***

Он узнал её ещё до того, как она скинула капюшон намокшего дорожного плаща, обнажив белокурые локоны, подвязанные в крепкий высокий хвост. На его глазах она изящно впорхнула вглубь трактира и в нерешительности остановилась у барной стойки, словно высматривая кого-то.

— Джинн?

Действующий магистр на мгновение застыла в удивлении и воззрилась на фигуру в чёрном походном плаще, словно не верила, что перед ней именно тот, кого она видит.

— Дилюк? Что ты здесь делаешь?

После мгновения замешательства Дилюк жестом пригласил её присоединиться к его компании. Джинн кивнула, её лицо приобрело серьёзное выражение. Она скользнула мимо нескольких других посетителей, склонившихся над выпивкой, и подсела к нему за столик у стены, стряхивая снежинки с передних прядей волос. Зима в этом году выдалась снежная и непривычно холодная, и чем дальше её карета отъезжала от Мондштада к деревеньке близ Драконьего хребта, тем отчётливее Джинн ощущала мороз, проникающий под самую кожу.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — честно признался Рагнвиндр и призывно махнул хозяину трактира, чтобы тот принёс гостье пива и вторую порцию рагу.

Голос Джинн стих до едва различимого шёпота, и она придвинулась на стуле ближе, из-за чего Дилюк весь сжался под её чистым взором и стал похож на съёжившегося чёрного ворона.

— То же могу сказать о тебе. Здесь я по делу: Лиза обещала устроить мне встречу с агентами из Сумеру, обладающими информацией о делах Фатуи.

Дилюк едва не подавился от такой новости.

— То же самое она сказала мне. Здесь я по той же причине.

Несколько мгновений они прожигали друг друга взглядом, приоткрыв рты, и на лицах обоих постепенно проступало подозрение, а затем — и осознание.

— Никаких агентов из Сумеру не существует, да? — недовольно прохрипел Дилюк.

Джинн помотала головой.

— Ух, когда-нибудь я устрою Лизе за её проделки! Уже не первый раз она… Ну, ты сам знаешь. — Магистр вдруг ощутимо покраснела — или это зарумянились её щёки от огня в камине?

Дилюк сразу понял, что она имела в виду — и уставился в тарелку, чтобы ничем не выдать себя. Трактирщик принёс Джинн рагу и пиво, и Рагнвиндр порадовался тому, что внимание явно голодной Джинн переключилось на еду.

— Тогда давай поужинаем, и можем ехать обратно.

— Ты же верхом, с винокурни? На улице настоящая пурга, и она только усилится к ночи, — вздохнула Джинн. — Боюсь, мы застряли тут до утра.

Отчего-то Дилюку показалось, что голос Джинн не звучал так расстроено, как должен был. В уголках нежных розовых губ ему даже почудилось некое подобие слабой улыбки, но стоило моргнуть — и видение рассеялось.

Джинн подняла кружку, чтобы чокнуться с ним пивом и выпить за благополучие Мондштадта. Сам он пил заваренные в кипятке травы, как какой-нибудь больной старик, чем привёл всю кухню в полное недоумение. Однако за исключением этого факта, здесь он оказался личностью не слишком примечательной: мало кто из здешних обитателей бывал в столице или закупался вином напрямую с винокурни, чтобы знать наследника Рагнвиндров в лицо. Стало быть, личность Джинн тем более была им ещё менее известна.

Джинн стала рассказывать ему о Барбаре и соборных делах, а он кивал в ответ, невольно купаясь в мыслях о том, как хорошеет Джинн, когда с любовью рассказывает о сестре. Хотя она и так была хороша, от рассвета до заката: белокурые локоны и горящие глаза цвета ясного неба, уверенная осанка и безупречные манеры. Любой аристократ был бы счастлив ввести старшую Гуннхильдр в свою фамилию, только вот саму Джинн женихи, по всей видимости, интересовали мало.

За разговорами остаток вечера пролетел быстро. За окнами сгустилась темнота, которую высветляли лишь хлопья летящего отовсюду снега. Мало кому пришло бы в голову отправиться в путешествие к Драконьему хребту в это время года, потому хозяин легко нашёл для них две комнаты на втором этаже трактира.

