Дань Хен смотрит на Лофу через окно архива. Огромный корабль простирается на всё видимое пространство, кажется одновременно необъятным и таким близким, словно можно протянуть руку и коснуться перил ближайшего порта. Взгляд нефритовых глаз блуждает по знакомым изгибам, по местам, в которых он когда-то жил. Где-то там волны омывают побережье Чешуйчатого Ущелья, видьядхары терпеливо ждут своего часа, чтобы вылупиться из яиц и начать новую жизнь. Так же, как делал он десятки раз.
Внимание медленно фокусируется на знакомой, но давно забытой фигуре, отражающейся в прозрачном стекле. Бледные нефритовые рога, струящиеся белые одежды и холод сверкающих глаз. Дань Хен мечтал забыть этот облик. Стереть из памяти вместе с Лофу и его законами, с грехом, который совершил. Возвращение к былой форме лишь всколыхнуло воспоминания. В итоге, как долго и далеко бы он не бежал, он так и не смог скрыться. Казалось, он помнил всё, но при этом не узнавал абсолютно ничего. Кому принадлежали эхо в Ущелье? Чьё имя стерлось, утекло вместе с песками времени, но вертелось на языке, стоило живому голосу прозвучать в могильной тишине?
Сколько бы он не думал, у него не было ответа. Как бы сильно Дань Хен не пытался, он не мог воссоздать в голове образ человека, которому доверял настолько, что позвал с собой в место, закрытое для посторонних глаз. Когда он размышлял об этом, чужой взгляд в полупрозрачном отражении казался особенно печальным.
Неожиданно усталость после пережитого дня упала грузом на бледные плечи. Юноша почувствовал, как всё случившееся давит на него, как тяжелеют конечности от одной мысли о случившемся. Он неторопливо идёт в сторону своего матраса, не раздеваясь падая на мягкую подушку. Ему просто нужно поспать и всё пройдёт. Тело перестанет гудеть от переутомления, а сердце болеть после удара чужим мечом. Если, конечно, оно не ноет от тоски.
***
Перед ним нет ничего. Абсолютно пустое пространство, белый лист с непонятно откуда текущей под ногами водой. И в центре всего этого он сам. Но не тот, что сейчас, а прошлый, давно ушедший, но никогда не исчезавший. Он совсем не такой, как в отражении окна: длинные волосы, струящиеся по закрытым плечам, изящные руки в длинных перчатках, держащие чашку с вином, нефритовые рога и холодные глаза. Он смотрит прямо на Дань Хена, заглядывает в душу и, пускай всего на пару мгновений, хмурится, поджимая губы. После этого чужое выражение лица будто становится более добрым, старейшина слегка улыбается, подзывая его свободной рукой.
Архивариус подходит ближе, смотрит сверху вниз, ведь Дань Фен никогда не стоит на своих двоих, всегда парит чуть над землей, удобно устроившись. Было ли это попыткой показать, что видьядхара выше всех остальных, не знал даже он сам.
– Ну здравствуй, нынешний Я, – он говорит холодно, но дружелюбно, в какой-то степени даже ласково, будто старший, встретивший потомка спустя много лет, – прости за вторжение в твои сны, но мне очень хотелось поговорить.
– Это что-то важное? – Дань Хен насторожен, вся ситуация, если честно, абсолютно ему не нравится. Его прошлое никогда не несло ничего хорошего. Вся его жизнь – разгребание последствий чужих ошибок. Он боится услышать, что должен сделать что-то ещё, разобраться с очередными проблемами, оставленными его предшественниками. Жизнь так ничему его не научила.
– Перейду к сути. Я провел много времени здесь, в твоей голове. Но я не нашёл самого главного, – он тянет руку вниз, поднимает чужую голову повыше за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза, – где все наши воспоминания о нём?
Юноша хмурится, пытаясь понять, о ком речь. Он говорит о обладатели того голоса из эхо? Или о каком-то другом человеке из прошлого? Ему стоит быть более специфичным. Всё-таки, за сотни лет жизни, он знал десятки тысяч разных существ.
