Скорбь гложет душу изнутри.
15 января. 17:00
Он закрывает глаза и вновь чувствует съедающую боль, которая казалась бесконечным морем страданий, что не имело дна и продолжалось без конца. Олицетворение боли в его понимании представлялось опустошённость внутреннего пространства человека. Это и являлось переизбытком в нём, по этой причине он каждый день умирал. И, к его великому сожалению, возрождался, словно Феникс, он также обладал способностью сжигать себя, но, в отличие от птицы, в нём не было того могущества и превосходства, которое описываются во многих легендах об этих мифологических существах. Его воскрешения зачастую означали лишь продление страданий. Он сгорал дотла, но прах его рассеивался безвозвратно. И каждый раз, возрождаясь вновь от руин, он словно заново переживал агонию разрушения
Но, несмотря на всю сложность алгоритма жизни, ему нравилось подобное состояние, что являлось для него чем-то наподобие своеобразной услады. Пак Чимин — полностью абстрактная личность, которому присуща отвлечённость от повседневного мира. Вовлеченность исследовании своего внутреннего мировоззрения и жизненной позиции. Вероятно, это единственное, что делало из него человека, а не тленное тело из мертвой души.
Придерживая пальцами сигарету, он раз за разом протягивал ее к своим пухлым губам, делал затяжку, держа дым внутри себя несколько минут, чтобы эта едкая смесь воздуха пропитала каждую клетку его тела, в особенности его лёгкие, с целью задушить себя этим. Каждый день он убивал себя, долго и мучительно. В пределах его мечтаний было умереть от рака или от других заболеваний дыхательного органа. По этой причине он выкуривал более пятидесяти сигарет за день, что являлось большим количеством для молодого человека. Жестокость жизни порождает, ведь в детстве Пак не то что видеть, он слышать не хотел слово «сигарета», как его выворачивало наизнанку, словно набухшую от дождя глину, распадающуюся на части. Основание таким ненавистным чувствам к обычной вещи было его окружающие, поскольку абсолютно все употребляли табачные изделия. Его мать днями напролёт сжимала губами трубочку с дымком. Отец, дедушка с бабушкой. Все родственники. Вся ирония заключается в том, что Чимин и сам стал заядлым курильщиком, от чего ему хочется смеяться и плакать. Но, в отличии от остальных, он курил не в удовольствия для себя, а во вред самому себе. Ненависть к сигаретам не угасла, наоборот только возросла.
Чувствовал он себя отвратительно, ему было противно от самого себя, очень хотелось покинуть это бренное тело, которое выглядело не лучше. Тощая фигура, что была покрыта многочисленными гематомами, синяками и порезами. Чимин частично занимался самоповреждением без суицидальных намерений. Это было единственным способом ощутить себя действительным человеком, когда все чувства внутри потухли и стали не более, чем пеплом, носящим имя эмоции. Давнее происходящее полностью изменило его восприятие мира. Всего лишь одно мгновение — и авария навсегда лишила юношу внутренней гармонии. Удар виска об осколки разбитого стекла повредили тонкие нити в мозгу, отвечающие за чувства. С того дня он словно потерял ключи от собственных дверей — пороги внутренних ощущений закрылись навсегда. Опустевшая оболочка тела принялась черпать еле-ельный тлен жизни из единственного оставшегося источника физической боли. Таким образом, стремясь хоть что-то почувствовать, он обращался к саморазрушению. Ибо иного средства у Чимина не оставалось.
Под его глазами образовались чёрные мешки, что свидетельствовало о его бессонных ночах. Страдал он от хронической бессонницы. Каждую ночь пил сильнодействующее снотворное, что прописал ему врач, но оно не смогло укротить бушевавший ум. Отдыхал Пак лишь по четыре часа, прежде вновь погружаясь в состояние дремотной апатии. На протяжении дня бесцельно блуждал где-то за пределами реальности.
Всё, чем он мог заняться — дрейфовать в пустоте часами, глядя сквозь себя взором. Даже самые простые дела требовали непосильного напряжения воли. Дни его были серые и однообразные. Каждый раз равнодушно шагал по одной и той же дороге, что вела на завод, где с утра до вечера работал. Монотонно повторялись движения его тела, словно старого механизма. Прежние увлечения, парк или шахматы — всё, благодаря чему когда-либо радовался, теперь представлялось суетным миражом.
Риск, алкогольный дурман или эйфория наркотика стали последним пристанищем для Чимина. Так парень шаг за шагом неисправимо деградировал. Прежняя подтянутая и здоровая кожа стала бледной, будто прозрачной. Выглядел он живым мертвецом, как зомби, что не живёт, а существует.
Привстав со своей постели, Чимин направился к балкону. Распахнул окно, ледяное дыхание зимы коснулось его щёк, ветер ерошил золотистые волосы, а изо рта брызнули облака пара от невыносимого холода. Он вздрогнул и съёжился, на нём была лишь атласная рубашка, что покрывала кожу, и тонкие штаны, которые при малейшем движении струились так, будто их вовсе нет. Пак так и не сумел отвести взгляд от двора, заполненного сугробами снега. Дети снизу играли в снежки, лепили снеговика. Чимин завидует им. Он сделал бы что угодно, чтобы вернуться в беззаботное детство, для которых в приоритете лишь игры с друзьями и просмотр новых серий любимого мультика.
