А когда Антон моргает, ничего этого нет.
Ни дороги, ни остановки, ни тропинки с торопливыми ворчащими пешеходами. Только поле.
Антон оглядывается, растерянно жмурясь. Видимо, опять задумался о своём и сам не заметил, как ушёл не туда. Права мама была — нужно смотреть, куда идёшь, а не в облаках витать.
Он разворачивается, ожидая увидеть за спиной знакомые пейзажи, но и там одно лишь поле — золотистое, спокойное и как будто бы бескрайнее. Даже кромку леса у горизонта не видно, не то что дома или завод.
И как можно было так бездарно заблудиться?
Антон со вздохом вытаскивает телефон из заднего кармана и поджимает губы, глядя на пустые полосы там, где располагается индикатор сигнала. Давно пора поменять оператора, этот перестаёт ловить, стоит выехать за черту города — ни фотки с шашлыков переслать, ни лекарства бабушке загуглить. Ни, вот, карту посмотреть. Придётся вспоминать навыки ориентирования на местности, которые пытался когда-то донести опухший обжшник спящему на последней парте школьнику.
Он вертится на месте, задевая руками высокие колосья, но никаких ориентиров не находит — должно быть, в низину какую-то спустился. Ну ничего, стоит подняться повыше, и всё наладится — и сигнал появится, и завод видно станет, не может же такая махина долго прятаться? Антон точно вышел там, где нужно, и пошёл за работягами в промасленных комбинезонах, так что должен быть близко.
Убрав бесполезный телефон обратно в карман, он трогается с места без определённого направления. В конце концов, если ты в яме, куда бы ты ни пошёл, будешь подниматься, да?
Нет.
Это ногам кажется, что они поднимаются, а глаза прекрасно видят, что ничего не меняется. Поле как будто обволакивает всю реальность, не давая Антону покинуть себя, и ему бы начинать волноваться, но он себя чувствует на удивление спокойно, как будто и не опаздывает никуда.
Несколько минут мерного шелеста и звука сверчков спустя, Антон замирает, когда взгляд натыкается на тёмное пятно в золотом море. Человек! Значит, кто-то всё-таки тут ходит, и ориентироваться здесь можно!
Антон кидается вперёд, торопливо раздвигая колосья перед собой. Как-то сразу вспоминается и про собеседование, и про Макара, и про маму — и наслаждаться прогулками на природе больше не хочется, хочется поскорее найти, как отсюда выбраться.
Тёмное пятно из размытой мошки постепенно превращается в человека — мужчину средних лет, который, оказывается, тоже внимательно за приближением Антона следит.
Остановившись в паре метров (а сколько нужно по полевому этикету?), Антон ставит руки на колени, чтобы отдышаться, а потом поднимает взгляд и сипло спрашивает:
— Вы не п… вы не подскажете, как пройти к заводу лакокрасочных материалов?
Незнакомец хмурит брови — взгляд у него холодный, цепкий, как будто это его поле, и Антона здесь быть не должно.
— Завод? — переспрашивает он настороженно.
— Лакокрасочных материалов, — повторяет Антон, выпрямляясь.
Мужчина едва наклоняет голову, разглядывая Антона, словно диковинку, молчит несколько секунд, а затем отворачивается, переводя взгляд куда-то на горизонт:
— Здесь нет никакого завода.
Ну вот, видимо, всё-таки не на той остановке вышел, так и знал. Антон тянется в карман за телефоном и разочарованно цокает языком, видя, что связь так и не появилась. И признаёт:
— Кажется, я заблудился.
Сверчки заполняют своим треском всё свободное пространство.
— Ясен хер, — неожиданно басит незнакомец. — Как ещё ты мог тут оказаться?
— Из… вините? — теряется Антон и легонько впивается себе ногтями в ладонь, чтобы убедиться, что не спит.
— Говорю, только так сюда и забредают, — поясняет мужчина и протягивает руку. — Арсений.
Он стоит слишком далеко, чтобы можно было до него дотянуться, и Антону приходится продираться через растительность, чтобы подойти и неловко ухватиться за его ладонь.