Дилюк галантно проводил Джинн до двери, быстро занёс вещи в свою спальню, а сам отправился проведать коня. К этому часу метель лишь усилилась, и он ёжился от колючего мороза, пока не оказался в приятном тепле закрытых конюшен. Пространство освещалось несколькими горелками, и пожилой конюх как раз занимался кормёжкой лошадей. Дилюк вложил ему в ладонь пару монет, чтобы тот побаловал коня морковью и к рассвету подготовил его к отъезду, а сам уверенно отправился обратно на второй этаж трактира, в выделенные им комнаты. Он уже собирался запереться в своей и предаться крепкому сну, как что-то в комнате Джинн зацепило его внимание. Дверь была приоткрыта, а изнутри ему послышались странные вздохи. К горлу подступило волнение, троекратно усиленное сегодняшними мыслями о Фатуи, Дилюк одним ударом руки вышиб дверь и ворвался внутрь, на ходу жалея о том, что не успел схватить никакое оружие. И тут же застыл на пороге, когда Джинн, одетая лишь в нижнюю рубашку и бельевой корсет, тихо ойкнула при виде него. Из бледных пальцев выпал какой-то пузырёк, и гранёное стёклышко блеснуло в свете луны.

Манеры дворянина дали о себе знать быстрее, чем потомок Рагнвиндров осознал ситуацию: правая ладонь тут же прикрыла глаза, чтобы её обладатель не увидел то, что не подобает видеть у женщины. Впрочем, Дилюка не спасло ни это, ни то, что Джинн быстро скрестила руки на груди. Он уже увидел.

Их вопросы вырвались в воздух одновременно:

— Всё… хорошо?

— Что-то случилось?

Джинн кивнула, Дилюк помотал головой — настолько, насколько сумел совершить сие движение с ладонью у глаз. Его пальцы были сомкнуты настолько плотно, что это даже показалось Джинн оскорбительным. Дилюк же попытался оправдаться:

— Дверь была приоткрыта. Я подумал…

— Я как раз собиралась выйти.

— Куда? — из свойственной ему вежливости Дилюк не добавил «в таком виде», но это и так отчётливо читалось в вопросе.

Джинн отчего-то смутилась, и её бледные, почти белые от холода щёки покрылись лёгким румянцем. Вместо ответа она наконец опустила скрещённые на груди руки и указала на камин:

— Холодно. Здесь слишком мало дров.

Дилюку только и нужен был повод отвернуться и не смотреть на Джинн. Он как-то слишком поспешно подскочил к камину и с помощью своих магических сил и лежащей рядом кочерги раздул пламя посильнее. Чтобы не смущать его, Джинн опустилась на кровать и по грудь укуталась в одеяло.

— Теперь должно стать теплее. Я скажу трактирщику принести наверх ещё дров, чтобы хватило на ночь.

Дилюк уже успел сделать шаг к двери, когда его пригвоздила к месту просьба неожиданного и даже деликатного характера:

— Побудь со мной, пока не станет тепло.

Дилюк поднял взгляд на Джинн: она сидела в кровати, плотно закутавшись в тёплое одеяло. Пшеничные волосы высоко перетянуты лентой, белая ночная рубашка подвязана на уровне шеи. Такой он не видел её даже в детстве, что уж говорить о нынешних временах, теперь, когда она выросла и стала уважаемой дамой.

Он не мог отказать Джинн в столь простой просьбе, и она хорошо это знала. Может, действующий магистр хотела поведать ему о том, что её тревожит? Или у неё было дело к Полуночному герою?

Дилюк придвинул стул к кровати и скинул на спинку своё пальто, после чего устроился сам. Джинн, правда, не торопилась начинать разговор, словно ждала чего-то. Наконец она не вытерпела и прямо указала на место рядом с собой:

— Милостивый Барбатос, Дилюк, садись рядом и отдохни! Или ты меня боишься?

Что ж, когда она говорила вот так — словно с ребёнком, который сказал или сделал несусветную глупость, — он действительно начинал её страшиться.

Он всё ждал какого-то подвоха — и когда скидывал ботинки, и когда снимал с себя ремни и ножны, и когда осторожно садился рядом на кровать, внимательно проследив, чтобы ни в коем случае не коснуться Джинн и не поставить её в компрометирующее положение. По крайней мере, этот подвох бы объяснил, почему Джинн настолько благосклонна сегодня и чего ждёт от него дальше.

Джинн так пристально глядела на него своими ясными глазами, что Дилюку стало неуютно. Казалось, она хотела, но не решалась что-то сказать. Сам Дилюк тоже хранил молчание, спокойно слушая, как в камине трещит родное пламя. Его лицо ничего не выражало. Наконец магистр сама нарушила молчание:

— Мне хотелось бы кое-что сделать, но для этого мне нужно заручиться твоей поддержкой.

