Человек

нож идëт по холсту рвано, рвëт натянутую ткань и сдающие нервы ларри безрассудно и иногда спотыкаясь на месте, будто пьяный.

кто пьяный: ларри или нож? а может, салли?

странные силуэты картины разочарованно и испуганно распадаются на части, теряясь на разных краях и половинах. черт, а ведь теперь их стало в два, а то и в три раза больше. надо было подумать об этом заранее, прежде чем на эмоциях решить разрубить то, над чем корпел целый день.

ему не жалко, нет, но вот за потраченное впустую время немного обидно: мог бы с утра заняться чем-нибудь полезным, по типу помощи матери с вечно протекающими трубами (или чем-нибудь вредным, по типу курения с нилом возле заброшки и поиском дохлых животных для создания чучел). в любом случае, что угодно, но не тратить несколько часов на изображение своего очередного кошмара.

ларри поднимает тяжелый взгляд на темное, скрюченное дерево в углу картины. огромное, почти что живое, оно тянется ветвями до края неба, пытаясь, словно паразит, захватить весь этот нарисованный мир. а после, наверное, еще и настоящий мир перейти. раз, два, три — и отрубленные ветви должны символично упасть на землю, но они просто застывают в воздухе, так и не сумев исполнить свое предназначение. очередное спасение мира, которое можно записать себе на счет.

но ларри грубо откидывает нож в сторону и устало убирает грязные волосы с лица. поднимает взгляд к потолку и видит там нарисованные звезды. серовато-синие. как, итак понятно, кто.

все в его мире нарисованное, оттого и кажется более экспрессивным, живым и запутанным. один только он ощущает себя каким-то блеклым и загнанным в рамки. понятное дело, то влияние алкоголя, и на утро он будет опять ходить по пустой кухне и громко, довольно петь песни, за которые лиза его бы уже за уши оттаскала по всем апартаментам. но сейчас еще только вечер, и, самое главное, сейчас ему все еще хуево.

глаза закрываются, и в голове всплывает сегодняшнее воспоминание. эшли громко смеется, поправляет прядь за ухо, подкалывает ребят, а потом совершенно спокойно слезает с заржавевшего, покосившегося забора возле все той же вышеупомянутой заброшки и быстро чмокает сала в протез после того, как ларри сам, с дури, предлагает ей поцеловать самого красивого человека в их компании, пока они играют в правду или действие.

блять, какой же он придурок. действительно, а кого еще могла выбрать девушка, сидя в компании двух геев, одного долбоеба-металлиста и приятного, спокойного (это все только кажется так на первый взгляд, и ларри гордо про себя думает, что знает о нем гораздо больше всех остальных) парня с синдромом спасателя?

ну, вообще, себя. он же не говорил конкретно про кого-то из них, можно было выкрутиться и поцеловать свою руку, например. он бы поржал, конечно, но засчитал такой ответ, довольно кивнув смекалистой подруге.

но ему не было смешно. смотреть на хихикающую эш, трепавшую итак взлохмаченные волосы сала, который, видимо, вообще дышать перестал...

небольшое затишье, попытка осознать, что произошло, а потом разом упавшее куда-то в ноги собственное сердце. больно. неправильно. несправедливо.

он помнит его взгляд, сияющий даже в темноте маски, когда они шли домой. ларри молчал, досадливо сжав руки в карманах. они впервые за долгое время добирались туда почти в полной тишине, но салу было плевать. его переполняла любовь или что-то типа того. что вообще могут чувствовать парни по отношению к девчонкам? а по отношению к другим парням?

ларри, вот, например, ощущал ревность. и обиду. и еще он ощущал дикое желание впиться зубами в шею друга, а потом заботливо целовать места укусов, небрежно и быстро, пока сам от своих действий опомниться не успел.

сорвать протез— нет, аккуратно снять — он конченный, но не настолько, чтобы специально причинять боль. так вот, снять протез, затем водолазку, хвостики распустить, и потом—

и потом что? подрочить на друга? браво, джонсон, до такой степени мудачества ты ранее еще не доходил. хотя человек вроде как развивается в течение всей жизни, да? или как там было. а можно ли подобные желания, да хотя бы принятие того, что ты их испытываешь, назвать развитием? больше похоже на то, что ты превращаешься в животное. что там дальше, бездумно трахаться начнешь?

голова гудит от мыслей, горит от дерьмового пива. или это желудок от него горит? хотелось бы сказать, что ему плевать, но руки чешутся разодрать себе грудь. много, слишком много чувств для его скудного сердца. того глядишь, и взорвется в своей жалкой каморке, да так и останутся от него только обрывки любимой футболки, пропитанные стойким запахом дешевых сигарет и алкоголя.

жаль только, что это не первая и далеко не последняя подобная ночь, когда он чувствовал себя настолько паршиво.

обидно, что даже после такой ночи всегда наступает утро.