бизнеса, поэтому почти не чувствует себя одиноким.
Во всём офисе свет горит только в его кабинете. Рабочий день заканчивается три часа назад.
Вообще-то, без такого чрезмерного контроля компания не рухнет, но Брайан и сам не понимает, почему каждый раз задерживается до поздна. У него даже нет конкретного дела, чтобы убедить себя, что он что-то кому-то должен, но он продолжает перебирать бесполезные бумажки, четыре раза проверяет уже согласованные рекламные баннеры и бесполезно пялится в бухгалтерский отчёт.
Если бы Тед его сейчас увидел, непременно отправил бы домой, но он ещё в прошлом году уехал со своим миленьким маленьким куратором в Кентукки, а новый бухгалтер настолько боялся даже смотреть на своего начальника, что кроме работы они ни о чём и не говорили.
Очередное сопливое прощание Брайан почти не помнит. Только то, как он напился почти до тошноты, и как пообещал Теду сберечь его место до возвращения. Дебби тогда сказала, что он вряд ли когда-нибудь вернётся в Питтсбург, и Брайану пришлось признать её правоту и подышать в услужливо подставленное плечо, потому что кто вообще, к чёрту, такой Тед, чтобы реветь из-за его отъезда.
– Мистер Кинни, Вы ещё не ушли? – охранник заглядывает в кабинет с осторожностью притаившейся в кустах жертвы, и то, как все жутко боятся сделать перед начальником что-то не так, сильно приглаживает самолюбие.
– Наверное, пора бы, – отвечает он, глядя на наручные часы.
Время переваливает за двенадцать, а это значит, что скоро начнётся новый рабочий день.
– Тогда открою Вам дверь.
Охранник исчезает, как будто его и не было, а Брайан только устало трёт лицо, пытаясь заставить себя встать и поехать домой.
Он сам не знает, почему его так сильно отталкивает перспектива подольше поспать или провести время наедине со своими мыслями. Танцевать в клуб по ночам уже не тянет, хотя контингент красивых молодых парней обновляется каждый год. Майкл и Бен, которые всегда готовы открыть для него свои двери, чтобы вынести мозг нудными разговорами, последние месяцы заняты выносом памперсов в мусорный контейнер перед своим эталонным семейным гнездом. Даже Эмметт, который всё сильнее приближается к стереотипному образу старого эксцентричного гея, занят новыми счастливыми отношениями.
Все вокруг как будто бы живут настоящую жизнь, в то время как Брайан занимается упорным созданием её подобия.
Он гораздо успешнее каждого из них, гораздо умнее, лучше. Брайан Кинни сексуальнее любого, у кого в Питтсбурге есть член и, возможно, даже затмевает большинство тех, у кого его нет. Но тем не менее, только ему не хочется бежать с работы домой, пользуясь своим локальным величием. Только он производит впечатление глубоко несчастного одинокого мальчика на тех, кто хорошо его знает. Только ему друзья с какого-то хрена очень сочувствуют.
Выходя из Киннетик, Брайан полностью игнорирует добродушного охранника, придерживающего ему двери. Он падает на водительское сидение новенькой чёрной тачки и выдыхает весь накопившийся за день стресс. На работе сегодня ничего не происходит, но лёгкость всё равно приятно раскатывается по телу. Домой не хочется. Брайан, не выезжая с парковки, всерьёз думает о том, чтобы свернуть в аэропорт, купить билет в Канаду и ошарашить лесбиянок своим неожиданным приездом. Гасу уже десять лет, и Брайан старается видеть его почаще.
Он думает, отказываясь принимать реальность, в которой до Канады нет настолько поздних рейсов, и, когда всё-таки решает ехать домой, отключается от реальности.
Дорога проходит в тумане из-за однообразия ежедневного пути. Лофт встречает запахом новенького диффузора, который уборщица Джина ставит возле самой двери. Брайан чувствует нотки лаванды вместо аромата Диор, которым пользовался утром, и это на секунду сбивает с мысли. Ему одновременно нравятся и не нравятся такие фоновые изменения.