Вдохнув холодный воздух, по нему пробежался неприятный озноб от высокой температуры, кожа его была очень чувствительной.
После роя мыслей, парень взглянул на окно: на стекле расцвели узоры от мороза. Чимин провёл указательным пальцем, рисуя знаки своих потаенных дум. То шли завитки-метелицы, то руны, значение которых одному известно. На последней нетронутой стекольнице в его голову неожиданно взбрела фраза из какой-то книги: «Гармония души и тела — как это прекрасно!», быстро прописав её, блондин притормозил и начал прожигать своим взглядом текст, написанный им же. Рябью стало сердце, и мысль явилась в ум: «О, мне ли знать сию связь души с телом и их единство».
Для Чимина «гармония» — это как мантия, которая впутывает нас, защищая от суровых условий внешнего мира, позволяя нам искать и наслаждаться моментами покоя и спокойствия. Как солнечные лучи преходящие сквозь цветное стекло, состояние гармонии создает наслаждение, приятные чувства и спокойствия. А тем более, говоря о гармонии души и тела, в которой каждое движение во взаимном согласии, человек чувствует свой ритм и следует за ним, ощущая удовольствия внезависимости от внешних недуг. Подобная идиллия у Пака вовсе отсутствовала, исчерпалось всё в давнем прошлом.
Тяжкий вздох, он обратно вернулся в свою комнату, оставляя балкон с окнами открытыми на распашку.
Пак протянул руку к верхней полке стеллажа, где располагались его любимые книги. Своё предпочтение он отдавал электронному варианту чтения, покупал печатные версии лишь действительно понравившийся ему книг. Коллекция бестселлеров, приобретенных им, в основном содержала следующие жанры: литературные классики, сборники лирических миниатюр, философские направления, психологические триллеры. Чимину менее всего по душе были труды, посвященные психологическим аспектам человеческой натуры. На его взгляд, они мало способствуют решению проблем, лишь рассуждая об их природе, да порождая временное вдохновение. Возможно, кому-то такие писания и способствовали прозрению, но он пока таких не встречал.
Достав одну из давно нетронутых книг, парень сдул с обложки осевшую на ней пыль. Давно же он не прибирался в скудно остановленной обители.
Отыскав страницу тридцать вторую, Пак прочитал подчёркнутые строку: «Кроме чувств, ничто не способно излечить душу, ровно как ничто кроме души не способно излечить чувства». Это одна из величайших тайн жизни — душу исцелять посредством чувств, а чувства — посредством души. Чимин задумался над прочитанным. А потом нашёл сравнение для ясности: «Подобно тому, как тело исцеляют лекарственные травы, однако растут они благодаря земле. Так душа и чувства — взаимно питают и лечат друг друга в круге жизненном».
Перевернул страницу на восемьдесят седьмую, Чимин также озвучил: «Душа и тело, тело и душа — какая же это загадка!». Да, он полностью разделял данную мысль. Как странны и различны эти два начала в человеке, но как тесно они связаны! С помощью тела мы выполняем нужды души, а путем души — нужды тела. Хотя мы не воспринимаем душу физически, она даёт о себе знать, ибо она — есть мы сами. А благодаря нашему телу мы воплощаем желания и прихоти души, то есть наши.
Из транса размышлений его вывел звонок в дверь, Чимин удивлённо взглянул по направлению к входу — кто бы мог прийти к нему, учитывая, что он ни с кем не поддерживал контакт из своего окружения, не считая соседа, который должен был сейчас находиться на работе.
Пак проигнорировал звонок, продолжая сидеть на диване. Трезвон не умолкал, на десятый раз он всё же пересилил себя и направился в коридор, распахивая дверь со словами:
— Кто там, чёрт побери? — и замер.
Перед ним стоял парень среднего роста в пушистой куртке и тёплых брюках, на лице красовались розовые румяна от холодной стужи. В чёрных волосах осели белые снежинки, тающие под тёплым светом лампы. Глаза у него цвета глубокой ночи, потемневшие от смятения и растерянности.
Быстро собравшись, Пак сделал шаг назад, чтобы тот прошёл за порог, и спокойным голосом начал заваливать вопросами:
— Юнги? Что ты тут делаешь? Разве ты не должен быть в Германии? Почему не предупредил, что возвращаешься в Сеул?
— Я звонил тебе, и очень много. Писал сообщения. Но ты даже не просмотрел, не то что ответил, — заявил Мин, его голос немного дрожал, показывая его волнение.
Чимин вспомнил про свой телефон, сломавшийся неделю назад, но не ответил ничего, всматриваясь в глаза Юнги — тёмные и насыщенные, как ночное озеро. Мин же продолжил:
— Я очень беспокоился! Почему ты мне не отвечал? Обиделся, или я что-то не так сделал? И что с твоим вид… — Пак приложил палец к его губам, не давая возможности продолжить говорить.