Вблизи видно, как лохматятся давно нестриженные волосы, и Антон пытается понять, кто перед ним — рабочий с завода, которого тут нет? местный житель? сумасшедший бездомный? В нос бьёт только запах трав и земли, ни маслом, ни водкой от этого Арсения не тянет.
— А вы не подскажете тогда, как к остановке вернуться? — мямлит Антон, осторожно отнимая руку.
— А зачем тебе к остановке? — снова хмурится Арсений.
Что за вопрос дурацкий? Сказали же, человек заблудился, надо попасть на завод, что тут непонятного?
— Чтобы сесть на автобус.
— А на автобус зачем? — интересуется Арсений.
— Чтобы доехать до завода, — в голосе Антона начинает звенеть напряжение.
Так с незнакомыми людьми общаться невежливо, но обычно незнакомые люди не ведут себя настолько беспардонно.
— А зачем на завод?
— На собеседование! — Антон не выдерживает и повышает голос. — Зачем на собеседование? Чтобы взяли на работу! Зачем на работу? Чтобы получать деньги! Зачем получать деньги? Чтобы не сдохнуть от голода! Ещё вопросы будут?
Арсений только молча приподнимает брови, но этого достаточно, чтобы Антон окончательно уверился в том, что перед ним какой-то местный сумасшедший, и разговаривать с ним не о чем. Раздражённо отмахиваясь от колосьев, Антон разворачивается и широко шагает в случайном направлении — лишь бы подальше от этого мужика, вдруг он какой-то психически неуравновешенный.
Через несколько метров оглядывается быстро — Арсений стоит на своё месте и равнодушно провожает взглядом ссутулившуюся спину в чёрной олимпийке. Идти следом не пытается. Хорошо.
Антон, как заводная машинка, на импульсе своего гнева проходит метров двести, прежде чем задумывается о том, куда он идёт.
Поле вокруг всё ещё не выдаёт своих секретов, только умиротворённо шелестит колосьями да сверчит сверчками.
Ну и ладно, оно же не может быть бесконечным? Если Антон выберет одно направление, он точно куда-то да выйдет. К трассе, к деревне, к чему угодно, что не огромное золотистое поле.
И Антон идёт.
Хорошо хоть кепку надел, солнце не напечёт. На собеседовании он её, конечно, снимет, потому что никто не ходит на собеседования в кепке, даже на завод полиэтиленовой упаковки.
Нет. Стоп. Завод резиновых изделий? Молокозавод? Что это за завод, на котором Макар работает, вот ещё минут пять назад он же помнил, а теперь не уверен почему-то.
Это всё потому, что ты плохой друг, Антон. Вы с Илюхой со школы вместе, а ты никак не можешь запомнить, где он работает, даже когда просишь помочь устроиться…
Кем?
Переводчиком? Упаковщиком? Менеджером по закупкам?
Антон останавливается на месте и трёт лицо ладонями.
Может, голову всё-таки напекло? Иначе почему Антон вдруг стал не уверен в каждом факте своей жизни?
Так.
Он идёт на собеседование, верно? Или это уже оформление документов? Или всё сразу?
А на завод он подался, потому что на открытых микрофонах выступать это не работа. Это ему кто сказал? Мама? Или Ира? Или Нина? Нет, причём тут они, если Нину он много лет уже не видел, а с Ирой они в прошлом году ещё… или нет? Или до сих пор?
Антон трёт виски.
Может, это химзавод, и с него утечка какая-то произошла? Или тут всё в грибах, которые выбрасывают ядовитые споры?
Почему. Чёрт. Возьми. Он. Ни в чём. Не. Уверен.
Назад Антон идёт понуро, далеко не так резво, как когда от Арсения убегал. Последний находится на удивление быстро — его фигура отчётливо темнеет на жёлтом фоне, как будто он всё это время ждал, что Антон вернётся. И был прав.
— Это сон, да? — интересуется Антон хмуро.
Арсений молча качает головой, а затем внезапно ныряет в колосья, опускаясь на землю. Антон устало садится рядом, осторожно приминая себе участочек поудобнее.
Почему-то внезапно становится очень устало, и Антон бурчит, закрывая лицо руками:
— Надо отсюда выбраться.
