— Как думаешь… заряжен ли он? — Чуя взъерошил пистолетом и без того растрепанные чужие волосы.
Дазая, кажется, здорово тряхнуло. И, конечно же, он полез целоваться.
«Какой же ты ебанутый. Наглухо.»
Может быть, Чуе не стоило думать об этом с такой нежностью. Нахуй вообще эту нежность. И Дазая тоже нахуй.
— И у тебя даже рука не дрогнет?
Вопрос потерялся в шорохах и тяжёлом дыхании, и Чуя предпочёл проигнорировать его, разматывая бинты свободной рукой. Выше бинтов был край застарелого шрама — Чуя знал его наощупь.
Получалось хуёво.
— Знаешь, как пережить травму? Сексуализируй её, — спизданул накануне Дазай, и Чуя всё-таки выронил сраный пистолет.
Этого бы не случилось, если бы не ебучая рука ебучего Дазая на его шее.
— У меня нет травмы, — процедил Чуя, — моя главная травма — это знакомство с тобой.
— Я всегда знал, что занимаю настолько важное место в твоей жизни!
Да нихера он не знал.
— Чуя решил помедитировать? Это не поможет тебе вырасти, но, может быть, я признаю, что в определённых местах ты не такой уж—
Кляп.
Кляп был главной сексуальной фантазией Чуи на текущий момент.
На любой момент — это была своего рода профдеформация после работы с Дазаем. Сначала вы идёте на миссию, потом твой напарник тебя подставляет, потом ты задумчиво рассматриваешь точно-не-контекстную-рекламу какого-то интим-магазина.
Спустя годы его пальцы бесцеремонно лезут под чокер — кто-то давно не получал по рукам — и ты всё ещё помнишь тот уродский розовый кляп из рекламы.
Чуя вообще-то не любил пушки. То есть, даже до того, как Дазай решил, что без пары десятков грамм свинца очередной ебанутый план ни за что не увенчается успехом.
«Моя главная травма, — сказал бы он, — это твоя блядская аутоассасинофилия»
И, несомненно, получил бы в ответ самый уебищный подкат за всю историю человечества.
Или «Чуя выучил новое слово?»
Что-то из этого.
У Чуи было достаточно времени на предугадывание чужих реплик, когда он пришёл себя в полутёмном коридоре, и, как после Порчи, не мог вспомнить,
что он сделал.
Сделал ли он всё правильно.
Чуя не обманывался — это не могло быть доверием со стороны Дазая. Ублюдка просто-напросто устраивал любой из вариантов. Дазай в любом случаен остался бы в выигрыше. Чуя в любом случае проиграл.
Чуя попытался незаметно проверить предохранитель ещё разок, и получил по руке сам. Дазай смотрел на него совершенно нечитаемым взглядом, и сложно было определить, кто из них в итоге на прицеле.
Было плевать.
Чуя коснулся губами едва заметного шрама на лбу. Для этого пришлось притянуть длинного ублюдка ещё ближе и заставить чуть наклониться. Волосы щекотали лицо.
Может быть, это и было ошибкой, потому что только тогда Чуя на долю мгновения усмотрел незнакомое растерянное выражение на чужом лице, а потом Дазай полез цепляться зубами за его шею в процессе перемещения на кровать. Сложно назвать “укусом” действие, больше похожее — по ощущениям — на выгрызание трахеи.
Проблема была в том, что Чую всё устраивало.
— Ты ведь приставишь его к моей голове, пока я буду тебе отсасывать?
Кроме, блядь, вот этого.
Чуя обхватил его член ладонью, с нажимом проведя большим пальцем по щели уретры, но мир был бы куда более приятным местом, если бы Дазая можно было так легко отвлечь от его ебанутых идей.
— Я подумаю, — сообщил он мрачно.
Это тоже было ошибкой.
Дазай навис над ним, опираясь на вытянутые руки — Чуя терпеть не мог, когда он так делал — ровно так, чтобы при любом движении член Чуи терся о чужое бедро.
Он вообще-то хотел разрядки, а не мозгоебли.
— Или я не дам тебе кончить. Будешь меня умолять? — вот, о чём и речь.
(Существовала вероятность, что интонаций Дазая было достаточно, чтобы кончить, но упрямства Чуи — в любом возрасте — было достаточно, чтобы её отрицать)
Чуя мог сломать ему нос прямо сейчас, и Дазай об этом знал.
Дазай, сука, вообще знал слишком много. Как улыбнуться уголком рта — слишком искренне, чтобы это выбивало из колеи, как выдохнуть в шею, чтобы всё тело покрылось мурашками, как оттянуть пальцами полоску чокера, как залезть пальцами под ткань перчатки.
Как залезть, блядь, в душу, а потом съебаться из мафии.
Как вписать в свой ублюдский план пистолет у лба, а потом делать вид, что всё отлично, всё заебись.
Чуя двинул на пробу рукой, и Дазай ухмыльнулся.
— Для человека, к чьей голове приставлен пистолет, — произнёс Чуя, — ты, мне кажется, пиздишь слишком много.
— Тебя бы не взяли даже в школьный театральный кружок, Чуя, ты знаешь?
Чуя знал, что между поебаться и выебать ему мозг Дазай всегда нутром стремился выбрать второе, даже если они оказывались в постели.
— Займи свой грязный рот делом, — и, о, это звучало, будто фраза из дешёвой порнухи. Какого черта вообще у Дазая стояло на такое.
Дазай — удивительно — внял совету, и, может быть, это было наградой за то, что Чуя ухитрился ни на секунду не отвести ствол от чужого виска.
Чуя подавил порыв включить свет — Дазай либо пошлёт нахуй, либо пошлёт нахуй бессловно, наблюдая за тем, как Чуя залипает на ебучий пистолет.
Рот у Дазая, кстати, был охуительный. Разумеется, когда Дазай открывал его не за тем, чтобы спиздануть какую-нибудь херню.
Рот Дазая вызывал желание либо пиздануть, либо поцеловать. Иногда одновременно. Часто одновременно, на самом деле.
Потом Дазай пропустил его член в горло, в попытке, наверное, подавиться нахрен, и мыслей как-то совсем не осталось.
Чуя демонстративно облизал пальцы, желая только отрубиться поскорее, можно без душа, и Дазай наигранно скривился.
— Реально собака. Тянешь в рот всякую гадость.
Голос у него был хриплый, и, может быть, на этом моменте Чуя мог бы и подзабить на сон.
— О!
Блядь.
— Чуя, он действительно всё это время был не заряжен?
Да блядь.
— Чуя, этот оргазм был нечестным. Как его отменить? Могу я вернуть его по гарантии?
Чуя поступил как взрослый и здравомыслящий человек (единственный в этой комнате): убрал подальше ебучий пистолет и поцеловал Дазая, зарываясь пальцами в волосы.