Он помнит, как несколько месяцев назад забыл выпроводить очередного мальчика из своей квартиры, и тот, почему-то, остался в ней на целый день. Тогда, вернувшись с работы, Брайан крайне удивлённо обнаружил полуголого паренька на своём итальянском диване и пришёл в бешенство. Но уже через двадцать минут, когда квартира снова погрузилась в отчаянно громкую тишину, накатила тоска.
Секс помогал отвлечься ровно на несколько минут, а потом Майкл звонил с очередным рассказом про свою крошечную дочурку, и момент переставал быть волнующим.
Со стороны Брайан Кинни всё ещё оставался собой: развязным, успешным и самодовольным придурком, но ему давно было не восемнадцать и не двадцать девять, поэтому душа, наличие которой он продолжал отрицать, требовала чего-то большего, чем одноразовые встречи. Она требовала вернуться на несколько шагов назад и переиграть конкретные моменты жизни так, чтобы она сложилась по-другому.
Портфель с бесполезными бумажками летит на столешницу, и Брайан дёргает душащий его галстук так сильно, что тот оставляет на шее красный след. Хочется раздеться и помыться, но вместо этого он гремит бутылками с самым разнообразным алкоголем и наливает себе виски сразу на половину стакана. Он совершает эту ошибку каждый раз, и всё не устаёт надеяться, что градус притупит в нём ужасное тянущее чувство.
Тишина квартиры давит на уши, но стоит Брайану сделать глоток, как он слышит несвойственные спальне шорохи. Свет там не горит, но он всё равно идёт к кровати, на ходу осушая стакан. Кроме Майкла к нему никто не приходит, но он никогда не остаётся ночевать, поэтому внутри возникает странное неправильное ощущение.
В кровати действительно кто-то есть, потому что одеяло сбито на одну сторону и явно скрывает под собой чьей-то тело. Брайан не может оценить степень своего удивления, но сам факт того, что кто-то спит в его постели окунает в ностальгию по тем дням, когда всё было хорошо. Но это не мешает ему злиться. Он даже не пытается бороться с недовольством, и в тот момент, когда планирует резко сдёрнуть с наглого гостя защитную ткань, впадает в ступор.
– Мне казалось, ты заканчиваешь работу раньше, – доносится до него голос, и он замирает так, будто увидел призрака перед собой.
Слов нет, потому что эта ситуация – тоже что-то из далёкого прошлого, когда у Брайана было всё, о чём он боялся мечтать.
– Ложись уже, хватит стоять над душой, – возмущается Джастин, но в голосе его такая нежная мягкость, что хочется чмокнуть его в лоб и покрепче обнять.
Возможно, виски был слишком крепким, или когда-то Брайан накрошил в эту бутылку наркотик и забыл, потому что по-другому объяснить эту сказочную галлюцинацию невозможно.
– Что ты здесь делаешь? – это совсем не, что он хочет сказать, но фраза вырывается раньше.
Джастин недовольно откидывает одеяло и приподнимается на локтях. Он выглядит сонно и растрепанно и в совокупности с его недовольным выражением лица, это выглядит даже слишком по-детски. Воспоминания откидывают Брайана на десять лет назад, когда они впервые встретились у Вавилона. Джастину будто снова семнадцать, но заострившиеся черты, плавность движений и взгляд, в котором больше нет ни грамма той устаревшей наивности, выдают в нём взрослость.
– По изначальному плану я тут занимаюсь с тобой жарким умопомрачительным сексом, а потом готовлю ужин на двоих, – рассказывает он, – но я просидел в одиночестве два часа после выматывающего перелёта, поэтому теперь, когда план пошёл по пизде, мы просто будем спать.
Он смотрит так серьёзно и уверенно, что спорить с ним кажется бессмысленным. Брайан ещё мог бы рискнуть лет семь назад, но теперь он только усмехается тому, насколько взрослым стал его мальчик, и наконец-то раздевается.