— Сними одежду, я поставлю чай, тогда и поговорим, — Чимин уже хотел отойти, как брюнет схватил его за тонкое запястье и прижал к себе, впутывая в свои оковы, крепко обнимая руками, от которых блондин не мог освободиться. Эти решительные и яркие прикосновения были наполнены силой и чувством тоски по человеку, которые вытесняли весь остальной мир, оставив лишь два тела, сплетшиеся в густых объятиях.
Спустя минуту, Пак заговорил. — Всё, пошли, — но Юнги ещё крепче прижался, укрепляя обхват на его спине.
— Подожди, давай ещё так постоим, я соскучился, — ответил Мин и зарылся лицом в шею Чимина, вдыхая такой родной запах. Блондин же сопротивляться не стал, продолжая стоять так еще бесчисленное время. В какой-то момент, Юнги сам отпустил Чимина, и тот сразу убежал на кухню.
Мин снял обувь, прошёл внутрь, рассматривая дизайн квартиры. Белые стены за годы пожелтели. Около двери в спальню большие часы, их мирные тики разносились в тишине. Напротив висели копия картины «Моно Лизы» и портрет Чимина, нарисованный Юнги. Брюнет подошёл поближе к ним, начал рассматривать: на картинах застыл тонкий слой пыли. Он поморщил нос и чихнул, как сразу услышал голос, который попросил его быть быстрее, а то чай остынет.
Парень поторопился, вымыл руки в ванной, и вновь бросил любопытный взгляд к картинам. За три года абсолютно ничего не поменялось из обстановки.
Состояние кухни было почти таким же: старый гарнитур, электронная плита и холодильник, увешанный магнитами. Небольшой стол соседствовал спиной к стене, а возле него стояли деревянные табуретки. Юнги расположился на одной из них, а Чимин напротив, ставя заварку на скутер стола.
— Тебе чай с мятой или малиной? Может, сразу всё вместе? — спросил блондин.
— Не нужно. Я буду просто чёрный чай.
— Как скажешь, — ответил, протягивая стакан с чаем парню. Налив себе горячий напиток, положил мяту с малиной и целых десять ложек сахара. Юнги удивлённо посмотрел на него, глазами лишь спрашивая: «Не слишком ли много?», а Чимин хоть и понял вопрос, но ничего не ответил, лишь натягивая улыбку
Сидели они молча ровно десять минут, поднимая стаканы к устам и опуская. Тишина была комфортная — для Чимина, а Юнги чувствовал сильный дискомфорт, не зная, как начать разговор. Спустя несколько лет между их отношениями пропала та лёгкость и комфорт, глядя в лицо Пака, он словно видел другого человека, узнавая лишь внешний вид, а в нём отчётливо отпечаталось временное клеймо. Будто мёртвый, подумал про себя Мин.
Рассматривая блондина, он заметил маленькую царапину на его ключицах, которая вела вниз под рубашку. Юнги нахмурил брови и, подумав немного, резко протянул руку к одежде Чимина, сорвал первые две пуговицы блузки, оголяя полностью ключицы. Мин ошарашено замер, осматривая небольшую, но глубокую рану, а возле неё несильный ожог. Чимин сразу отстранился, вставая со стула.
— Ты что делаешь?
— Что с твоим телом? Откуда такие повреждения? — обеспокоено спрашивал Юнги.
— Дело уж точно не твоё, — холодно ответил Чимин.
— Моё! — повышая голос. — Прошу, расскажи, что с тобой случилось? Может, над тобой издеваются или обижают? Не молчи, Чимин, — уже кричит брюнет.
— Прекрати орать, ты знаешь, как я ненавижу шум, — грубо отрезал Пак. — Насчёт ран, я их сам нанёс, — честно признаётся.
Юнги сразу замолчал, он был в ступоре, шокированный от услышанного. Вскочив, он приблизился к Чимину быстрым шагом, схватил руками воротник его одежды и со всей силой сорвал пуговицы, разрывая в клочья. Чимин не издал ни звука, лишь наблюдал за реакцией. У него наоборот проснулись интригующие чувства, стало интересно, чем же закончится вся эта непростая ситуация, которая уже нравилась ему.
На глаза Юнги бросились розовые соски, на которых был пирсинг, сильно выделяющиеся ребра и впалый живот. А самое заметное — синяки, царапины, засохшая кровь, два ожога и гематомы. Выглядело очень жутко.
— Зачем? — спросил Юнги. Чимин широко улыбнулся и с искрой в глазах посмотрел на него.
— Мне нравится. Причиняя себе боль, я чувствую себя более живым, — слишком просто ответил, будто это является полностью нормальным.
— Ты сошёл с ума.
— Я всегда был сумасшедшим, — отходя к подоконнику, он взял сигарету, поджигая зажигалкой. Глубоко вдохнул дым в себя, ощущая удовлетворение, опрокинув голову. — Ты, наверное, удивлён тем, что я курю, да? Я начал уже на следующий месяц после твоего отъезда в Берлин три года назад.