Дилюк стал мрачнее тучи.

— Даже не проси меня терпеть других рыцарей, кроме те…

Джинн не стала дослушивать до конца. Она резко подалась вперёд и неуклюже чмокнула Дилюка куда-то между губой и щекой, отчего тот мгновенно опешил. Магистр тут же зарделась, но в её уверенном сияющем взгляде не было ни следа сожаления. Дилюк накрыл место поцелуя ладонью: оно словно пылало пламенем жарче его собственного.

— Это был… поцелуй? — ошарашено проговорил он и тут же мысленно выругался, отругав себя за наивную глупость вопроса.

Джинн серьёзно кивнула, но уголки её губ сами поползли вверх.

— Определённо, это был он. О Барбатос, только не смотри на меня так, будто мы сделали это в первый раз.

Целый вихрь мыслей пронёсся в голове Дилюка, пока он пытался осознать сказанное. Не верить Джинн у него не было причин, но в тоже время он не мог вспомнить никаких неприличных действий со своей стороны. По крайней мере, он не мог допустить мысли, что в один из совместных вечеров алкоголь затуманил его разум и притупил чувства, потому что вот уже много лет не брал в рот ни капли.

По его лицу магистр поняла, что тот действительно не помнит. Что ж, этого и следовало ожидать, ведь это было так давно.

— Когда мы были ещё детьми, вы с отцом приезжали к нам на зимний праздник. Он запретил тебе брать с собой черепашку, но ты спрятал её в кармане камзола. Мы очень хотели познакомить наших питомцев, помнишь?

Дилюк задумчиво хмыкнул и поморщился. Действительно, он припоминал что-то похожее, но всё это казалось таким далёким, будто с тех пор прошло не пятнадцать лет, а бесчисленное множество жизней. У них обоих тогда питомцами жили черепахи, в которых они души не чаяли.

Джинн даже немного обиделась: она лелеяла эти воспоминания так, как дети хранят у себя в спальне собранные на берегу ракушки в полной уверенности, что это бесценные сокровища. А её самый близкий человек отринул их, будто это ничего не стоящая галька.

— Это не в тот раз, когда ваш дворецкий поскользнулся и обрушил знаменитую пирамиду Гуннхильдров с фонтейнским шампанским? Тогда моему отцу удалось свести всё в шутку.

Голубые глаза Джинн загорелись.

— Да! А мы под шумок сбежали в гостиную на втором этаже и там кормили наших черепашек. Горничным было не до нас. В конце концов, у них было немало забот во время праздника. Только старая Марта сказала нам не сидеть не полу, а пересесть на ковёр.

— Но черепахам было неудобно ползать по густому ворсу, — закончил Дилюк. Он вспомнил. В те далёкие времена он искал любой возможности побыть вместе с Джинн. Даже черепаху он завёл по большей части ради неё.

— Тогда точно так же валил снег, помнишь? — Джинн придвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Её ладонь нашла его и сцепила их пальцы. — А снизу играл вальс, и я поцеловала тебя в щёку, когда горничных не было рядом.

Дилюк немного ошалел, когда давно забытая нежность минула воздвигнутую им внутри стену и прилила к сердцу, нахлынула волной, искупала в себе. С Джинн его связывало столь многое, что нить между ними ни на миг не могла ослабеть, сколько бы лет они ни провели порознь. Наверное, если бы не случилось то, что случилось, их семьи в конце концов сами бы их сосватали…

Он повернулся к ней и крепко обнял. Джинн поднялась с его плеча и прижалась теснее; её рука медленно поползла вверх по его шее и погрузилась в густые рыжие космы, словно спрашивая разрешения.

Дилюк не отпрянул.

По правде сказать, он вконец растерялся. Все правила приличия, которым его учил отец, твердили о том, что совершенно недопустимо находиться ночью в спальне женщины, а уж тем более в её постели. Но Джинн была так близко и сама льнула к нему, и её грудь — её мягкая, упругая грудь — уже касалась его, пробуждая в нём что-то доселе неизведанное — и очень горячее, почти обжигающее.

— Могу я… повторить поцелуй? — мягко и очень вежливо спросила Джинн.

— Я… я сам, — запнулся Дилюк.

Кажется, это прозвучало глупо. Определённо глупо.

