Жертва

Кажется, я до сих пор во всех подробностях помню тот день, когда мы с Данькой познакомились. Мне было семь лет. Мальчишки во дворе играли в футбол, и я сдуру напросился в игру. И, конечно, быстро задохнулся. Я отошёл на несколько шагов, прислонился к дереву и стоял, хрипя и кашляя. Все остальные продолжали игру, не обращая на меня внимания, и я был им за это благодарен. Все, кроме одного.

Один нашел себе забаву повеселее, чем пинать мяч. Он вертелся передо мной, корчил рожи и повторял:

— Чахоточный! Припадочный! Придурочный!

А я не мог даже уйти подальше, пока не откашляюсь…

И тут в него, словно пушечное ядро, врезался какой-то черноволосый пацан. И яростно замолотил руками и ногами, выкрикивая:

— Не трожь его! Не смей его трогать!

Потом пацан помог мне дойти до скамеечки. И сказал серьезно и внушительно:

— Если тебя кто обидит, говори мне, я разберусь!

Вот так я и встретил Даньку.

Самое смешное, что он был на голову меньше меня ростом и на два года младше. Но это не помешало ему предложить мне свое покровительство и дружбу.

Не знаю, как бы я прожил все эти годы, если бы не Данька.

Впрочем, поначалу все было не так уж плохо. Я рос тощим и нескладным, быстро уставал, постоянно кашлял и часто простужался, но не могу сказать, что это так уж сильно мешало мне жить. По вечерам Данька приходил ко мне, я помогал ему с уроками, а потом мы сидели рядом на диване и смотрели какой-нибудь ужастик или боевик. А по выходным мы гуляли в парке, играли в мяч и катались на велосипедах…

В десять лет я узнал свой диагноз. Родители скрывали от меня, но я сумел подсмотреть в карте у школьной медсестры.

Сложное слово «муковисцидоз» я ввел в поисковик с третьей попытки. И пожалел, что узнал правду.

До восемнадцати лет доживает один из четырех. И в самом лучшем случае я смогу дожить до тридцати лет.

Помню, я сидел перед зеркалом и тупо смотрел на свое отражение. Обычный вроде человек… И не видно, что внутри притаилась смертельная болезнь.

Потом рядом оказался Даня. Выслушал мой сбивчивый, пополам со слезами, рассказ, нахмурился и сказал:

— Не плачь! Тут надо не плакать, а лечиться!

— Эту болезнь не лечат, — прошептал я. — Один из четырех…

— Все равно не плачь! — повторил он. — Да хоть один из ста! Ты не умрёшь, я тебе говорю. Даже не вздумай! Без тебя меня из школы выгонят.

Даня был нетерпелив и неусидчив, не слушал объяснений учителя, отвлекаясь на разную ерунду… По вечерам я занимался с ним, терпеливо объясняя сложные моменты. Он ленился, отказывался:

— Да брось, Саша, зачем мне это? Ты мне только реши задачку, и ладно…

Но я был настойчив, и он уступал. А я радовался, что могу приносить пользу, могу хоть чем-то отплатить Даньке…

За то, что он есть.

Сам я учился на «отлично» — как ни странно, тоже благодаря Даньке. Школьная наука давалась мне легко, но само сознание того, что я едва ли успею доучиться, что мне не придется возпользоваться этими знаниями, вызывали апатию. Но Даня верил в меня, гордился моими успехами, моими знаниями. Если мне случалось получить «тройку», он переживал, заглядывал мне в глаза, спрашивал с тревогой:

— Как же так, Саша? Ты плохо себя чувствовал, да?

Когда я побеждал на очередной олимпиаде, Даня радовался больше меня. И даже, кажется, больше моей мамы. А сам я радовался уже тому, что не выгляжу таким уж жалким неудачником по сравнению с Даней…

В восьмом классе я увлекся историческими книгами и фильмами. Ну, как историческими? Даже моих скудных знаний хватало понимать, что к истории все они, от «Спартака» до «Трёх мушкетёров», имеют достаточно мало отношения. Но какая разница? Я любил их не за достоверность. Мечи и шпаги, скачущие кони и тугие паруса, а главное, настоящая дружба, боевое братство — самое то для пятнадцатилетнего пацана, который даже по лестнице поднимается с трудом, хватаясь за перила и задыхаясь.