Юнги был хмурым, пальцы побелели, челюсть сжата. Чимин всё же опустил голову и взглянул на него, продолжил:
— Если тебе интересно, то я до сих пор ненавижу сигареты, но всё равно курю их, каждый день по пятьдесят штук. Как думаешь, когда я умру от рака? — поинтересовавшись, задумался он. — Хотя, придётся ждать долго, но, пока во мне есть терпение, я готов подождать до желаемого результата.
И вновь затягиваясь, подошёл к Юнги, прижался к нему. Он медленно выдыхал дым в лицо парня. Сначала их глаза соприкоснулись в молчаливом диалоге.
— Так вот почему ты всегда отказывался разговаривать по видео звонку? Всегда находил отговорки и причины. Но почему? — с трудом нашёл в себе силы задать вопрос Юнги.
— У меня старый район, тут всегда плохо ловит связь, по этой причине. Рассказав тебе всю правду, я бы не смог разглядеть в тебе все эмоции как сейчас, — признался Чимин.
— Узнав обо всём, я бы приехал раньше. Я бы тебе помог, приехал бы ради тебя.
— В этом нет смысла, мне не помочь. Да и в чём вообще? Я обычный, как и все, просто немного отличаюсь от других своими выходками. Но разве не ты сам говорил, что каждый человек должен быть индивидуален по своему. Вот я и придерживаюсь твоего совета, — словно издеваясь, изложил блондин.
Юнги слушал, глядя немым укором.
— Мне больно видеть, как ты доводишь самого себя до такого. Причину мне всё равно тяжело понять, — тихо отвечает наконец.
— И не нужно, просто прими как факт, — пожал плечами и обратно сел на свой стул.
Для Мина понятно стало то, что помогать Паку — нет смысла, тот сам шёл к этому самопоглощению, и в нём нет порыва к улучшению своего состояния, а значит лишь Чимин властен решить — продолжить ли сеять к пагубу. Никто кроме него не способен исправить и направить ситуацию в другое русло. Юнги решил принять факт, сказанным тем ранее. Он будет лишь молча примечать, к чему всё это придёт.
Юнги, так ничего и не ответив, горько сглотнул слюну, последовал действиям Чимина. И опять нависшая тишина, в которой сумбур мыслей царил в головах обоих. Они оба словно искали решение в глазах друг друга, но находили лишь собственное отражение.
— Есть хочется, — проговорил Чимин, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— Могу приготовить, — брюнет пошёл навстречу, сейчас хотелось привести мысли в порядок за более спокойной атмосферой. Он встал и направился к холодильнику, открыл, а внутри почти пусто, не считая прокисшего молока и двух контейнеров, в одном из которых мята, в другом — малина. — Тут ничего нет. Когда ты в последний раз покупал продукты? — повернувшись, спросил Мин.
— Честно, я не помню. Может быть, два месяца назад или пять, не скажу точно.
— Чем же ты питался тогда всё время?
— Ходил в кафе или ел рамён быстрого приготовления, — ответил парень и зевнул.
— Ясно. Тогда я схожу за продуктами, будь здесь.
— Да мне, в принципе, некуда деться.
В последний раз кинув взгляд на блондина, Юнги пошёл в коридор, накинул на себя куртку и надел сапоги, скрывшись за дверью. На улице очень холодно. С ветрами тоскливыми стемнело мгновенно. Во дворе детей осталось мало, чуя дурных алкашей, что опять у подъезда видать — в бутылочной игре заняты. Один уж от хмеля до низу штаны на бёдрах припустил, тем самым промежность свою позорную обнажив всем напоказ. Юнги лишь поморщился в отвращении, ускорил шаг.
В магазине взяв всё необходимое, он подошёл к кассе, где одна женщина ссорилась с кассиром из-за того, что всё дорого, и оплачивать такую цену за молоко она не собирается. Другие возмущались и требовали быстрее от гама избавиться, но женщина была настойчива и непреклонна и свою правоту доказывала, кассир попросил в таком случае уходить, но та сразу начала давить на жалость тем, что дети совсем голодные, нечем кормить. У Мина также сдавали нервы, как и у остальных, в конце не выдержав, он подошёл к ним.
— Вам сколько надо? — раздражённо спросил он.
— 1880 вон. — «Всего-то», — подумал парень. Он открыл кошелёк и оплатил за женщину, ей даже не приспичило поблагодарить, как бесследно ускакала. Облегчённо вздохнув, кассир принялся пробивать покупки. Юнги расплатился и ушёл домой к Паку.
Поднявшись к нужному этажу, насторожился — дверь была распахнута. Он нахмурился и вошёл в квартиру.
— Чимин? — позвал он, снимая обувь.
Когда он зашёл на кухню, никого не было. Положил пакеты на стол и заметил записку, взяв её, прочитал: «Я на крыше, иди туда». Юнги усмехнулся:
— Да мне, в принципе, некуда деться, — повторил слова блондина и всё же побрёл наверх. Чимин был слишком непредсказуем для Юнги.