Но Дилюк был из тех, кто держал слово. Он перехватил руку Джинн и прижал её тыльной стороной к своим губам — поцелуй, который он не раз повторял на званых ужинах в поместье отца. Но лежащая перед ним в одной ночной рубашке и панталонах Джинн как будто ждала иного. Осталось придумать, как сделать это так, чтобы не оскорбить её — и не испугать.

Он приосанился и осторожно провёл ладонью по её щеке, отчего по телу Джинн пробежала лёгкая дрожь.

— Тебе не холодно? — спросил Дилюк, неверно истолковав, почему она вдруг покрылась мурашками.

— Нет, нет, — замотала головой магистр. — С тобой мне очень тепло.

Дилюк не знал, куда деваться от такого признания. В этой крошечной гостиничной комнате, за окном которой валил крупными хлопьями снег, оно прозвучало правильнее, чем самое страстное уверение в вечной любви.

Он наконец осмелел: взял её подбородок пальцами и приподнял вверх, после чего накрыл её губы своими. В отличие от Джинн, Дилюк точно попал в цель — в конце концов, у него было больше времени на подготовку — но в своём любовном умении вряд ли превзошёл её. Они стукнулись передними зубами, и оба на пару мгновений замерли в нерешительности, но после снова потянулись навстречу друг другу. Вторая попытка оказалась более удачной: наученные горьким опытом, они старались касаться партнёра со всей осторожностью.

Её губы были свежи, как снег в горах весной. Вот что он подумал.

А его — пахли углями от костра. И зрелым красным виноградом.

Некоторое время они купались в дыхании друг друга, опьянённые свалившимся на них счастьем, уже не в силах разорвать то, что их связало. Дилюк навис над Джинн, а она обвила его шею — крепкой хваткой опытного бойца, из которой не так просто вырваться.

Дилюк ясно понял, что если останавливаться, делать это нужно сейчас. Но как можно просто остановиться, когда всё твоё естество вопит этого не делать? Когда она сама прижимается к тебе и обвивает тебя руками?

Джинн же пообещала себе пойти до конца ещё в тот момент, когда они поднялись в свои комнаты. Поэтому в тот момент, когда он вот-вот намеревался задать вопрос, она предостерегающе приложила указательный палец к его губам.

— Что бы ты ни желал сказать, оставь это на утро, когда мы вернёмся в Мондштадт и снова станем теми, кем должны. А эта ночь… пусть будет только для нас.

Дилюк растерянно кивнул и запечатал своё молчание поцелуем, что было сродни обещанию. Он всё ещё пытался осознать, что его Джинн хотела его и предлагала себя, и боялся, что вот-вот проснётся близ вражеского лагеря Фатуи, а всё это окажется счастливым сном из прошлой жизни.

Джинн сама вынула бюск из корсета, после чего села в кровати и направила ладони Дилюка себе за спину, чтобы тот занялся шнуровкой. К несчастью, идея была сразу обречена на провал: Дилюк никогда не имел дела со столь замысловатыми принадлежностями дамского гардероба, так что вслепую снять корсет, отвлекаясь на поцелуи милой Джинн, оказалось вовсе невозможным.

По утрам Джинн зашнуровывала на себе корсет без помощи служанок, так что могла бы и снять его самостоятельно, но сделать это сейчас было бы равносильно оскорблению. Вместо этого магистр деликатно предложила:

— Давай я… повернусь.

Дилюк кивнул, сглотнув огромный ком волнения. Между ними ещё ничего не было, а он уже успел опростоволоситься и продемонстрировать незнание элементарных вещей. Лишь бы Джинн не подумала что-нибудь ужасное, например, что он предпочитал общество смуглых куртизанок, традиции и образ жизни которых позволяли им не носить корсет, — потому что, конечно же, это было неправдой.

Распустить шнуровку, оказавшуюся прямо перед глазами, было куда проще. Дилюк воспринял это как одну из головоломок, книжку с которыми не выпускал из рук в детстве. Сначала нужно изучить переплетение линий. Затем найти конечный узелок. И наконец, расшнуровать нити одну за другой, не сбиваясь с ритма, чтобы расслабить завязки. Дилюк потянул вверх — и вуаля, ненавистный корсет наконец снят.

Он не привык видеть её без него — всегда строгая, действующий магистр не позволяла себе появляться на публике не в должном виде. Тем страннее было видеть её сейчас такой — нежной, чувственной, безоружной. Просто женщиной.

