Камень поблескивает сквозь стекло.
— Эта вещь… В самом деле, она способна даровать бессмертие?
Император говорит тихо, его голос немного хриплый после долгого молчания.
Линг кивает.
Император откидывается на подушки, трет морщинистыми ладонями виски.
— Унеси его, — наконец произносит он.
Это, наверное, последнее, что Линг ожидает услышать, и поэтому не успевает себя одернуть.
— Отец?
Император невесело усмехается.
— Я не альмедик, и никогда не пытался учиться этому, — говорит он, — но разве стоит бессмертие одного человека стольких жизней?
Взгляд его остаётся прямым и ясным, несмотря на болезнь.
Лингу ничего не остаётся, кроме как поклониться и развернуться к выходу из покоев.
— Когда ты станешь императором, — настигает его голос, — ты сумеешь правильно распорядиться этим.
— Да, отец.
У Линга ком в горле, император — как всегда — насквозь его видит. Линг знает, о чем он. Стекло под пальцами обжигает холодом.
Люди шепчутся у него за спиной. Лингу семнадцать, и дворец кажется огромным и невероятно тесным при этом.
«Всего лишь мальчишка», — слышит он.
«Настоящее безумие — доверить ему страну!» — приглушенно доносится из-за дверей.
«Следует задуматься о назначении регента», — шелестит где-то справа.
«Нельзя оставлять власть в руках клана Яо».
Линг растягивает губы в хищной ухмылке, и кто-то явно давится своими же словами.
Ран Фан следует за ним, болезненно выпрямив спину, и это настолько не похоже на её обычные плавные движения, что заставляет происходящее казаться дурным сном.
С момента погребальной церемонии проходит около шестидесяти часов, прежде чем ему удаётся хоть немного поспать.
«Император сам объявил его своим наследником», — негромко произносит кто-то, и только тогда гул понемногу стихает.
Линг трет виски холодными пальцами. Одни цифры не сходятся с другими настолько, что это кажется издевательством.
Линг открывает глаза, продолжая размеренно дышать. Тёмный силуэт мягко движется от стены, слегка отводит левую руку назад.
— Здравствуй, Ши из клана Тэй.
Тот молча бросается вперёд.
Кинжал звенит по полу, выбитый из руки.
Неудачливого убийцу, тихо подвывающего от боли в сломанном запястье, выводит Ран Фан.
Линг медленно проводит пальцами по собственному лицу. Ничего. Ни следа крови.
— Пожалуйста, — говорит Линг, и он вообще не уверен, что это правильное решение, но Мэй-чан не отводит взгляда, и, — научи меня.
Она, конечно, знает, зачем. Но не отказывается.
От количества формул ноют виски. У Линга есть целых два часа до следующего приёма, и почти час перед первой утренней аудиенцией, и это настоящее богатство.
— Если Ал спросит — я не буду ему врать, — говорит Мэй-чан, машинально внося поправку в уже почти дописанную формулу.
— Я и не собирался просить тебя об этом.
— Даже если это будет приказом, — тихо продолжает она.
Линг поднимает голову от записей.
— Я не собираюсь отдавать приказы, ради выполнения которых может понадобиться переступить через себя, — резко сообщает он.
В развалинах гуляет ветер. Песок забивается в волосы, скрипит на зубах и царапает кожу.
Линг не знает, как именно алхимики Ксеркса защитили эти книги от времени, — но вот холодный переплёт под его пальцами, и на страницах вполне различимы символы… Линг не сразу осознает, что понимает написанное. Он осторожно закрывает книгу и помещает её в заплечный мешок к трём остальным.
— Я говорю не об обмене.
Истина смотрит на него пустыми глазами. Это должно казаться жутким, но вместо страха Линг чувствует только усталость.
— Мне не сдалось знание, и я не собираюсь заключать с тобой никаких сделок. Он принадлежит мне. Верни его.
Истина хохочет. В пустоте не должно быть никакого эха, но звук отражается от чего-то. Стеклянный сосуд трескается в руке, и почему-то это больно так, словно осколки прорезают ладонь насквозь.
От вспышки перед глазами плавают цветные круги.
Белое.
В ушах звенит. Линг медленно разжимает пальцы. Вымазанные кровью осколки падают на пол с тихим стуком. Ладонь противно ноет.
Красное.
Эффект от негромкого чужого смешка — как от удара током.
Линг закрывает глаза.
Чёрное.
Он не собирается падать в обморок, просто усталость — откуда только взявшаяся — невыносимо давит на плечи.
«В конечном итоге, — думает иногда Линг, — это мой выбор. С самого начала.»
Грид, конечно, знает об этом, но молчит.
До весны примерно два часа, до рассвета — четыре.
Линг чувствует себя немного глупо, сбегая через окно из собственного дворца. Черепица скользит под ногами — недавно прошёл дождь, и дышать так легко, что немного кружится голова. У Линга за спиной сто двадцать четыре покушения, и восемьдесят семь из них совершались ночью. Когда чужое присутствие начинает чувствоваться особенно остро, он даже не оборачивается.
— Мне казалось, императору следует быть более осторожным.
Линг пожимает плечами:
— Почему-то я сомневаюсь что ты пришёл убить меня.
Грид садится рядом, с лёгким недоумением рассматривает примеривающегося к руке москита.
«Отравится», — машинально думает Линг.
«Вот ещё», — ухмыляется Грид беззвучно.
Линг успевает почувствовать эту ухмылку губами, когда Грид наклоняется к нему.
«Ты — мой», — говорит иногда Грид, как будто это объясняет вообще всё на свете.
Линг не сразу понимает, что в переводе с гридского это значит «Я люблю тебя».