— Кому надо? — этот всё не успокаивается со своими вопросами дурацкими.
— Да мне, мне надо, — Антон трёт глаза и поворачивает лицо. — Мне надо идти.
Арсений смотрит на него как на дурака:
— Господи, так иди. Я тебя тут держу, что ли? Сам ко мне припёрся, пристал чего-то…
— Так я не… я не зна… я не понимаю, куда мне идти, — выдыхает Антон. — И зачем мне идти уже, если честно, тоже не понимаю.
— Вот! — Арсений поднимает палец вверх, как будто какую-то мудрость подметил. — А я о чём!
— Я думаю, что я, может быть, упал и головой ударился, и лежу там сейчас посреди пустыря без сознания, — начинает рассуждать вслух Антон. — И опаздываю куда-то.
Арсений протягивает руку, срывает колосок и принимается сосредоточенно жевать его кончик, глядя куда-то перед собой. Потом как будто принимает какое-то решение и оборачивается обратно к Антону:
— А тебе зачем тогда туда?
— Куда? — не понимает Антон.
— Ну туда, где ты ударился головой и опаздываешь. Зачем туда хотеть? Всё бы вам опаздывать куда-то, суетиться…
Антон напряжённо смотрит, как колышется колосок в такт движения челюстей Арсения:
— Кому «вам»?
— Людям.
Ну всё, понятно, он точно в коме какой-нибудь, и ему снится, что он встретил лешего, или домового, или полевого, или как это называется вообще. Тупой бесполезный сон, котором ничего не происходит, и его же мозг сам с собой пытается в диалоги, очень неизобретательно. Мог хотя бы вместо мужика какого-то Настю Задорожную подсунуть.
Антон смело протягивает руку и шлёпает ладонь Арсению на лицо. Лицо у него тёплое и колючее, очень реалистично.
— Ты охуел? — интересуется лицо из-под ладони.
— Да ну всё равно это ничего не на самом деле, — отмахивается Антон.
— Я такого не говорил, — ворчит Арсений, уворачиваясь от чужой руки. — Я лично очень даже настоящий, насколько мне известно. И поле настоящее. Это насчёт тебя и твоего завода я не уверен.
— Нет, это завод настоящий, — вяло спорит Антон. — Только я не помню, он химические реактивы производит или… или канистры, кажется…
— Сам не знаешь, короче, — ворчит Арсений себе под нос.
Антон упрямо мотает головой:
— Да ну нет, у меня тут записано, город Старая Купавна…
— Село, — поправляет Арсений. — Есть такое.
— Не-не, город. И рядом завод.
— Село, — упорствует Арсений. — И рядом поле.
А на самом деле окажется, что ПГТ, а рядом и поле, и село, и всё на свете.
Антон вздыхает и разочарованно махает рукой:
— Понятно, не успею я на своё собеседование, короче.
Нужно признаться, для человека, который рассуждает про опоздания, он на удивление спокойно сидит на месте. Снова накатывает то приятное ощущение спокойствия, словно поле вокруг его обнимает и защищает, как огромный золотой купол. Этим полем хочется укрыться, закутаться в него, дать себя убаюкать — и плевать, какие тут могут быть опасные споры и психически неуравновешенные лешие.
Антон выдыхает и ложится, чувствуя спиной, как приминаются жёсткие стебли.
— Чего там хорошего, на том собеседовании, — ворчит еле слышно оставшийся сидеть Арсений и продолжает жевать свой колосок.
А и правда, чего там хорошего? Макар говорил, работа несложная, только какая работа? Бумажки перекладывать? Крышки закручивать? Бракованные банки с конвейера убирать? Что, прям такая завидная работа, из-за которой стоит так париться? Этого Антон не помнит.
Он хорошо помнит приятные вещи — гол Месси на второй минуте в матче с Австралией, воронежскую «Балтику», дурацкие переделки песен на кухне Айдара. Остальное, всё то, в чём он не уверен, как будто стремительно гаснет, но Антону за это и не хочется держаться. Что там действительно хорошего, на том собеседовании?