Джинн остановила поток его мыслей:

— Теперь, наверное, твоя очередь?

— Да, да, конечно, — торопливо согласился Дилюк. Он едва дышал от волнения.

Дрожащими пальцами он начал расстёгивать на себе жилет, после чего принялся за чёрную рубашку. Оттого, как Джинн внимательно следила за ним, он нервничал ещё больше — и каждая последующая пуговица давалась ему всё с большим трудом.

Джинн без спросу потянулась к нему и помогла с последними двумя пуговицами, изящно вытащив их из петель своими тонкими пальцами. Не давая ему одуматься, она смахнула с него рубашку и жилет, и те тут же полетели на пол позади кровати.

Он остался в свободной бельевой рубахе. Признаться, он не раз показывался женщинам в таком виде, поскольку не утруждал себя как следует одеться, когда ходил у себя по поместью, а молоденькие горничные вечно шушукались у него за спиной. Ему не было дела до них, но вот предстать так перед Джинн ещё совсем недавно казалось верхом неприличия.

Дилюк через верх стянул с себя рубаху и отправил её всё туда же, на пол. Рагнвиндр не успел даже смутиться своих шрамов: он давно воспринимал их как часть себя и никогда не думал, что их может увидеть кто-то другой. Кто-то близкий ему. Женщина.

Возможно, другую бы смутило количество следов от старых ран — какую-нибудь нежную барышню, которая не видела в жизни ничего, кроме официальных чаепитий и пышных балов. Но только не Джинн. Она прильнула к нему и принялась покрывать поцелуями каждый шрам, до которого удалось дотянуться. Её руки ходили вверх-вниз по его спине, и Дилюк вздрагивал каждый раз, когда её пальцы задевали чувствительные точки.

— Джинн… — ошалело выдохнул он.

Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не утонуть в волне, накрывшей его с головой. Затем он прижался к ней и повалил обратно в постель. Его губы прильнули к её шее, а ладонь аккуратно легла ей на талию — именно там она всегда покоилась, когда они кружились в вальсе на семейных балах. Только сейчас её отделяло от кожи не пышное платье с корсетом, а всего лишь тонкий слой белой хлопковой ткани.

Джинн взяла его ладонь в свою и уверенно опустила её ниже, к бёдрам, туда, где бесстыже задралась ночная рубашка, обнажив панталоны — последний рубеж меж наивностью и зрелостью.

Дилюк вопросительно посмотрел на неё.

— Ты уверена?

Джинн кивнула. Она не знала, что их ждёт впереди. Но знала точно, что хочет быть здесь и сейчас с ним. Разделить эту ночь на двоих.

Он медленно и аккуратно, почти не дотрагиваясь до самой Джинн, стащил с неё бельевые штаны — к счастью, она помогла ему с завязками на талии. Заодно она развязала узел на шее, чтобы легче было дышать, и в вырезе ночной рубашки, ставшем неприлично глубоким, показалась её грудь.

Голых женщин Дилюк видел в своей жизни всего раз, много лет назад, когда нашёл у Кэйи стопку открыток с откровенными изображениями. Тогда юный наследник Рагнвиндров мгновенно стал пунцовым и поспешил засунуть их обратно в тайник, где их и обнаружил.

Джинн выглядела другой. Не такой картинно-разукрашенной, более естественной, в чём-то — чуть более неловкой, где-то — более расслабленной. На белой коже лобка выделялись густые тёмные волосы — не аккуратно состриженные, как на тех открытках, а растущие вниз, в промежность, об одной мысли о которой у Дилюка кружилась в экстазе голова.

Несколько бесконечных моментов Дилюк не мог оторвать взгляда, и Джинн заволновалась. Она вцепилась в край одеяла, почти готовая прикрыться им и спрятаться, а то и вовсе убежать.

— Что-то не так?

— Нет, ты… Ты так красива.

Помнится, когда-то давно юнец Рагнвиндров виртуозно отвешивал комплименты всем знатным дамам, раскланиваясь с ними, как того требовал этикет. Но Дилюк давно не практиковался, и это короткое признание — единственное, что пришло ему в голову в столь ответственный момент.

Джинн расслабилась. Дилюк не врал, а если бы вдруг и соврал, она бы сразу это заметила. Мимоходом она с удивлением отметила про себя, что не чувствует смущения, хотя оно было бы даже к месту в такой интимной ситуации. Она не знала, что служило причиной такого спокойствия — собственное острое желание, уверенность в Дилюке или, быть может, выпитое магическое варево? — но чувствовала она лишь нежность и ощущение правильности происходящего. Ощущение, что именно так всё и должно быть.