Когда Дань Фен не обнаруживает в чужом взгляде ни капли понимания, он тяжело вздыхает, щелкая пальцами. Вода на полу поднимается столбом также резко, как распадается на блестящие в искусственном свете брызги. Остаётся лишь неизвестная, но очень знакомая фигура высокого мужчины с мечом в руках. Дань Хен с горечью узнает в нём Блейда.
Он почти не изменился: такие же широкие плечи, то же черное оружие и всё та же одежда. Вот только волосы контрастно белые, даже серые, а во взгляде нет жажды убийства и дикости, преследовавшей его в кошмарах. Иллюзия, он уверен, что это именно она, смотрит на него так нежно, будто бы любяще. Протягивает сильные руки, не обмотанные бинтами, для объятий и улыбается, так солнечно, ярко и по-живому. Наверное, именно так смотрят на тех, кого любят? Дань Хен не уверен, что хочет знать.
– Это Инсин. Хотя сейчас его зовут иначе, да и выглядит он по другому. Он любовь всей моей жизни. И, получается, что твоей тоже, – Дань Фен с тоской наблюдает за мечником, почти мечтательный, но тяжёлый вздох срывается с тонких губ, стоит силуэту раствориться, словно его и не было вовсе. Всего на секунду напускное безразличие, сквозящее в чужом взгляде и голосе, дрожит и меркнет, чем-то тоскливым оседает в пустой комнате.
– Для меня этот человек – Блейд. Убийца, разыскиваемый преступник, преследующий меня по всей вселенной, – архивариус морщится, вспоминая все разы, когда ему приходилось драться с этим сумасшедшим. Каждая их битва высечена у него на подкорке, дикие красные глаза неустанно мерещатся в каждой тени, забинтованные руки сжимаются на горле в тревожных снах.
– Об этом мы и должны поговорить. Ты абсолютно не понимаешь, насколько крепка наша, то есть ваша связь. Он не псих, он наш возлюбленный! – Старейшина складывает руки на груди, будто его слова – простая истина, элементарное знание, которое глупый Дань Хен просто ещё не постиг. Юноше же кажется, что видьядхара несёт полный бред. Недоверие на чужом лице провоцирует ещё один щелчок пальцев.
– Ну же, смотри.
Он видит, как блестящие искры распадаются, являя после себя смутно знакомую картину. Обрывок воспоминания, которое он когда-то бережно хранил, но не смог сохранить, перерождаясь в новое тело. Две знакомые фигуры: уже являвшийся ранее Инсин, внимательно разглядывающий наруч в своих руках, и с виду абсолютно непоколебимый Дань Фен, чей хвост неугомонно метался из стороны в сторону, ожидая чужого вердикта. Его одежда кажется более приемлемой, по сравнению с той, что носит тело, пробудившееся от удара Блейда: ни одного открытого куска кожи, никаких лишних украшений и слишком ярких акцентов. Подобающий образ для Верховного Старейшины. Дань Хен на секунду задаётся вопросом, является ли его нынешний облик попыткой бунта? Все эти вырезы на плечах и груди? Старейшина из его снов и воспоминаний никогда бы не позволил себе так оголяться.
– Невероятно изысканная работа. Но почему всего один? – кузнец выглядит озадаченным, мягкая, но крепкая кожа подарка удобно лежит в ладони, пальцы играются с красной лентой.
– Потому что второй, звезда моя, останется у меня. Давай я покажу.
Дань Фен надевает наруч на чужую руку, после ловко закрепляя свой. Он жестом призывает младшего к тишине, сосредотачиваясь. Мечник вздрагивает, когда вещь нагревается, приятное тепло окутывает запястье, а в голове звучит ласковое "я люблю тебя", абсолютно точно не произнесенное вслух.
