Ты идёшь вперёд величавой поступью, и земля трепещет под твоими ногами. Ты идешь вперёд, на челе неся тяжелый золотой венец. Корону, что водрузила на твою голову сама природа, преклонившая перед тобой колено.
Рассветное солнце нежно оглаживает твою спину своими лучами, дарит тепло. Оно покорено тобой. Оно больше не смеет причинять тебе боль, потому что ты — совершенство. Ты — вершина, которую более никому никогда не покорить. Ты — вечность в физическом воплощении. Ты — Бог этого мира. Бог жизни и смерти. И ты идёшь вперёд с гордо поднятой головой, упиваясь собственным могуществом, забывая обо всём остальном — теперь это не более чем бесполезный мусор для тебя. Твой взгляд устремлён только вперёд, в будущее. Теперь тебе под силу абсолютно всё!
Последние бастионы непокорного человечества разрушаются от взмаха твоей руки. Люди… что они могут? Они не более чем букашки под подошвами твоей обуви. Их ничего не стоит смять, раздавить. Но тебе нет до них дела. Они более не способны причинить тебе вред ни при помощи пресловутого хамона, ни при помощи своих машин. Они просто небольшая помеха на твоём пути и, может быть, пища, не более. И, наверное, именно последний фактор качнул чашу весов в сторону милосердия и заставил тебя опустить клинок, когда человечество преклонило перед тобой колени, признавая тебя Богом. Не то, чтобы тебе нужно было признание этих обезьян, но оно приятно греет твоё самолюбие. К тому же, к сожалению, люди — единственный вид на Земле, кто обладает хоть каким-то разумом. Они ещё могут развлечь тебя. Может быть. В любом случае, ты знаешь, что уничтожить их ты всегда успеешь. Они тоже это знают. Они боятся тебя.
Ты упиваешься жизнью во всём её многообразии. Везде, где может существовать она, можешь существовать и ты сам. И ты идёшь, идёшь и пьёшь, высасывая жизнь до дна, смакуя каждую каплю. Но тебе всё мало. И ты пьёшь всё больше и больше, не замечая, как становишься тем, кого боялись твои сородичи. Ты идёшь вперёд, сея смерть и оставляя за собой бесплодную пустыню там, где были густые леса. Где когда-то был твой собственный дом.
Люди боятся тебя сильнее, чем когда-либо. Они, подобно обречённым животным, загнанным в угол, поджигают остатки леса, что ты не пожрал, надеясь таким образом оградить себя от тебя. Огонь приводит тебя в чувство, ты тушишь пожар, но оглядываясь назад, на деяния уже своих рук, ты приходишь в ужас. Не таким ты хотел видеть этот мир! В тот момент ты был рад, что оставил людей в живых, ты был даже где-то в глубине души благодарен им за то, что они помогли тебе открыть глаза, и всё же ты наказываешь их довольно жёстко, дабы впредь о подобном они не помышляли.
И всё же ты тоже извлёк из этого урок, впредь ты будешь осмотрительнее, осторожнее. Ты знаешь, что ты сильнее этого безумного голода. Ты слишком долго шёл к тому, чтобы покорить солнце, чтобы стать совершенством. Ты слишком много отдал за это, чтобы проиграть голоду. Проиграть своей силе. Самому себе. Проиграть и всё испортить.
А ещё ты, наконец, понимаешь, чего именно боялись твои собратья и почему они не приняли твои идеи.
Шли годы, сливаясь в десятилетия, те сливались в столетия, а те в тысячелетия. Они проходят десятками, сотнями, а ты неизменен и столь же прекрасен. Мир постепенно, но покорно менялся, повинуясь твоим жестам, твоей воле. Он был открыт тебе весь и изучен тобой вдоль и поперёк, от самых высоких слоёв атмосферы, до самого глубокого дна океана. Ты — творец, а эта планета — твой холст, и ты с упоением рисуешь на нём всем, чем только можешь пожелать. Твоё зрение настолько острое, а рука точна, что картина не может не получиться идеальной. И ты смотришь на своё творение, внося последние штрихи, и, наконец, понимаешь, что достиг всего того, о чём мечтал. На губах твоих удовлетворённая улыбка. Ты, победивший солнце, усмиривший собственный ненасытный голод, покоривший собственную силу, одолел всех своих врагов. Нет тебе равных в этом мире. Ты построил свой Рай для самого себя. Лишь для себя и только для себя. Это ведь то чего ты всегда хотел, верно?