Потихоньку открывая люк на крыше, Мин оглянулся и увидел парня, что лежал на снегу, разглядывая тяжёлые и тёмные облака, которые временами сверкали молниями. Парень подошёл к нему, глядя с вверху вниз.
— Ты почему в одной рубашке и штанах? — спросил. — Умрёшь от холода ведь, — добавил.
— Небеса, так много их, что с ними сложно выдержать. Как будто давят на меня, не давая двинуться. Их мрачность и туманность столь же сильны, что не позволяют найти мне путь, и всё, что мне остаётся — это смотреть и восхищаться такой энергией, что подчиняет меня, — вывалил свои ощущения Чимин. — Но порой приходится мне молиться, чтобы эти тучи развеялись, ибо в них вижу я себя, это беспокоит меня.
Юнги молчал несколько минут, после присел на корточки и, взяв его холодную ладонь, начал греть теплым воздухом изо рта. Используя его тактику, ответил также:
— Удручённые небеса — как слой пыли, которые могут засорять или покрывать твои чувства и мысли в те моменты, когда ты сталкиваешься с трудностями. Однако это не означает, что ты обречён на это. Как туман, который приподнимается, и как солнце, которое появляется после грозы, так и ты способен найти ясный путь к своему счастью. — даже ласково проговорил он, гладя его руку. Чимин на это усмехнулся.
— Зачем мне счастье, если я утопаю в удовольствиях, это мне и приносит великое наслаждение, — парирует Пак, мало веря своим словам. — По крайней мере, так было раньше, — добавил.
— Но ты ведь и сейчас что-то ощущаешь, ведь без чувств ты не способен описать свои эмоции.
— Нет, я лишь помню, что изведал в своей жизни. Воспоминаниями я говорю, которые искушают меня, но вспять ничего не вернуть, увы, — наконец перевёл взгляд на Юнги. — Даже сейчас плохо ощущаю холод. Не потому, что моя кожа прочна, даже наоборот. Просто в определённые моменты мой мозг игнорирует эти сигналы. Я игнорирую. Если смотреть под разными углами на один объект, то и восприятие сильно меняются, как и чувства.
— Хочешь сказать, всё то, что ты сейчас проживаешь — в поле доволен ты этим. И сам ведёшь к этому?
— Можно и так сказать. Кто бы кого не винил, мы сами предводители своей жизни, — вновь вернул свою голову к небу.
Юнги теперь понял, что помогать Чимину в этой паутине действительно бесполезно.
— Порой я романтизируют свою жизнь, — прошептал Чимин.
— Для чего?
— Мне нравится, поэтому.
— Ранее ты говорил, что не чувствуешь ничего, — уже парирует черноволосый.
— Но знаю, что мне бы понравилось это. Я уверен в этом.
Руки парня холодные, как лёд, на глазах Юнги стыли до синевы. Он видит — ледяные ногти мороза уже сжали их в цепкой хватке.
— Всё же, пошли домой. Что бы ты не говорил, сейчас тебе нужно согреться, — потянул за кисть Пака Мин.
— Было бы невероятно, если меня сейчас ударит молния, — замечтался блондин и нехотя встал.
— Это твоё идеальное завершение жизни? — устало спросил Юнги.
— Всё же рак для меня примечательнее, — только собиравшись закрыть за собой люк, на глазах Чимина сверкнула молния ровно там, где он лежал. Своей яркостью на мгновение она ослепила парня. — Надо было задержаться, — сдавил смешок и закрыл дверцу.
22:40
За окнами бушевала снежная метель, завывая угрюмо. Голые деревья отчаянно скрипели, их ветви гнулись от ветра. Вьюга шумела, свистя дико и не на шутку распаляя бурю. В такую непогоду холод в дом пробирается повсюду, обогреватели каждых жильцов, усиленно побеждали холод, создавая тепло. Юнги на кухне готовит еду из недавно купленных продуктов, а Чимин в своей спальне молчит, в окно глядит на метель без конца. Наверно, мысли его сей метелью сродни, вихрятся буйно.
Вдруг миг — и погасли огни, погрузив дом в темноту. Снаружи буря воет яростней, зловещие тени ползут. Юнги вздрогнул от неожиданности, плита, на которой он готовил пищу, сразу отключилась. Окружение было во тьме, ничего не видно. По памяти Мин осторожно добрался до спальни.
— И вновь мрак, — промямлил Чимин.
— Что делать будем? Всё вырубило.
— А что, темноты боишься? — игриво спросил Пак.
— Вовсе нет, — твёрдо заявил брюнет.
— Да ладно, я даже так могу разглядеть страх в твоих глазах. Чувствуешь интригу? — возбуждённо спросил он.
— Прекрати, — попросил Юнги.
— Пал наш храбрец, — рассмеялся блондин. — Где твой телефон? Уж включи фонарик тогда.
— Заряд кончился, — огорчённо откликнулся и присел на мягкий матрас возле Чимина.