Перспектива похоронить мечты о юморе и превратиться в скучного взрослого дядьку с работой на заводе, а потом женой, детьми и ипотекой? Такое себе. Мама всегда рисовала ему картины ужасного будущего, где одинокий Антон в сорок на съёмной квартире один жуёт покупные хинкали, но, если честно, эта картина Антону казалась куда более манящей, чем перспектива делить зарплату с банком, а хинкали с детьми. Но когда об этом говорят с таким ужасом, невозможно не поверить, что это и правда что-то плохое, правда?
Антон кладёт руки под голову и закрывает глаза. Июльское солнце щекочет лицо теплом. В принципе, если подумать, и тут неплохо. Лучше, чем в переполненном автобусе, это так точно.
— Ты чего делаешь? — раздаётся ворчливый голос рядом.
— Жду, пока проснусь, — отзывается Антон.
— М-м. Понятно. То ищешь, то ждёшь. А жить когда?
— Когда найду и дождусь, — отзывается Антон раздражённо.
Вот пристал, а. Сидит себе, мандит, вопросы свои дурацкие задаёт. Самому, что ли, никуда не надо?
— Чё ты доебался до меня? — вздыхает Антон.
— Я доебался? Ты сам на моё поле пришёл, — фыркает Арсений.
— На твоё поле?
— Моё поле, да.
Антон не выдерживает и снова садится, прожигая раздражённым взглядом дыру в собеседнике:
— Мужик, ты кто вообще такой?
— Я Арсений, — уверенно отвечает Арсений.
— Да ну, блядь, я понимаю, что Арсений. Ты тут бог, или леший, или призрак прошлого рождества, или моё бессознательное?
— Нет, я просто тут сижу, — в голосе Арсения полно искреннего недоумения.
— Да ну никто просто так не сидит в поле. В поле работают, или ищут чего-то, и ждут кого-то, или, я не знаю, обед несут. Никто вот не берёт и не сидит посреди поля.
— Зря, — пожимает плечами Арсений и отворачивается.
Вы посмотрите на него, какой философ нашёлся, мудрость веков познал или чего он выпендривается.
— Какой смысл сидеть в поле? — не унимается Антон. — Вот я тоже сижу в поле, и что я от этого, какой-то жизненный опыт приобретаю? Лучше становлюсь? Или что?
— Почему нужно обязательно становиться лучше, умнее, богаче? Почему нельзя просто быть? — пожимает плечами Арсений, не поворачиваясь.
— Да потому что… — начинает Антон раздражённо и осекается, когда понимает, что не может закончить предложение. — Потому что…
Почему? Потому что мама попросила? Потому что тётя Люда когда-то сказала, что он оболтус, который ничего не добьётся? Потому что Ленка в девятом классе заявила, что не пойдёт на дискотеку с таким неудачником?
Антон всё набирает, набирает воздуха, чтоб сказать, но вместо того, чтобы что-то из себя выдавить, просто захлёбывается в этой горькой несправедливости. Почему он, действительно, так потерялся в собственных желаниях и навязанных, что уже сам не помнит, чего он хочет? Помнит только всякие глупые мелочи, которые… которые и имеют значение на самом деле.
Ветер качает колосья, сверчки наполняют пространство размеренным стрекотом, облака неторопливо пересекают кажущийся бесконечным небосклон.
Антон делает глубокий вдох, затем выдох, и признаётся:
— Не знаю, почему нельзя просто быть. У тебя вот получается просто быть?
— Прекрасно получается, — отзывается Арсений не без хвастовства.
— И в чём… В чём секрет? — интересуется Антон осторожно.
Он ждёт услышать в ответ лекцию о том, что нужно просто отсечь неправильных людей, которые на тебя давят, и уже готовится протестовать и отвечать, что семью отсекать нельзя, но Арсений оборачивается на него и смотрит как-то спокойно и по-доброму, и говорит:
— В том, чтобы отъебаться от себя.
Ха, легко сказать!
Антон опускает голову и наблюдает, как носок кроссовки ковыряет землю между стеблями.