Когда он снимал с себя брюки, а затем бельё, он отвернулся. И укорил себя за своё смущение: если они действительно собирались провести вместе ночь, то не было ничего глупее, чем пытаться скрыть от неё какие-то части своего тела. В конце концов, она от него ничего не прятала.

Он повернулся и впервые предстал перед ней обнажённым. Что бы ни говорили местные сплетницы, он не был столь же высок и красив, как некоторые кавалеры Мондштадта. Упругие мышцы, что позволяли ему легко обращаться с двуручным мечом, были покрыты шрамами, кожа кое-где — магическими ожогами, которые уже не затянет никакая магия. Он обнажил перед ней не только тело, но и себя самого — и в нетерпении и страхе ждал её реакции.

Взгляд Джинн не изменился: она глядела на него с той же нежностью, с которой смотрела до этого все эти годы. И если когда-то он не замечал этого, то каким же дураком был!

Его Джинн, родная Джинн.

Дилюк не спешил. Он лёг рядом и прикрыл их одеялом, после чего сгрёб свою женщину в объятия. Пламя из камина уже достаточно прогрело комнату, но тепло от их тел, отчаянно прижимающихся друг к дружке, грело их куда сильнее.

Дилюк страшился того, что должно было произойти дальше. О соитии мужчины и женщины он знал мало — по сути, уверен он был лишь в том, что должен войти внутрь.

Одно он знал точно: даже обладая столь скромными знаниями, он обязан сделать всё как должно.

— У тебя… не было мужчины?

Он знал ответ ещё до того, как задал вопрос. Оставалось лишь надеяться, что он не оскорбил её своими подозрениями, которых, в общем-то, и не было. Но Джинн не рассердилась, лишь немного зарделась и отрицательно помотала головой.

Значит, он будет столь же осторожен, как когда ступал вдоль обрыва с двуручным мечом и походным мешком за спиной. Будет просчитывать каждый шаг, чтобы оправдать её надежды.

Он стал целовать и поглаживать её — женщину, которая приняла его таким, какой он есть, и готова была принять в себя. Его рука скользнула под рубашку и наконец впервые дотронулась до кожи её туловища. Когда она прошлась по груди, задев затвердевшие соски, Джинн охнула и резко выдохнула.

Вдохновлённый первыми успехами, Дилюк приготовился опуститься ниже, но магистр вдруг остановила его руку.

— А у тебя… сколько женщин было у тебя? — вырвалось из раскрасневшихся губ.

Дилюк надеялся, что они обойдутся без этого вопроса. По крайней мере, не в такой формулировке. Конечно, во время странствий по Ли Юэ к нему не раз жались напомаженные девицы в трактирах. Он хорошо запомнил, что на их щеках были криво размазаны красные румяна, а неестественно длинные ресницы обольстительно хлопали. Они двигали алыми губами, что-то шептали ему, а из их ртов несло перегаром и выпитым абсентом. Однако усилия девиц были напрасны: в то время восемнадцатилетний наследник Рагнвиндров пребывал в слишком далёком и тёмном месте, чтобы хотя бы всерьёз взглянуть на них. В мондштадтской юности же, до трагических событий, его волновала лишь одна женщина — и сейчас она лежала, почти совершенно обнажённая, рядом с ним.

— Ни одной, — честно признался Дилюк. Его ответ прозвучал так, словно после долгой схватки он сложил оружие и сам смиренно склонил голову под меч соперника. Ему стало стыдно: если Джинн пришла сегодня ночью к опытному мужчине, который должен был уверенно взять её, её ждёт разочарование. Потому что он, Дилюк, таким мужчиной не был. И его женщина вправе рассердиться или засмеяться.

Джинн коротко выдохнула. Вместо насмешки в её голосе было лишь облегчение.

— Я… я иногда думала, когда ты ушёл…. С кем ты сегодня… И кто греет тебе постель.

— Чаще всего костёр, — коротко ответил Дилюк.

Джинн замерла на минуту, а потом засмеялась, прикрыв рот ладонью. Её грудь, не скованная корсетом, подрагивала под рубахой. Даже Дилюк не сдержался и улыбнулся кончиками губ — едва заметно. Но Джинн всё видела. Она прижалась к нему и бесстыдно обвила его ногами, отчего Дилюк весь мгновенно затвердел.