Среди всей этой романтики меня больше всего увлекла идея побратимства. Я мечтал побрататься с Даней — и не мог ему это предложить. Зачем ему нужен жалкий инвалид… А когда я все же собрался с духом, то Данька неожиданно обрадовался.

— Вот здорово! Мы с тобой и без того как братья, но так даже лучше.

Ритуал мы придумали сами. На закате под старым дубом до крови накололи иголкой пальцы и накапали на землю по несколько капель, а потом прикрыли это место дерном и крепко пожали друг другу руки, стараясь побольше испачкаться чужой кровью. Наверное, это смешно, но после этого я действительно почувствовал, что у меня есть брат…

Сам Данька из фильмов любил ужасы и мистику. Когда из темноты склепа появлялась рука со скрюченными пальцами, когда у статуи девы Марии текли кровавые слезы, он замирал, с ужасом и восторгом глядя на экран. А мне страшно не было. Я хорошо знал, что настоящий ужас — это когда голова кружится от удушья, а ты все не можешь откашляться…

В десятом классе меня едва не перевели на домашнее обучение. Я до последнего не хотел этого. Еще успею насидеться дома, не в силах дойти до порога. Но с другой стороны, добраться до школы мне действительно было уже слишком тяжело, чуть ли не через каждые двадцать метров я останавливался, чтобы отдышаться. И если бы не Даня, пришлось бы мне стать затворником раньше времени.

Даня взялся возить меня в школу на инвалидном кресле. Приходил по утрам, тащил вниз по лестнице коляску, потом помогал мне спуститься, брался за ручки кресла и спокойно, как будто это самое обычное дело, шел в школу. Поначалу я стеснялся, потом привык. И, странное дело, никто не смеялся над нами — наоборот, помогали, уступали дорогу, придерживали нам дверь…

Школу мы с Даней закончили одновременно — он ушел после девятого класса. Я поступил на бухгалтерский учет, Данька — на автомеханика. Я учился, разумеется, на заочном. Задыхался, кашлял, в очередной раз лежал в больнице с очередной пневмонией и учился, учился — а что мне ещё было делать? А Данька влюблялся и ссорился, находил и бросал работу, бросал учебу и восстанавливался… Казалось бы, наши пути должны были окончательно разойтись.

Только казалось. Мы постоянно переписывались и созванивались, и по крайней мере раз в неделю Даня приходил ко мне. В хорошую погоду вывозил меня на кресле в парк, помогал пересесть на скамейку. Я наслаждался солнечным теплом, позабытым ощущением солнечных лучей на щеке, жадно ловил запахи листвы, свежести, влажной земли… А Данька рассказывал мне о своих похождениях, я был поверенным всех его тайн.

В дождь и холод мы оставались дома. Даня, кажется, больше меня самого боялся, что я простужусь. Мы, как в детстве, сидели рядом на диване и смотрели фильмы. Я, как и прежде, выбирал приключенческие, Данька — триллеры.

Колледж я закончил на «отлично», но работу найти не смог. Что же, это понятно — кому нужен жалкий калека, едва способный самостоятельно дышать? Потом Даню забрали в армию. А мне осталось только читать книги, смотреть в окно и тосковать.

Когда он вернулся, я его не встретил. Меня никак не могли выписать из больницы, потому что, как оказалось, кислорода в нашей атмосфере для меня недостаточно.

Через неделю Данька заявился в больницу с конденсатором кислорода в руках. Я не спрашивал, откуда он взял такие деньги. Одолжил, продал, копил на что-то? Что он принес в жертву моей болезни?

