Побережье было пустынно, и, кроме него, сюда заглядывали лишь чайки, парящие над волнами широко раскинувшегося Моря. Последние дни выдались серыми и крайне ветреными. В голове роились тяжёлые мысли. Рука, обожжённая Сильмарилом, немела всякий раз, как украдкой глядел он вдаль, туда, куда в порыве горькой ярости зашвырнул искусно сделанный отцом камень.
Маглор медленно бродил по безлюдному берегу, оставляя за спиной одинокую полоску следов на песке. Он не помнил, как долго уже идёт по этому берегу и сколько провёл вдали от мира. Лишь единожды, под покровом тьмы, вернулся он обратно, к краю огненной пропасти, чтобы сыграть поминальную песнь Маэдросу, и затем продолжил свой отшельнический путь в никуда. Одно Море было ему соседом и спутником.
Иногда он доставал арфу и начинал играть песни, которые придумал ещё в Валиноре, задолго до Исхода. Пытаясь найти покой в музыке, он, напротив, был увлекаем томящим чувством ностальгии. Каждый перелив звучания арфы возбуждал в нём отголоски воспоминаний о канувших в лету временах, когда все они были счастливы. Вот эту песнь он играл на одном из великих пиров Праздника Первых Плодов; эту – на празднике Рождения Цветов; а эту – на каком-то семейном застолье. Перед глазами всплывали картины прошлого, воскрешая образы деда Финвэ, вечно хмурого отца, в те моменты улыбавшегося, обоих дядей, Маэдроса, Келегорма, Куруфина, Карантира, Амраса, Амрода. И мамин... как давно он не видел её лицо. Что бы она сказала, узнав, что совершали её дети?..
Сочинял он порой и новые баллады, слышимые только бесконечно накатывающими волнами и никогда не узнанные эльфами. Море воистину хороший слушатель, но Маглор также знал, что оно никогда не простит сгоревших дотла и погребённых в пучине вод белых кораблей, и, едва к нему возвращалась эта мысль, – песнь обрывалась, словно лопалась струна. После этого долгое время не хотелось ничего, и в эти мгновения Маглор со странным чувством осознавал, что абсолютно утратил понимание, для чего ему жить дальше.
***
Перед концом скребущее нутро чувство совершенно высосало все жизненные соки из Маглора. Он просто устал. Устал жить с довлеющим над собой роком судьбы, устал ощущать, как узы клятвы раскалённым железом дотла выжигали всё благородное и честное, что ещё теплилось в его душе, устал видеть во снах призраки своих грехов, устал пытаться смириться со смертями младших братьев. И пусть горечь от утраты горячо любимых рыжих лисов скрасилась появлением двух черноволосых хитрецов, в полной мере эти дети, увы, не могли залатать его изодранную вклочья душу.
Останавливаться было поздно. После братоубийства в Альквалондэ иного пути, кроме как в Ад, им не осталось, и он давно уже мысленно похоронил себя.
Маэдрос всегда был гордым, этим он походил на отца. Маглор видел, что тот тоже не в силах более нести это бремя, но всё равно продолжал упрямо стоять на своём. Потому попытки уговорить его смириться и ждать суда Валар не увенчались успехом; впрочем, оба – и он, и брат – понимали, что никакой суд уже не спасёт их от Вечной Тьмы, на которую они сами себя обрекли.
Маглор знал Маэдроса как сильного, решительного лидера, по праву возглавлявшего уцелевшее семейство Феанора.
Видеть его, потерявшего рассудок, сломленного, держащего в руке Сильмарил и шипящего от боли, которую причиняло ему отцово творение, было слишком противоестественно. Когда фигура брата исчезла за гранью огненной пещи, два истошных вопля разрезали небо над Средиземьем.
***
Ради чего они так долго страдали от данной в пылу жажды отмщенья клятвы? Ради чего замарали честь, сотворив столько злодеяний? Ради чего потеряли всё, что имели?
Чтобы в итоге эти треклятые камни ожгли их с Майтимо руки?!
Маглор пытался не думать об этом, но поток мыслей не прекращался ни на секунду и перерастал в навязчивый, мрачный, словно бичами хлещущий разум
круговорот, причиняя почти физическую головную боль.
Клятва была напрасна.
Эти три слова набатом звучали в голове ежедневно и еженощно; они воплощались в каждом кошмаре и сочились из каждой песчинки под ногами. Это сводило с ума и расшатывало и без того потерявшее равновесие усталое сознание. Боль в сердце становилась абсолютно невыносимой и достигала своего апогея. Ядовитые мысли буравили мозг похуже гномьей кирки.
Всё, что так кричало и рвалось внутри, он больше не мог удерживать.
Маглор сел на покрытый мхом камень. Холодный морской ветер развевал его длинные тёмные волосы и неприятно колол бледное, как смерть, лицо, но ему было всё равно. Эльф достал арфу, провёл рукой по натянутым струнам. Они отозвались прежним переливчатым звуком. Маглор чуть улыбнулся краями губ: много раз он благодарил Эру за данный ему талант музыканта, с детства сделавший прихотливый инструмент его безотрывной частью.
И заиграла арфа, и плавно задрожали струны, перебираемые тонкими пальцами, и полилась над Морем неслышимая ранее мелодия, будто в один надрывный звук превратилась история Дома Феанора.
Если бы эльдар могли услышать сию песнь, они бы в каждой частице звука, в каждом касании пальцами струн уловили все те события, что происходили с момента создания Сильмарилов: вероломство Моргота; страшную клятву Феанора и детей его; пылающую гавань Альквалондэ, братское предательство; смерть Феанора, так и не исполнившего того, в чём он столь обезумевше клялся; пленение Маэдроса; жизнь в Белерианде с чувством безысходности перед своей карой; каждое злочинство сынов Феанора, совершённое во имя клятвы; Нирнаэт Арноэдиад; гибель тех, кто был им хоть малость дорог.
Но также узнали бы эльдар и обо всём, что жило и пылало в душе сына Феанора, прожившего эти события.
В эту песнь вложил Маглор каждый изгиб своего чувства, всю душевную тоску и тяжесть клятвы, столетиями сковывавшую разум и тянувшую сердце на дно. Определённо, это творение было лучшим из тех, что когда-либо выплывали из-под струн прославленного эльфийского барда. Возможно, потому что вкладываемое в балладу слишком глубоко касалось его самого.
На Море наступил штиль. Умолкли кричащие чайки. Ветер, извечно ревущий, казалось, и вовсе стих, внимая трагическому плачу жизни. Долго ещё слышалась отражённая в музыке летопись, но вот и ей пришёл конец. Последний аккорд стих.
***
Каменистый утёс. Сгущающиеся тучи над горизонтом. Всплеск воды. Гром. Расходящиеся круги. Шум прибоя. Начавшийся ливень.
Примечание
Так и не возвратился дивный песнопевец к эльфийскому народу.....