Пока он отвечал на поцелуй, ладони легли на её ягодицы — уже от одного этого бесстыдного действия у обоих перехватило дыхание.

Откладывать неминуемое было некуда, и Дилюк решил прояснить всё до самого конца:

— Если… если вдруг… у нас будет ребёнок, даю слово, он или она никогда не будет ни в чём нуждаться, — очень серьёзно проговорил он, чтобы она не сомневалась в твёрдости его намерений.

Джинн догадывалась, что наутро Дилюк наверняка сгоряча предложил бы ей выйти за него, если бы не знал, что она не согласится. Время ещё не пришло.

— Ребёнка не будет, — уверенно ответила ему Джинн. — Сейчас мы не можем себе его позволить. Мондштадт нуждается в нас, Дилюк. Ты же знаешь, я не могу оставить свой пост, пока магистр Варка не вернётся. И я никогда не стала бы обманом отвлекать тебя от твоей миссии.

— Но… как ты можешь быть уверена?

Стоило вопросу повиснуть в воздухе, Дилюк почувствовал себя полным дураком. Наверняка дело в особенностях женской физиологии, о которой он не знает почти ничего. Или в проклятой фазе луны, или ещё чём-нибудь. Иными словами, он ожидал чего угодно, но не того, о чём дальше поведала ему Джинн.

— Лиза дала мне в дорогу зелье, сказала, что пригодится от бессонницы. Я сама только недавно поняла, что это на самом деле. Где-то с месяц назад мы с ней обсуждали… такие вещи.

Дилюк захлебнулся возмущением, его глаза сердито блеснули огнём. Опять эта Лиза. Опять вмешивается в их дела!

Но то, что Джинн сказала о ребёнке — правда. Они не могут позволить себе такую роскошь. Не сейчас.

Нужно было действовать дальше, и лучшее, что придумал Дилюк — это разведать обстановку. Он сдвинул одеяло в сторону, и его рука направилась вниз, пока не скользнула по жёстким волоскам в сокровенное пространство между бёдрами.

Джинн шумно выдохнула и вздрогнула. Её руки согнулись в локтях и вцепились в подушку, когда он начал осторожно поглаживать её в самом чувствительном месте. Один раз, когда его пальцы поднялись чуть вверх и надавили, она выгнулась всем телом и издала какой-то непривычный, первородный звук, который он никак не ожидал услышать от Джинн. Она, видимо, тоже, потому что тут же прикрыла рот ладонями, изумлённо глядя перед собой.

Это была не единственная перемена, которую Дилюк заметил в Джинн. Там, где он водил ладонью, вдруг стало очень мокро, его пальцы уже легко могли протиснуться между складками. И какой-то первородный инстинкт подсказал Дилюку — пора.

Когда его член коснулся её, она от неожиданности сжалась, но быстро опомнилась и сама шире раздвинула ноги. Он не сразу, но вошёл в неё — ненамного, пока она не поморщилась.

— Тебе больно?

— Нет, — быстро среагировала Джинн, но поняла, что уже выдала себя. — Немного. Не останавливайся.

Видя его нерешительность, она сама подалась вперёд, и ему ничего не оставалось, кроме как войти до конца. Внутри неё было мокро, горячо… и очень, очень сладко. Такого ощущения Дилюк не смог бы вообразить даже в самых смелых своих фантазиях — в то далёкое и недолгое время, когда они у него были.

Он начал двигаться, прислушиваясь к её прерывистому дыханию. Вдох-выдох, вдох-выдох. Глубокий вдох, короткий, вожделенный выдох. И излился быстро — пожалуй, слишком быстро, если судить по тем немногочисленным знаниям, которыми обладал.

— Кха!

Дилюк хорошо помнил гордые скалы Ли Юэ, на высоте которых вдали от людей обитали древние хранители этой страны. И Драконий Пик — самую высокую гору близ Мондштадта, на которой всегда лежит снег. Но ни одна из них не могла бы сравниться с той вершиной, на которую он взлетел сейчас, разделив ложе с любимой женщиной в гостиничной комнате маленького трактира на перекрёстке.

Джинн глядела на него широко распахнутыми глазами: видимо, она тоже не была осведомлена обо всех подробностях интимного процесса. Её грудь высоко вздымалась, а разгорячённые губы двигались, словно она возносила молитвы своему архонту.

В этот момент Дилюк любил свою Джинн так ярко и остро, как никогда раньше.