– Я думал, у тебя какой-то проект в городской администрации, – делится Брайан, стягивая брюки.
Он следит за всем, что хоть немного касается Джастина Тейлора, поэтому знает, что это не просто проект, а инсталляция работ молодого художника, приуроченная к поощрению муниципалитетом современного искусства. В новостях трещали, что на это выделили не только огромную кучу денег, но и стены новенького комплекса очередного творческого пространства.
У его Солнышка вообще всё шло довольно хорошо: выставки, встречи, интервью. Он действительно стал известным в Нью-Йорке юным дарованием. Картины, которые выставлялись на аукцион уже давно нельзя было купить без боя, а количество упоминаний Джастина в журналах и статьях переваливало за десяток только в месяц.
Брайан, достаточно богатый, чтобы продолжать скупать хотя бы по одной его дорогостоящей картине в год, чувствовал, что постепенно оставался в прошлом забытым хреном, о котором Джастин однажды упомянет в интервью и совсем перестанет думать.
В первое время, когда они разъехались строить нормальную жизнь, Джастин приезжал в Питтсбург почти на все выходные и праздники. Год спустя работы стало больше, и он начал появляться с перерывами в несколько месяцев, потом через год, а потом и вовсе выбирал в отпуске сюда не возвращаться. Каждый раз, когда они виделись, Брайану казалось, что это точно последний раз, что эта ночь – единственное, что ему светит до конца его никчёмной жизни, но Джастин целовал его в шею, обвивал руками, скакал на члене так, будто их ничто не разделяло, и неизменно улыбался своей тёплой улыбкой так, что хотелось запереть его у себя, и никогда больше не выпускать на улицу.
– Я послал их нахуй, когда они прислали мне контракт со сводом запретных тем, – улыбка на чужом лице была такой самодовольной, что Брайан не смог не улыбнуться в ответ.
Последний раз они пересекались почти полтора года назад, и хоть когда-то Брайан и сказал, что время в их истории не имеет значения, ему казалось, что Джастин на самом деле никогда больше к нему не приедет.
Но он всё это время не менял замки. А Джастин, оказывается, так и хранил ключ от его квартиры.
– Моё маленькое жгучее солнышко, – позволяет себе вольность Брайан.
Это слащавое местоимение прокатывается по языку пьянящим чувством собственничества, и Брайану нужно всего лишь пять секунд, чтобы забыть о каждом своём переживании и нырнуть в кровать, в объятия своего вечного и неожиданного кумира.
– Я и тебя был готов нахуй послать, – оповещает Джастин, позволяя тёплым рукам коснуться его плеча, – потому что я приехал в наш «дворец», надеясь устроить тебе что-то вроде сюрприза, а меня встретила охрана, которой почему-то никто не сообщил о том, что я тоже имею право там находиться.
Сдержать смех не получается. Брайан давно заметил, что для Джастина иметь доступ ко всем без исключения сферам жизни мистера Кинни – что-то сродни наркотика. Сколько бы времени не проходило, он не переставал использовать это сводящее с ума слово "наш". Это произошло не сразу, но спустя много лет борьбы, Джастин добился безлимитного, пожизненного пропуска и в Вавилон, которым Брайан когда-то владел, и в его офис, и в его лофт и даже в его сердце.
Поместье, которое приходилось содержать, действительно принадлежало им двоим. Брайан старался сделать всё по-честному, поэтому Джастин был там хозяином не только символически, но и по всем бумагам. Наверное поэтому оно осталось пустовать, пока горящий молодостью мистер Тейлор покорял культурный Нью-Йорк. Жить там они должны были только вдвоём, и по-другому в этом не было смысла.
– С твоего последнего визита охрана там сменилась уже пять раз, – рассказывает Брайан.
Меньше всего он хочет, чтобы голос задрожал, выдавая в нём всю ту тоску, с которой он ежедневно боролся, пока его маленького солнышка не было рядом, но они так давно прошли всю эту ерунду, что Брайан не боялся выглядеть перед Джастином слабым.