И всё же от чего в твоих вечно ледяных глазах ныне уже который год властвует печаль? Закаты и рассветы более не радуют твой взор. А на равнодушные далёкие звёзды тебе абсолютно всё равно. Ты абсолютно свободен от всех оков — физических и моральных. Все богатства мира у твоих ног, но этого тебе почему-то мало. Чего тебе ещё не хватает? Вечно чего-то желать — это людской порок. Людская алчность. Она не подходит тебе, совершенному. Так чего же ты хочешь? Зачем смотришь на людей, недостойных внимания твоего, но научившихся жить, любить, творить и танцевать подле тебя, так пристально? От чего порой рядишься в людскую одежду и ходишь среди них? Что ищет твой взгляд в их лицах?
Твои глаза чуть расширяются, когда тебе кажется, что ты видишь до боли знакомое лицо. Лицо, которое ты не надеялся больше никогда увидеть и ты, опьянённый иллюзией, срываешься с места, пытаясь не потерять его из виду. Ты хочешь увидеть такую знакомую улыбку, взгляд. И ты видишь. Но дарованы они не тебе, да и знакомое лицо принадлежит чужаку. Человеку. Ты замираешь, ощущая укол досады, и отводишь взгляд, кусая губу. Но потом ты вдруг вскидываешься, полный гнева, а на предплечье привычно появилось лезвие. Один взмах, но ты успеваешь заметить недоумение на таком знакомом и таком чужом лице. На миг ты чувствуешь вину, сожаление, но пламя ярости вновь всколыхнулось внутри тебя, выжигая эти чувства. Этот человек недостоин обладать таким похожим лицом!
Другие люди в ужасе отшатываются от тебя и падают на колени, молча моля о милосердии. Они узнают тебя сразу, они благоговеют пред тобой, но не понимают, что ты делаешь здесь, среди них, низших, смертных, недостойных твоего присутствия. Ты молча уходишь прочь гордой степенной походкой, хотя хотелось почему-то убежать.
Ты размышляешь над этим феноменом долго, удивляясь самому себе, но ответ находишь не сразу. Вернее, ты не хочешь видеть истину. Не хочешь принять тот факт, что тебе… одиноко. Что ты бы хотел показать свой Рай им. Разделить его с ними. Что хотел бы видеть в чужих глазах не страх, но лукавую искру, что хотел бы увидеть дерзкую ухмылку, услышать чужой смех и с наслаждением вступить в перепалку с кем-то, кого ты признавал как равного себе. Или хотел бы увидеть искреннее восхищение и безграничное доверие в чужих глазах, не слепую покорность, но уважение и желание отблагодарить за жизнь. Ты бы хотел вновь увидеть тех, что отдали всё, что у них было, чтобы ты стал совершенством. Воспоминания, что покрылись пылью тысячелетий, плывут перед твоими глазами удивительно яркими кадрами, и внутри что-то сжимается, сдавливает горло и раскалённой острой иглой вонзается в грудь. Ты чувствуешь на своих щеках что-то мокрое.
Тебя вновь наполняет гнев. Ты стираешь влагу с лица с невероятной злобой. Нет! Ты не должен тосковать по ним! Они оба были глупцами, обременёнными принципами и честью! Они не достойны того Рая, что ты построил! Их конец был закономерен! Да, ты благодарен им за всё, что они сделали для тебя, но их смерть лишь их вина, не твоя. Ты не должен скорбеть о них — слишком много времени прошло.