Дилюк лёг рядом, нежно поглаживая её бледную кожу. Сердце бешено колотилось, и он всё ещё не мог привести дыхание в обычный ритм. Но Джинн выглядела спокойнее, лишь капельки пота на лбу выдавали то, что сейчас произошло. Дилюк не был уверен, ощутила ли она тот же прилив безудержного счастья, который наверняка сбил бы его с ног, если бы он стоял на земле.

Несколько мгновений он думал, как спросить её об этом — и в конце концов решил рискнуть, повторить ласки, которые до этого ей понравились больше остальных.

Дилюк задержал дыхание, словно перед прыжком с большой высоты, и провёл ладонью по внутренней стороне бёдер Джинн, на что та немедленно ответила стоном и придвинулась ближе к его руке. Сомнений не осталось.

Щёки Джинн горели алым пламенем, которое становилось всё ярче от его поглаживаний. По её прерывистому дыханию Дилюк быстро понял, какие движения нравятся ей больше всего, и старался повторять их раз за разом.

Джинн уже не сдерживалась. Она сжала ноги, крепко обхватив его руку, и заёрзала из стороны в сторону. Дыхание участилос и, стоило только Дилюку сделать следующее движение вверх, слилось в единый ритм с бешено колотящимся сердцем. Джинн сжалась, почувствовав разливающуюся внизу глубокую, томную сладость, и резко выдохнула. Она выгнула спину и крепче прижалась к руке Дилюка, позволив себе уплыть по течению постепенно затихающих волн удовольствия.

— Ди-люк… — вырвалось у неё, после чего она в последний раз вздрогнула и затихла.

Дилюк прижал её к груди и поцеловал вспотевший лоб. Он надеялся, что не сделал ничего предосудительного и Джинн испытала лишь удовольствие от его прикосновений — по крайней мере, ему показалось, что так и было.

— Всё хорошо? Джинн?

Магистр смогла лишь кивнуть. Она не знала, как передать захватившее её ощущение, и даже не была уверена, имела ли она право на него. Делают ли так другие или они перешли какую-то границу дозволенного? Пожалуй, стоит по возвращении спросить об этом Лизу — разумеется, после того, как она объяснит свой обман с информаторами из Сумеру. А пока Джинн была уверена лишь в одном: так хорошо ей не было никогда.

И ещё почему-то не сомневалась, что ей не будет так хорошо ни с кем, кроме её Дилюка.

К счастью, скачущее в груди сердце постепенно успокаивалось, дыхание возвращалось в норму, и можно было трезво подумать о том, как быть дальше. Она отстранилась и села в кровати, поправляя ту немногую одежду, что осталась на ней.

По всей видимости, в голове Дилюка пульсировал тот же вопрос, поскольку в следующий момент он сам озвучил мысли Джинн:

— И что мы будем… делать теперь?

Джинн уже завязала тесёмки на ночной рубашке и деловито расчёсывала спутавшиеся волосы, готовясь ко сну. Теперь она снова походила на ту деловую и сдержанную Джинн, которую он привык видеть. Но всё же что-то в ней изменилось. Что-то едва уловимое. Возможно, дело в этом озорном огоньке в глазах?..

— Пожалуй, лучшее, что мы сможем сделать — это попытаться поспать. С рассветом нужно возвращаться в Мондштадт. У меня много дел, и ещё бы сказать пару ласковых слов Лизе…

— Добавь пару неласковых и от меня, — недовольно буркнул Дилюк и сгрёб Джинн в охапку, укутывая их обоих в тёплое одеяло. Она положила голову ему на грудь, удивившись, когда её веки успели стать такими тяжёлыми. Обоих одолевал сон.

— Как хорошо, что здесь нас никто не знает, — сквозь полудрёму молвила Джинн.

— Никаких слухов, — согласился Дилюк. — Репутации нашего магистра ничто не угрожает.

Они лежали рядом, вбирая в себя тепло друг друга и слушая, как трещит в камине огонь, пуская на стены неровные жёлто-рыжие блики.

— Но мы недалеко от Мондштадта.

— В нескольких часах езды.

За окном снег кружился в яростном вихре, перерастая в настоящую бурю, которая с отчаянием билась в закрытые ставни. Но здесь, в маленькой комнатке, было тепло как никогда.

— Мне понравилось местное рагу.

Дилюк вдохнул запах её волос. Они по-прежнему пахли свежестью… и одуванчиками.

— Нужно будет как-нибудь повторить заказ.