Чувства больше не были для него травмирующим опытом, и хотя бы одному человеку в целом мире, он был готов о них честно говорить.
– Я по тебе скучал, – признаётся он.
Джастин не реагирует, разглядывая потолок, и вместо того, чтобы в чем-то сомневаться, Брайан проводит по его голой груди рукой. Он мягко гладит кончиками пальцев очертания пресса, на который в юношестве не было даже намека, дёргает сосок, сразу замечая, как грудь покрывается мурашками, а затем припадает губами к предплечью, проводя дорожку до самых фаланг. И Джастин тает, расслабляясь под горячими прикосновениями, вздрагивает от поцелуев и прикрывает глаза. Его тело, уже рефлекторно, отзывается на родные, до дрожи знакомые, прикосновения, и Брайану не нужно больше ничего слышать, чтобы понимать: всё совершенно так же, как было и будет всегда.
Их секс уже давным давно нельзя назвать трахом, потому что то, чем они занимаются – это любовь. Особенная, нетипичная, не такая, какой кичаться все люди вокруг. Это их самая честная тайна, которую они оберегают похлеще домашнего очага, и самое правильное решение.
Брайан переплетает их пальцы, придвигаясь ближе, и, конечно, ему хочется немедленно войти в своего мальчика так глубоко, как только он разрешит, но ещё ему хочется обнять его до хруста всех забывших эти касания конечностей и прижать к своей груди, чтобы заснуть в таком положении и больше никогда не просыпаться.
– Брайан, – тихий голос Джастина звучит как-то фоново, и чтобы привлечь к себе внимание, он поворачивается на бок, останавливая ласку.
Его лицо выдаёт беспокойство, и вместо того, чтобы послушать что-то важное, что ему хотят сказать, Брайан оттягивает резинку белья, и нащупывает мягкий член в чужих боксерах. Ему не нравится то серьёзное выражение, с которым Джастин смотрит, и если вдруг секундная страшная мысль, пронесшаяся в голове, окажется правдой, то Брайан ни за что на свете не хочет её слышать.
Одно дело скучать и сожалеть, когда тебе пообещали вечную любовь сквозь расстояние и время, но совсем другое слышать о том, что она в какой-то момент всё же прошла.
Даже когда в особо тяжёлые дни Брайан задумывался о том, что погружённый в заботы Джастин его давно забыл, в сердце жила железобетонная уверенность. Они не расставались по-настоящему с тех пор, как отменили свадьбу, и пусть Брайан в силу своего скептицизма никогда не верил в ужасно пафосное "навсегда", он всё равно ждал. Джастин когда-то сказал ему "да" на предложение выйти замуж, и хоть они и жили друг от друга далеко, технически всё это время были обручены.
– Брайан, – звучит громче и недовольнее.
Почувствовав, как Джастин вытаскивает из своих трусов руку, Брайан мысленно готовится к тому, что сулит ему этот тон.
Это действительно страшно: ждать приговор от того, кто всегда дарил тебе амнистию, поэтому ни капельки серьёзности в душе не остаётся.
Брайан прекрасно понимает, что ведёт себя, как полный идиот, но они в этом всём уже не первый год, поэтому Джастин только терпеливо касается его щеки, заставляя заглянуть себе в глаза, и нежно гладит, цепляясь за лёгкую небритость. Без света его взгляд довольно тяжело разобрать на чёткие составляющие, но в нём отчётливо видна тоска, поэтому Брайан делает то, что делает безбожно редко – молится. Просит о том, чтобы на самом деле с ним прямо сейчас не распрощались.
Жить с мыслью о том, что где-то в мире твой любимый человек ведёт замечательную жизнь, в которой рано или поздно появится для тебя место – тяжеловато, но терпимо. Жить, точно зная, что этого никогда не произойдёт, лучше даже не начинать.