Только почему глаза так жжёт, а мир вокруг помутнел? Почему ты снова чувствуешь влагу на своих щеках, а дышать всё ещё тяжело?
Ты не такой уж и всемогущий, верно?
Хотя стоп, почему нет? В этом мире нет равного тебе. Ты — единственный в своём роде. Уникальный. Совершенный. И только ты можешь создать себе равного. Равных. Слепить из своей собственной плоти и крови. И лезвием ты отрезаешь от себя куски, не ощущая боли. И ты лепишь старательно, продумывая всё до мельчайшей детали — потому что это так в твоём духе. У двоих тебе подобных существ такие знакомые лица.
Существа делают первый вдох, они моргают и осматриваются, и смотрят на создателя как живые. И взгляды у них знакомые. У одного лукавая искра, у другого безграничное уважение. Ты безмерно доволен, ты чувствуешь удовлетворение от проделанной работы. И гордость. Ты смог вернуть их из мёртвых. И теперь ты можешь разделить с ними свой Рай. И ты делишь, ныряешь в созданную тобою же иллюзию с головой. Ты позволяешь себе забыть.
Однако вскоре ты начинаешь замечать, что существа, носящие личины твоих товарищей, умерших за тебя, не они. Они ведут себя как те, кого ты пытался вернуть, они так же смеются, улыбаются и злятся. У них те же голоса. Такие искусные подобия, что и оригиналы бы не отличили. Но вот ты отличаешь. Каждое различие режет глаза, и ты злишься на своих созданий. А ещё они слишком покорны твоей воле. И это злит тебя ещё сильнее. Они не могут спорить с тобой, не могут противостоять тебе — не пытаются даже. У них даже собственных воспоминаний нет — ты понимаешь это, когда пытаешься разговорить их.
Осознание накрывает тебя с головой, и вся тщательно выстроенная тобой иллюзия разбивается тобою же о реальность. Ты не вернул никого к жизни. Ты лишь создал жалкую пародию на тех, кого потерял. Марионетки из плоти и крови, а ты сам — кукловод. И ты не можешь больше смотреть на своих созданий. Невыносимо осознавать, что ты, совершенство, само воплощение жизни и смерти, не способен воскресить из мёртвых тех, от кого не осталось даже праха. Тех, кого бы хотел вернуть в этот мир. Они давно ушли. Ты не способен отмотать время вспять.
Ты в ярости сжигаешь солнечной энергией свои создания. Они даже не сопротивляются. Ты снова чувствуешь влагу на своих щеках, а мир перед глазами, всегда невероятно чёткий и детальный, помутнел вновь. Ты ненавидишь себя за это.
Ты решаешь отвлечься, снова надеваешь людские одежды и бродишь среди людей. Ты вновь обращаешь на них своё внимание, наблюдаешь за ними. Зачем? Тебе просто скучно только и всего. И вообще, ты делаешь то, что ты хочешь, и ничьё мнение тебя абсолютно не волнует!
По собственной же прихоти ты искусно сплетаешь маску несовершенства и прячешься за ней, однако не скрывая собственную красоту. Ты позволяешь с собой заговорить, ты очаровываешь и играешь с чужими искренними чувствами точно кошка с мышкой, глядя прямо в глаза своей жертве. В какой-то момент тебе кажется это довольно занимательным. Ты позволяешь себе углубиться в чужую суть, что казалось тебе такой примитивной, но, всё же, было в этом что-то, что цепляло.
Ты позволяешь чувствовать на своих губах чужие, позволяешь прикасаться к себе и дарить ненужное тепло. Ты позволяешь плотским утехам захватить тебя, однако остаёшься разочарованным — ты не почувствовал ничего.
Чужие сильные чувства, странные, чуждые тебе — давно уже чуждые — неожиданно заставляют замереть, держа в руках чужую душу с удивительной аккуратностью, почти нежностью. Ты давно забыл об этих эмоциях, но желаешь вспомнить. Неважно зачем — это лишь мимолётный каприз.