— У меня свеча была одна, — он наклонился к тумбе, нащупав внутри полки свечу, и зажёг зажигалкой, которая лежала у него в кармане штанов. Хоть и тусклый совсем, но маленький огонь освещал пространство, теперь Чимин мог чётко разглядеть лицо Юнги и его эмоции. — Печально, что мы не наделены способностью видеть в темноте, как животные, — протянул Пак. — Вообще, животные во многом превосходят нас. Людей.
— Но и в человека есть ценная способность — разум. Животные обделены даром размышлять, — поддержал разговор Юнги.
— Поверь, я бы предпочёл не иметь ум вовсе. Большинство людей уверены, что без разума жизнь ужасна. Но, наверное, им известно, что быть неразумным существом куда легче. К ним даже мысль не постигнет, что они несовершенны. Ох, как я жажду быть животным.
— В этом есть смысл, — согласился с ним Юнги.
— Несомненно. Но не будем о сожалениях и невозможности наших действий. На некоторых людей это плохо скажется.
Юнги протянул бледную ладонь к свече, осторожно взял её и поднёс источник света к лицу Чимина. Теперь он различал каждую черту: глаза, одновременно такие многозначные и пустые; брови слегка сведены; а уголки губ изгибом лёгким недосказанных слов выгнуты.
— Твои изъяны не видны при таком скудном освещении. Признаюсь, выглядишь сейчас невероятно, в тебе отражается та самая искра, которая обычно в твоих глазах. Но она до невозможности фальшива.
— В света дня я бы выглядел также превосходно? — спросил Пак, ожидая ответа.
— Да, как и та твоя искра, она таится, как дрожащий светлячок. В тёмных глазах, что мраком объяты, едва видна. Будь цвет твоих зрачков светлый, даже орёл, что острым зрением своим не различил бы издали, столь крохотный ее блеск, — честно ответил Юнги.
Чимин промолчал, пытаясь переварить слова его, а после расхохотался, аж слезинка спустилась по щеке. Мина немного удивила подобная реакция, ибо такого «ответа» вовсе не ожидал.
Приведя себя в дух, блондин успокоился. Натянул ехидную улыбку, ближе присел к Мину. Наклонился к уху, тихо прошептал, обжигая горячим дыханием шею:
— Раз так, по мнению моему, без одежды на тебе, выглядел бы ты куда сексуальнее, — прикусил губу, переведя взгляд к глазам Юнги, в которых читалось непонимание и растерянность от слов Пака.
Ладонью блондин отобрал свечу с рук парня, откладывая её на пол, и уже смело обвёл торс ногами, прижимаясь ближе. Тот бездействовал, не отвечал и не сопротивлялся, просто сидел в том же положении, давая свободную возможность действиям Чимина. Несколько секунд он глядел в глаза брюнета, ему они так нравились, будто чёрные свежие ягодки, что отражали всё видящее, словно зеркало.
Протянул холодную ладонь к бледной коже лица, начиная нежно поглаживать и перебирая чёрные пряди волос назад, убирая чёлку. Медленно ведя вниз со лба до подбородка рукою, он приподнял его и сразу опустил прямо к своему лицу. Резко хватая зубами розовые губы старшего, прильнул к ним сначала нежно, и постепенно переходя на грубость, сминая их. Губы были безвкусными, обычными. Но Пак ощутил себя наркоманом, что после долгого воздержания наркотиков, вновь вкусил желанный никотин, всё глубже и жаднее вдыхая в себя этот дурман, кольцами оков замыкающий душу, что больше дурманило и привязывало к себе, без возможности отдалиться или навечно отвязаться. Вкушая запрещено-сладкий плод, избавиться от него будет невозможным, он либо будет душить или дурманить тебя, но итог всех ходов будет одинаковым — мучительным. Удовольствие накатило ко всему телу, колени вздрогнули от новых неистово забывшихся ощущений, а голова вовсе помутнела, не соображая череду предстоящих событий.
Юнги не отвечал, лишь искусно сидел без движений, мысли его улетучились, будто рой пчёл вылетел из улья, непонятность окутала. Чимин уже не просто целовал, а пожирал его, высасывая кровь, как ненасытный вампир.
Наконец ответив на поцелуй, Юнги стал осторожно, но взаимно целовать и ласкать. Они оба наслаждались этим моментом: вкушая друг друга, погружаясь в этот страстный и редкий поцелуй их жизни.
Положив руки на плечи, он немного отстранил Пака, вязкая слюна держала дорожку между двумя ртами. Переведя дыхание, Юнги попытался что-то сказать, но у него не получилось — в горле першило, а язык онемел, он словно стал немым. Он разглядывал Чимина при таком тусклом свете: его растрепанные волосы, затуманенный взгляд и покрасневшая кожа твердили о возбуждении, ему это даже показалось милым. Привстав, он опрокинул блондина спиной на кровать, опустился к нему и по новой начал прикасаться своими губами, теперь меняя инициативу на себя, облизывая мягкие и пухлые губы.