Если бы он мог быть таким чуваком, который вот так вот сидит посреди какого-то дурацкого поля и отрицает существование заводов, собеседований и любых проблем — разве он бы им не стал? Но он просто не может. Не такой он человек. Он тот, кто будет соглашаться на всё, чего не хочет, лишь бы никого не обидеть, тот, кто будет избегать конфликтов любой ценой и всё равно потом загоняться. Тот, кто готов год за годом жить не свою жизнь, лишь бы не думать о том, какую жизнь он хочет жить на самом деле.
— Как-то всё я не знаю, рыба ещё эта, — ворчит Антон, вспоминая старый мем.
— Какая рыба? — заметно напрягает я Арсений. — Давайте без рыбы. Я не для того в поле сижу вдали от рек и озёр, чтобы тут какая-то рыба…
— Ага! — Антон торжествующе тычет в его плечо пальцем. — Значит, у тебя всё же есть загоны. Значит, не такой уж ты и просветлённый!
— Да я и не говорил, что я просветлённый, — Арсений раздражённо дёргает плечом. — Но зато хотя бы чётко знаю, что мне нравится, и помню, что мне не нравится. В отличие от некоторых.
— В отличие от некоторых, — передразнивает его Антон. — Всё я помню, что мне нравится и не нравится. Мне, мне нравится футбол, и баскетбол тоже, и борщ, и большие футболки, и маленькие собачки…
— А жизнь? — вклинивается Арсений. — Жизнь тебе твоя нравится?
— Нет, конечно, — отвечает Антон быстрее, чем успевает подумать. — Но собственная жизнь никому не нравится.
Арсений поджимает губы и отвечает уверенно:
— Пиздёж.
— Чего?
— Много кому нравится их жизнь.
— Тебе вот на поле нравится сидеть? — фыркает Антон. — Это же скучно. И… одиноко.
Арсений пожимает плечами:
— Не одиноко, сюда иногда забредают всякие полудурки, которые ищут какой-то завод.
Антон улыбается, совсем немного, краешком губ:
— И что, общаться со всякими полудурками, которые ищут какой-то завод — это то, что ты хотел делать в жизни?
— Абсолютно так, — кивает Арсений без тени сомнения. — Это не значит, что тебе это подойдёт или кому-то ещё, но мне… мне это приносит радость. А тебе… тебе твоя жизнь приносит радость?
Антон рассматривает свои кроссовки в тишине где-то с минуту, а затем уверенно поднимается на ноги. Повинуясь странному порыву, он наклоняется и чмокает опешившего Арсения в макушку, а затем выпрямляется и поднимает с земли рюкзак.
— Пойдёшь? — интересуется Арсений, поправляя потревоженную причёску.
— Пойду! — уверенно отзывается Антон.
— На собеседование?
— Нахуй собеседование.
И он идёт. Уверенно шагает, разделяя перед собой колосья, как Красное море, и сейчас почему-то не страшно и не тревожно. Сейчас, в этом странном месте, в этом странном бескрайнем поле, Антону почему-то верится, что у него есть силы всё изменит. Повернуть свою жизнь в то русло, где он сам решает, кем работать, кого любить, и куда двигаться. Или не двигаться! Или стоять на месте посреди поля и наслаждаться тем, как ветер бьёт в лицо, растрёпывая волосы!
Именно сейчас он почему-то верит, что у него хватит сил на то, чтобы вырвать руль из чужих рук и задать курс своей жизни. Верит, что всё задуманное получится. Верит, что его на самом деле достаточно.
Верит и идёт вперёд.
Впереди, и сзади, и слева, и справа — бескрайнее море колосьев, которые, колыхаясь, как будто подталкивают Антона дальше.
Когда он оглядывается, чтобы увидеть, как далеко он ушёл от Арсения, он в этом море не видит никого вовсе. Где бы ни была темноволосая фигура, сейчас её не разглядеть, а всё что видно — это бесконечное жёлтое полотно под синим свободным небом.
А когда Антон моргает, ничего этого нет.
Перед ним дорога, остановка и пустырь, через который работяги тоскливо тащатся на смену. Антон разглядывает тропинку, бегущую до самого завода, а затем разворачивается и уверенно делает шаг вперёд — к остановке.