– Это особая техника, доступная моему народу. Подобные предметы соединяют двух людей на ментальном и физическом уровне, позволяя чувствовать друг друга и общаться, – Дань Фен касается чужих волос тонкими пальцами, мягко улыбается, когда Инсин льнет к подставленной ладони, – я никогда не делил их ни с кем. До этого дня.
Видение исчезает словно дым, оставляя Дань Хена наедине с видьядхарой. Он постепенно вспоминает этот день. Как мечник радовался его подарку, как широко улыбался, слушая чужой голос в своей голове, учился самостоятельно передавать сообщения. Вот только всё это было в давным-давно. И совсем не с ним.
– Это ничего не меняет. Прошлое должно оставаться в прошлом, каким бы счастливым оно не было, – юноша видит, как его слова оскорбили старейшину. Обида плещется на дне нефритовых глаз, заставляет поджимать губы и хмуриться в раздражении. Дракон цыкает, сверлит парня недовольным взглядом.
– Хватит отрицать очевидное. Мы влюблены в него!
– Ты, но не я.
Реакция не заставляет себя долго ждать. Ещё один щелчок, очередное воспоминание восстает из прозрачных вод, предстаёт перед архивариусом во всей красе.
Они больше не в мастерской. Ясное ночное небо переливается мириадами сверкающих звёзд, блестящий диск луны молчаливо наблюдает за парой влюблённых. Мечник с энтузиазмом показывает на мерцающие созвездия, безошибочно называя каждое. Он водит пальцами по сверкающим огням, соединяя их в фигуры, взгляд прикован к миллиардам далёких светил. Вот только старейшина смотрит совсем не на них. Нефритовые глаза улыбаются в ответ на чужое воодушевление, цепляются за широкую улыбку и краснеющие от вина щёки.
– Тц, ты совсем меня не слушаешь! – Инсин возмущённо вздыхает, недовольно поворачиваясь к старшему. Именно в этот момент Дань Хен замечает, что он уже не так молод, как был раньше. Пускай среди серых волос не разглядеть седины, но лёгкие морщины на чужом лице будто служили горьким напоминанием о том, что, когда настанет момент, время пощадит лишь одного из них.
Старейшина что-то бурчит в качестве протеста, но архивариус совсем не слышит его голоса. Всё его внимание приковано к одновременно забытому, но в тоже время отпечатавшемуся на всём его нутре образе. Он сам того не осознавая тянется рукой к чужим волосам, хочет ещё раз ощутить жестковатые пряди под своими пальцами. Как много лет назад.
Образ растворяется в воздухе, стоит ему прикоснуться. Он сжимает ладонь в кулак, удивлённо разглядывает его, будто спрашивает "Почему ты это сделал?". Только ответа не следует. Вместо него лишь тихий голос за спиной, жёсткий вопрос сквозящий сталью сквозь стиснутые зубы:
– Ты помнишь этот день?
Дань Хен слабо кивает. Всего час назад он бы возможно помотал головой, но в эту секунду, глядя на собственное отражение в тонком слое воды на полу, продолжая сжимать пальцы в кулак, он чувствует, как тот вечер оживает в памяти, проносится перед его глазами. Ясное небо без единого облачка, красиво украшенная зала и самые близкие друзья. Разъяренные мудрейшие за дверями, шокированные, но счастливые подмастерья Инсина, заглядывающие в низкие окна. Фарфоровые чашки с вином, разделённые на двоих вместе с клятвами всегда быть рядом.
– Наша свадьба.
– Теперь ты понимаешь? – Дань Фен смотрит куда-то в пустоту, дрожащий голос с потрохами выдаёт его ужасное состояние.
– Это ничего не меняет, – шёпотом на грани слышимости, будто он сам не верит в это, но очень-очень хочет убедить их обоих.
– Упрямец.