С тех пор он как-то изменился. Посерьёзнел, что ли. Может, просто повзрослел, но мне кажется, это из-за меня. Почему-то он чувствовал себя в ответе за меня…

От дальней родственницы Даньке осталось наследство — квартира-«однушка». В другом городе. Уезжать туда Даня не собирался, а потому решил использовать ее как стартовый капитал.

— Скажи, Саша, что я люблю больше всего на свете?

— Смотреть мистические триллеры, — наугад сказал я. Он засмеялся:

— Почти. Показывать другим мистические триллеры. Давай откроем свой кинотеатр, Саша!

Когда-то в нашем городке был кинотеатр. Его закрыли, кажется, раньше, чем я родился. Сначала здание использовалось как крытый рынок, потом просто стояло заброшенным. Данькиного наследства хватило, чтобы его выкупить.

Впервые в жизни я почувствовал себя полезным. Я составлял смету ремонта, искал в интернете отделочные материалы подешевле, занимался логистикой. По вечерам приезжал Данька, усталый, грязный, пропахший краской. Смеялся, показывал фотографии нашего — он упорно подчеркивал это слово — кинотеатра.

На открытии мы были вместе. Даня на руках донес меня до машины, следом вынес конденсатор. А потом я сидел в кресле, прижимал к лицу кислородную маску и старался не раскашляться в самый торжественный момент, не испортить Дане праздник.

Кинотеатр действительно быстро стал популярным. В нашем городке не так много увеселительных заведений, а в область каждую неделю не наездишься. Разумеется, показывали мы не только мистические триллеры, фильмы были на любой вкус. И все же о своем любимом жанре Даня не забывал, собрал приличную коллекцию самых разных лент, и само помещение оформил в соответствующем стиле — этакий лавкрафтовский старый дом с паутиной по углам, заколоченными окнами и рассохшимися шкафами, полными таинственных книг (списанных из городской библиотеки). И название Даня придумал необычное — не банальное, вроде «Пятница, 13», а таинственное «Тезаурус». Я не знаю, откуда он вообще взял это слово, но звучало красиво и таинственно.

И он не прогадал, любители мистики и ужасов приезжали к нам со всего района. Кинотеатр быстро стяжал славу интересного и атмосферного местечка, в холле появилась полка для кроссбукинга, Данька мечтал поставить кофемашину и организовать что-то вроде клуба… Он был счастлив. А я радовался за него — и старался не думать о том, сколько мне осталось. Старался забыть, что Даня уже второй раз покупает мне новый конденсатор, более мощный. Не думать, что скоро Даньке понадобится новый бухгалтер.

А потом случилась пандемия.

Первое время мы надеялись, что это ненадолго. Мы старались продержаться, перетерпеть. Данька подбадривал меня, улыбался. Но я видел, к чему все катится.

Может быть, мы и продержались бы. Опечатать двери, отключить электричество и ждать лучших времён… Но в январе Данька решил поменять оборудование. Разумеется, в кредит.

Расплачиваться нам было нечем. Единственный выход — продавать здание. Причем покупателя ещё найти надо было — кому сейчас нужны кинотеатры?

Данька тяжело переживал этот крах. Осунулся, потемнел лицом. И когда приходил ко мне — молчал, напряжённо глядя перед собой. И я тоже молчал — а что сказать? Мы запускали старые фильмы, как в детстве… И, кажется, оба не видели, что происходит на экране.

Кроме одного раза, это был, помнится, «Адвокат дьявола». Данька вдруг встрепенулся, жадно всматривался в экран, а потом зло осклабился, сказал раздраженно:

— Если бы это было так просто…

Я понимал его. Он так много вложил в свой «Тезаурус»… Всего — денег, сил, души. Тут и впрямь впору о сделке с дьяволом задуматься.

А через месяц Данька приехал ко мне равно утром. Вошёл, сел рядом со мной на кровать и спросил неожиданно:

— Саша, ты мне веришь?

Я даже растерялся. Странный вопрос! Кому мне было верить, как не ему?

— Ты мне доверяешь? — настойчиво повторил Даня.

— Конечно, — ответил я, сжимая его руку. — Во всем.

— Тогда одевайся!