– Брайан… – в третий раз его имя звучит совершенно по-другому.
Джастин рассматривает каждую складку морщин, появившихся на красивом лице, трогает пальцами минуту назад целовавшие его кожу губы и как будто насильно пытается заставить себя что-то сказать. Брайан бы предпочёл заняться старым добрым сексом вместо любого из возможных разговоров, но он научился принимать и понимать, поэтому наслаждается последними тихими мгновениями перед неизбежной бурей.
– Как много времени понадобится, чтобы собрать все твои брендовые костюмы в чемодан?
Буря действительно накрывает, разматывая кокон напряжения, и удивление на лице Брайана такое детское, что Джастин, не удержавшись, смеётся и игриво чмокает его в нос.
– Что?
Голова отказывается думать, потому что единственный вариант, который она подкидывает Брайану, это что его выгоняют из собственного дома, а Джастин, перепутав их с натуралами, собирается отсуживать половину имущества при разводе. Но даже так с груди падает булыжник, и облегчение, которое вырывается с выдохом, не получается объяснить.
Шестое чувство подсказывает, что чем бы оно ни оказалось, это что-то хорошее.
– Я достаточно погулял, чтобы захотеть домой, – почему-то стыдливо признаётся Джастин. – В Нью-Йорке всё хорошо, и моя карьера уже дошла до того уровня, когда большой город – не единственное, за что я могу уцепиться. Мои картины теперь раскупают ещё до выставок, галереи готовы оплатить всю мою жизнь, чтобы я только рисовал, ещё и комикс взрывает все рейтинги, даже при условии, что мы не делали к нему продолжения уже несколько лет.
Сердце стучит размеренно и ровно, зато дыхание сбивается так, будто Брайан снова проехал велосипедный марафон от Канады до Питтсбурга.
– Мне кажется, я уже всем всё доказал, – продолжает Джастин, – себе в том числе. Теперь, чтобы рисовать дальше, мне нужен не Нью-Йорк и не признание славы. Мне нужен ты, если ты всё ещё меня хочешь, как обещал когда-то.
Он волнуется, пытаясь не запутаться в очевидно заранее подготовленной речи. Это видно по его сохнущим губам и дрожащим рукам, а ещё по совершенно статичному положению, из которого он как будто боится даже на секундочку выйти.
Не один Брайан, оказывается, был скован сомнениями, но это не тешит его эго, как много лет назад, а вызывает только чувство острой несправедливости, потому что он сам может загонять себя тупыми предсказаниями и выдумками сколько угодно, но Джастин нет, потому что он единственный во всём мире человек, который смог заставить Брайана Кинни влюбиться, и у такого подвига не может быть срока годности, точно так же, как у любви.
– Я буду хотеть тебя даже когда твой член сморщится и перестанет стоять, – улыбается Брайан, и пошлость его шутки не может скрыть кроящуюся в ней нежность, – к тому же, я сэкономлю кучу денег, если вместо покупки твоих картин, буду следить за процессом их создания из первого ряда.
Джастин улыбается, потому что прибыль от всех картин, купленных Брайаном Кинни, он хранит на сберегательном счёте.
– Так сколько времени тебе нужно?
Брайан, не задумываясь больше, заваливается на Джастина сверху, придавливая его за плечи.
– Тридцать минут, чтобы хорошенько тебя выебать, и ещё пять, чтобы нанять грузовик.
Он облизывает по очереди розовые соски и с особым удовольствием чувствует слабое движение в трусах Джастина.
– Вообще-то, я уже сказал тебе, что мы будем просто спать, – вредничает слишком быстро выросший мальчишка.
– Солнышко, это было до того, как мы официально стали парочкой женатых педиков.
Джастин поразительно быстро перестаёт возражать, и, выгибаясь навстречу касаниям, ждёт, когда его, наконец, поцелуют.
Брайан не тянет с этим, жадно касаясь мягких губ, потому что он тоже ужасно скучал по их занятиям любовью.