Дань Хен слышит грохот позади. Комната будто мрачнеет, тёмные воды заливают пространство, плещутся вместе с тьмой. Верховный старейшина смотрит на архивариуса раздражённо и разочарованно, изящная рука крепко сжимает копье. За его спиной бушуют волны, дрожат огромные тени и ревут сотни воспоминаний. Младший видит, как они проносятся в толще воды, сменяют друг друга, заставляют его вспоминать.
Смех его друзей, улыбка Инсина, побеги из Чешуйчатого ущелья, парные вещи, совместные тренировки, закаты и рассветы в руках друг друга. Голос, такой живой и родной, крепкое плечо, которое мечник поставлял в множестве битв, широкая спина, закрывшая его от удара. Его, бессмертного, который всегда может переродиться, простой человек, такой хрупкий, в сравнении со старейшиной, маложивущий, закрыл собственной грудью. Инстинктивно выскочил вперёд, принимая меч на себя.
– Он умер на наших руках, – Дань Фен кричит с высоты поднимающейся волны, перекрывает шум вод, – я не мог позволить ему уйти. Он всё, что у нас было.
Дань Хен видит слезы в чужих глазах, чувствует точно такие же на своих щеках. Горячие капли, срывающиеся в пенящийся омут под ногами. Воспоминания накрывают его с головой, сжимают сердце, давят на горло. Всё то счастье, что у них было, вся горечь, что они поделили. Битвы и ранения, которые пережили. Все, кроме одного.
Ему хочется кричать. Бить руками по полу, пока голова буквально трещит от переполняющих её картин. Они давят со всех сторон, заставляют дрожать от ужаса и боли. Но всё, что он может, это молчаливо рыдать, захлебываясь в своей утрате. Прямо как тогда.
И он не знает, что хуже: прожить их историю ещё раз всего за минуту или окончательно уничтожить себя пониманием, что того Инсина больше нет. Осознание больно пронзает сердце, невидящий взгляд устремляется на Старейшину.
– Посмотри, что ты сделал с ним! – Дань Хен сосредотачивается на всех поединках, в которых он снова и снова скрещивал оружие с Блейдом. На каждой битве, где его копье проходило через чужое сердце, чтобы через пару минут он снова встал, готовый убить его, пронзить грудь чёрным клинком.
Чужое безумие словно пощечина бьет Дань Фена, заставляет смотреть в свои алые глаза, фокусироваться на дикой улыбке. Охотник за Стелларонами совсем не похож на кузнеца, которого помнит старший. Он совсем другой, мрачный и пугающий, темная тень былого солнца.
Бушующие волны успокаиваются также резко, как появились. Стены воды опадают и архивариус жмурится, задерживает дыхание, готовясь быть сбитым с ног. Тьма отступает, но цунами так и не касается земли. Вместо него вниз падает Верховный Старейшина, до побелевших костяшек сжимающий в руке наруч с зелёной лентой.
Он сидит на коленях по пояс в воде, длинные одежды безбожно вымокли и он плачет, но вовсе не из-за боли от удара. Блестящие от слез глаза смотрят на приближающегося Дань Хена, спокойствие и строгость, так крепко державшиеся на лице старшего, горячими дорожками стираются со скорбящего лица. Солёные капли смешиваются с тихими водами, это последняя дань навсегда ушедшему солнцу.
– Я всё испортил, – Старший цепляется за чужую одежду, лицом утыкается в бедро, на котором всё ещё висит нефритовый кулон, подаренный мечником. Инсина больше нет. Он никогда не вернётся к нему. Больше не будет той широкой солнечной улыбки, звонкого смеха и крепких объятий. Вместо него теперь Блейд, безумие напополам с отчаянием, одержимость, которой он никогда не желал.
– Но я это переживу.
Дань Фен поднимает голову, с тоской и надеждой наблюдает за младшим. Архивариус закрывает глаза.
***
Он просыпается на своём лежаке в архиве. Солёные слёзы неприятно мочат подушку и заливаются в уши, пока в голове эхом звучит чужая просьба "Пожалуйста, дай вашей связи шанс."
– И помни его за нас обоих.