Я давно уже забыл про нормальную одежду — надевать ее было слишком трудоёмко, да и зачем? Я все равно не выходил из дома, так что вполне мог целыми днями сидеть в халате, похожем на бабушкин салоп. Даня помог мне натянуть джинсы и свитер. Донес до машины, потом вынес конденсатор. Уложил в багажник инвалидное кресло. Я не спрашивал, куда мы едем. Значит, так надо.

Когда я устал сидеть, Даня разложил мое сидение, чтобы я мог лечь. Я то дремал, то смотрел в окно. Я так давно не выбирался за город!

Потом наступил вечер. Даня остановился у придорожного мотеля. Мы поужинали в кафе — это само по себе для меня тянуло на целое приключение! Поднялись в номер. И только там я спросил:

— Куда мы едем, Даня? Зачем?

Он почему-то отвёл глаза. И повторил:

— Ты же мне веришь, Саша. Все будет хорошо!

Просыпаться в незнакомом месте, не дома и не в больнице, было странно. Даня хотел заказать завтрак в номер, но я попросил опять сходить в кафе. И снова впереди катилась серая лента шоссе. Через пару часов Даня свернул на проселок. Петлял по лесу, в одном месте чуть не забуксовал. Наконец остановился.

— Дальше пешком!

Пешком! Смешно. Пешком я мог сделать от силы десяток шагов. Нет, и того не мог — длины кислородных трубок не хватило бы.

Даня вез кресло куда-то вверх по склону. Понемногу трава под колесами сменилась каменной крошкой. Потом деревья расступились, и я понял, что мы находимся на вершине холма. Прямо передо мной возвышалась могучая сосна с раздвоенным стволом, словно его когда-то расколол удар молнии. А в развилке ствола кто-то укрепил многогранник из темного камня, кажется, базальта. Кто и зачем взгромоздил его сюда? И, главное, кто придал ему такую странную форму — бриллиантовую огранку?

— Что это за место, Даня? — спросил я в недоумении. — Зачем мы здесь?

— Саша, — Даня говорил очень тихо, еле слышно, — Саша, прости меня! Ты же веришь мне, правда? Ты же простишь меня? Пойми, у меня нет другого выхода!

И он опрокинул кресло.

Ему даже не надо было оглушать или усыплять меня, я все равно был слишком слаб, чтобы сопротивляться. И слишком ошеломлён. Он уложил меня на спину, головой к сосне. Обвязал веревками мои запястья и щиколотки, к чему-то прикрепил. Собственно, в этом тоже не было особой необходимости… Кислородные трубки свалились с моего лица, он осторожно и умело надел их обратно, заботливо вставил назальные канюли. Я ничего не понимал.

Дроблёный камень скрипел под его ногами, я слышал, как Даня уходит куда-то, потом возвращается. С трудом приподнял голову, увидел, как он вычерчивает какие-то линии вокруг меня — пентаграмму, что ли? Как втыкает в землю по углам чертежа сигнальные фальшфейеры. Он что, дьявола собирается вызывать?! Но это же не кино! Он что, с ума сошел?

— Даня! — позвал я. — Даня, что ты делаешь? Мне так холодно, я простужусь, Даня! Отпусти меня, пожалуйста!

Он подошёл ко мне, опустился на колени.

— Прости меня, Саша! Ну пойми, я ведь не только для себя все это делал! Я думал — заработаем побольше, сможем тебе лёгкие пересадить… Саша, у меня правда нет другого варианта!

В его глазах я увидел слезы. Или показалось? Неважно…

Он встал у меня в ногах и начал нараспев повторять странные, непонятные слова. Он точно обезумел. Заигрался. Это же не кино!

Один за другим загорались фальшфейеры, шипя и разбрасывая искры. Потом… едва не вывернув шею, я увидел, как камень в развилке ствола начинает светиться, словно раскалённый.

Это на самом деле какой-то ритуал! Он на самом деле действует!