Чимин издал тихий стон, когда тот оторвался от него, начиная покрывать поцелуями шею, жилки выделялись на коже и сильно пульсировали, тело было очень нагретым, отчего стало невыносимо жарко обоим. Мин одним хватом полностью снял уже и так расстегнутую рубашку, оголяя верхнюю часть Чимина. Пороки на теле очень колебали рассудок брюнета, он всеми силами пытался игнорировать и не замечать их. Он обрадовался тому, что электричества нет, ведь всё было видно не так чётко и особо не бросалось в глаза. Юнги прикрыл веки, начал спускаться языком вниз, не дотрагиваясь до повреждений, чтобы не причинить еще большую боль. Дойдя до груди, он прикусил зубами сосок, отчего Чимин простонал уже громче, сжав пальцы ног и тяжело дыша. Посасывая бугорок, он посмотрел наверх на лицо Пака, у которого также были прикрыты глаза, он тихо что-то невнятно шептал себе.
После того, как подразнил, он решил поскорее снять штаны младшего, пропуская живот, и длинными пальцами развязал шнурок на бёдрах, оттягивая ткань вниз, полностью снимая их. Стройные ноги были менее покалечены, но некоторые шрамы всё же красовались на бледной коже. Юнги притормозил, удивляясь тому, что тот вообще без нижнего белья, Пак сразу понял и ответил, что не любит носить что-то под штанами.
Нежно прикасаясь губами к внутренней стороне бедра, оставлял красные засосы, укусы и слюни. Чимин сжал руками чёрные волосы, немного потянув к себе, и выгнулся в спине, громко и протяжно простонал, ещё шире раздвигая свои ноги. На самом деле, он мало что ощущал, лишь делая вид удовольствия от движений, чтобы самому поверить в это.
После долгих хождений языком, Юнги сел на колени и снял свою кофту, расстёгивая ремень на брюках. Чимин потянулся к нижней полке и, доставав лубрикант со вкусом малины, отдал Мину. Излив содержимое на пальцы, он сознательными движениями осторожно вставляет два пальца в отверстие, чувствуя, как оно натягивается вокруг него, почти как плотно облегающая перчатка. Внутри тепло и влажно, отчего по спине пробегает дрожь от восхитительного удивления. Он мягко пульсирует на его вторгающихся пальцах, дразня и распаляя его ещё больше. Он сосредоточен на исследовании каждого дюйма этой запретной территории, подобно археологу, смахивающему грязь в поисках спрятанных сокровищ, двигая словно ножницами, чтобы осторожно проложить тропы глубже, который так полностью завладел его вниманием.
Чимин сам соскользнул с его фаланг, и Мин посмотрел на него с недоумением, тот присел и перевернул брюнета на спину, навис сверху, по бокам вставая коленями, расстегнул ширинку, снимая брюки вместе с боксерами. В глаза бросилось уже привставшее достоинство, и он ладонью нежно провёл по всей длине, размазывая предэякулят, и резким рывком оседлал. Рот приоткрылся в немом крике, волна боли прошлась по телу острыми иглами, заставляя сжаться. Но, несмотря на сильное ощущение боли, он начинает двигаться, не давая себя привыкнуть к размеру. Положив руки на грудь парня, он подмахивал быстро и безжалостно, рваные выдохи вырывались сквозь стиснутые зубы. Юнги сжал руки на бёдрах Чимина, сильная зажмурился. Основание достигло чувствительной точки, что и опровергло ощущение мучения, накатывающее волнами, сменяющуюся короткими вспышками наслаждения. Он будто попеременно тонет в море страданий и успевает рвануться к поверхности удовольствия. Сердце словно ритмично сжимается и расширяется, отзываясь в переменах ощущений. Еще один способ быть человеком, что переживает свои впечатления, ведь не приходится находиться в зияющей пустоте, что сильно жжёт и душит, доводя до такого же немого крика, только подобное состояние еще яростней и болезненней. Чимин в поиске боли, что всплывает в разум, заменяя другой болью, колющая резь пронизывает тело, но отвлекает от мук другого рода, что куда хуже этой.
Юнги же достигает высшей точкой наслаждения, разум застлан пеленой, и все мысли разом растворяются в моменте. Дыхание срывается к чертям, воздух словно стал азотом, таким тяжёлым и ощутимым, что входит в лёгкие, прожигая дотла. Экстатическая реакция Пака следует следом только после помощи со стороны брюнета. Короткий, но подобно вспышке сверхновой звезды — мгновенный взрыв эмоций, несущая на отрезвляющую вершину эйфории и обратно
Взмокшая кожа прильнула к прохладным простыням, словно стремясь вытянуть из них освежающее благостна. Веки потяжелели, а тело расслабилось полной негой — настало время к следующим событиям.
Отдохнувший немного Чимин направился ополоснуться. Тело его стремилось к очищению и освобождению после всего произошедшего. Юнги же плавно погружался в созерцание, постепенно начал засыпать.