Ты — само совершенство, ты и должен быть один такой, поэтому ты не признаешь одиночества никогда. Всё, что ты делаешь, лишь твоя прихоть, не более.
Ты вспоминаешь о том, о чём сам захотел вспомнить, но не успеваешь всего того, чего бы ты желал — несовершенные существа, в отличие от тебя, смертны. Ты маскируешь боль от потери под обиду и разочарование и не позволяешь себе думать как-то иначе. Ты решаешь больше не пытаться, а то, о чём вспомнил — забыть вновь. Но не получается почему-то.
Подобранное тобой брошенное родителями дитя едва ли чем-то отличалось от остальных. Разве что его участь была медленная смерть от холода и голода. Ты мог бы пройти мимо или милосердно добить, но ты забрал его с собой, согревая своим телом. Ты выходил это дитя, вырастил, воспитывая его как воина и покорного слугу, ощутив мимолётно, будто ты вернулся на несколько сотен тысячелетий назад, как раз в те времена, когда твой верный слуга и ученик был совсем-совсем юн. Дитя росло быстро. И, в конце концов, погасло бы, завяло, истаяло, однако в этот раз ты эгоистично не позволил своей очередной игрушке умереть. Да, для тебя все жизни не более чем игрушки.
Бремя вечности ночным чудовищем — большего ты ему не дал — было тяжёлым для него, он не хотел этого, но он не смел жаловаться. А ты не хотел его отпускать. Не хотел снова быть один. Но и смотреть, как твой воспитанник медленно, но верно сходит с ума почему-то становилось невыносимым. В конце концов, ты позволяешь ему заснуть навеки. И где-то глубоко в душе жалеешь, что не можешь заснуть так же сам. Ты больше не смотришь на людей.
Тысячи лет давно уже слились в миллионы, а те постепенно сливаются в миллиарды, но ты по-прежнему неизменен. Ты идёшь вперёд неспешно, но во взгляде твоём царит вечная печаль. Тяжёлая золотая корона совершенства сдавливает виски, стирает кожу до крови. Ты устал. Ты уже давно не тот мальчишка, что упивался своей силой, что смотрел вперёд с вызовом. Ты давно понял, что не всемогущий, что не можешь называть себя Богом. Ты — совершенство, которое никому не нужно. Даже самому себе. Ты отходишь в сторону и позволяешь людям расти и развиваться. Они такие яркие, хоть и угасают быстро. Ты не помогаешь им, но и не мешаешь. Они не трогают тебя. Им не до тебя. Они хотят жить, они готовятся бежать прочь. Солнце скоро погаснет, но прежде сожжёт здесь всё дотла.
Люди странные. Они завидуют тебе, но, видя твой взгляд, сочувствуют. Они зовут тебя с собой к звёздам на своих космических ковчегах. Они спасают всю ту жизнь, что ты хранил всё это время, спасают всё, что могут спасти. И даже тебя, несмотря на то, что ты почти всё это время держал их в страхе, тоже пытаются. И ты, наверное, будь на пару миллионов лет моложе, с удовольствием бы согласился. Но ты так устал жить, что не хочешь уже ничего. Ты наблюдаешь за тем, как они улетают, и ловишь себя на том, что желаешь им удачи в новом мире. Впрочем, какая разница? Теперь тебе остаётся только ждать.
Ты щуришься на раскалённое злое солнце, выжигающее всю ту жизнь, что ещё оставалась на планете, и улыбаешься высохшими губами. Ты чувствуешь, что скоро всё закончится. Ты прикрываешь глаза и признаёшь, что даже солнце, на самом деле, ты никогда не покорял в полной мере. В конце концов, именно оно и стало твоей смертью. Ты победил. Ты проиграл.
Но, если так подумать, ты даже этому рад. Теперь, быть может, ты сумеешь встретиться с теми, кого потерял.
Ты с облегчением рассыпаешься в прах.