А странные слова все звучали и звучали. Латынь, что ли? Не знаю, я английский учил… Камень был уже ярко-красным, словно огромный рубин. И такой же прозрачный. Огни по углам пентаграммы по-прежнему пылали, хотя прошло, кажется, уже минут десять. Потом я в очередной раз поднял голову и увидел, как в глубине кристалла шевелится что-то чёрное. Кто-то. Оно приближалось, увеличивалось, я уже мог разглядеть детали — нелепое, словно из палочек составленное тело, паучьи суставчатые лапы…

А потом я понял, что это существо пытается вылезти наружу.

Вот теперь мне стало по-настоящему страшно.

Я рванулся из всех сил. И попытался закричать, впервые за много лет. Вместо крика получился хрип и кашель. Я дергал руками и ногами, нелепо, как сломанная шарнирная кукла. И сипел, задыхаясь:

— Даня, не надо! Отпусти меня! Мы же братья, Даня!

Он на миг прикусил губу — тонкая струйка крови потекла по подбородку. И продолжил свой страшный рэп.

Тварь полностью выбралась из кристалла и теперь балансировала на нем сверху.

— Марбас! Марбас! Прими мою жертву! — выкрикнул Данька.

До сих пор мне было холодно от сырой земли. А теперь вдруг бросило в жар. Сначала я подумал, что это нервное. Но руки и ноги жгло все сильнее, словно я сунул их в кастрюлю с кипятком, боль поднималась все выше. Я хрипел, кашлял, кричал еле слышно. Молил.

— Возьми мою плату, Марбас! Исполни договор!

По лицу Даньки текла кровь из прокушенной губы. И слезы из глаз.

И тут я успокоился. Это звучит глупо и нелепо, конечно, но по-другому я не могу сформулировать. Я так же хрипел от боли, так же дергал веревки, но это было только бессмысленное копошение тела, а в душу снизошли покой и смирение.

Чего я боюсь, собственно? Умереть? Я все равно умру, и очень скоро — может, через месяц или два. И если этот демон примет мою жизнь как плату и даст возможность Даньке сохранить кинотеатр… Да он просто дурак будет, если даст за меня больше ломанного гроша!

Если на то пошло, без Дани я бы давно умер. Без его дружбы, без его поддержки. Без конденсатора и инвалидного кресла, которые он мне покупал. Что же мне теперь цепляться за последние дни своего существования?

Суставчатое существо из кристалла прыгнуло вперед. Мне на грудь. И последним, что я услышал, был отчаянный Данькин крик:

— Прими мою жертву!!!

Я очнулся в больнице. Знакомая обстановка — светлые стены, писк монитора над головой, бестеневые лампы… Что-то было не так. Неправильно. Не как всегда.

— Что со мной? — спросил я еле слышно. Надо мной склонился человек в белом халате. Наверное, врач.

— А ты что помнишь? Что можешь рассказать?

— Ничего, — солгал я. Я не мог рассказать о том, что Данька пытался меня убить. Это касалось только нас двоих.

— Странно, — проворчал человек, — вроде следов травмы нет… Тебя нашли в лесу, привязанным. Неизвестно, сколько ты лежал. Переохлаждение, обезвоживание, пневмония.

— Пневмония?!

Я наконец понял, что со мной не так. Я не задыхался. Дышал спокойно и ровно. Без кислородной маски. Этого не могло быть!

— Я там один был? — спросил я наугад. Врач почему-то нахмурился, замялся.

— Потом об этом, все потом! Отдыхай, не надо нервничать.

Потом я узнал, что спасатели получили анонимное сообщение о связанном человеке в лесу, с указанием точных координат. И нашли там меня, без сознания, но живого и почти невредимого… И Даньку, окровавленного, с переломанными костями, со страшными ранами.

Меня пустили к нему проститься. Когда я взял его за руку, он открыл глаза. И прошептал:

— Ну как, получилось?

— Как видишь, получилось, — ответил я, кусая губы.

Он действительно видел — что я стою перед ним на своих ногах, что разговариваю в полный голос, без кислородных трубок…

Он счастливо улыбнулся и умер.

Жертва была принята.