Холодная струя воды, казалось, обжигала разгоряченную кожу, однако приносила неимоверное облегчение. Чимин прикрыл глаза, отдаваясь потоку мыслей. Вода растворяла остатки пота и семени, стекая ручейками по телу, словно унося с собой усталость. Пак чувствовал, как вместе с ней уходило не только изнурение, но и под прикосновениями стираются всякие границы тела и души. Казалось, он может разглядеть самого себя со стороны, так мудро и объективно судит водная стихия. Парень задумался: а много ли он сам знает о себе на самом деле? Лишь поверхностные факты мелькают перед глазами, как мимолётные отблески на гладкой поверхности. Но есть ли там, глубоко внутри, скрытые от других истоки, тайные желания души? Кажется, словно человек знает о себе абсолютно всё, но нет, нельзя соглашаться с такой мыслью полностью. На самом деле каждая личность только начинает свой путь исследования самого себя. Конечно, мы знакомы со своими привычками, предпочтениями, характером с детства. Но как глубоко проникли мы сами в сокровенные уголки собственного сознания? Поняли ли мы корни своих поступков и мотивов? Чимин и сам не знал ответа, в чём причина. Возможно известен повод внешне, но что привело это к самой причине? Вопросы оказались сложнее, чем представлялось сначала. Возникает мысль, из неё возрастают идеи и последующие потоки, что в конце ты и сам путаешься в них. Часто приходится возвращаться к одним и тем же мыслям, чтобы разглядеть в них грани и нюансы. Столько всего для каждого из нас предстоит ещё открыть и осмыслить. Ведь на каждом этапе жизни человека меняются, обретая новые грани своей индивидуальности. И как не казалось бы ранее, но наши познания — лишь верхушка айсберга. Исследование собственной сущности не имеет предела, оно длится всю жизнь. Лишь нужно иметь терпение и стремление, как и к любой цели.
Закончив мыться, Пак вышел из душевой кабины. Капельки воды стекали с волос на плечи, пышное полотенце обведено по бедру. Вернувшись в комнату, блондин обратил взор на уже крепко спящего на кровати Мина, согреваемого теплым одеялом. Его сон выглядел таким спокойным и умиротворяющим, что вводило в безмятежность своих дум, разглядывая белую кожу, что идеально сочеталась с чёрными волосами.
Вдруг возникла неожиданная мысль, что, несмотря на всю идиллию, очень хотелось приложить свои руки к чужой шее, обвивать её, сначала легко и хрупко, даже щекоча. Но после давить сильней, твёрже, прикрывая путь к воздуху, что могло привести к гибели. Чимина удивили непривычные для него намерение несмотря на то, что его мышление всегда было нестандартным.
Пак отошел к окну и распахнул створки. В спальню ворвался сильный ветер, разгоняя тепло в комнате. Светлые пряди сильно трепетали под его порывами, словно пытаясь увести мысли парня за окно, к обширным просторам. Суровый ветер, казалось, шептал на незнакомом языке, зазывая совершить задуманное и забыться. Глядя на белый снег в глубине ночи, нарвало к странным ощущениям.
Наконец Пак оторвался от вида за окном и вновь направился к кровати. Он кинул взгляд на Мина и присел сверху, медленно поглаживая его тело сквозь одеяло. И, дойдя до шеи, оставил легкий поцелуй, после обвёл пальцы по шее, на мгновение задержался, прослеживая изгибы, а после сразу начиная душить.
Мысль рождается случайно, а душа подхватывает её на лету, руководясь не рассуждениями, а внутренним порывом.
От нехватки воздуха Юнги моментально проснулся, увидел перед собой лицо блондина, растерянно смотрел, не понимая, что происходит. Он попытался сопротивляться, схватив за кисти рук того, чтобы избавиться от них, но Чимин начал давить лишь сильнее, Мин оглядывался, пытаясь отмести этот момент. Он ощущал, как его сердце бьётся сильнее, было похоже, будто это кошмар.
Кислорода в организме становилось всё меньше и меньше, отчего тело немело, сильно затягиваясь. Он почувствовал, как легкие словно горят, а тело было на грани.
Спустя полторы минуты — и вот она, безвозвратная развязка. Внутри Чимина немного сжалось сердце, пока он смотрел уже на бездыханное тело перед собой. Даже не верилось, что перед глазами ледяная пустота там, где ещё недавно была искра жизни. Чимин натянул улыбку, и солёная капелька скатилась по щеке, упав прямо на нос Мина.
Он аккуратно положил свою голову на его грудь и закрыл глаза, обнимая.
— Нам всем предопределено умереть, рано или поздно, какая разница.
Не уклоняйся от последствий поступков — это лишь продлит твой внутренний конфликт.
16 января. 19:20.
Сильный стук в дверь чуть ли не ломает деревянную дверь, но никто не отвечал и тем более не открывал.
Тогда мужчине пришлось её выбить, он навалился тяжёлым грузом на неё, и дверь не выдержала под его весом и поддалась, ломаясь. В нос мужчине ударил резкий запах крови, он осторожно прошёл внутрь, разглядывая коридор.
— Пак, ты дома? — с осторожностью спросил он, но отклика не последовало. Здесь царила мертвая тишина. — Ты потом не ругай меня, что зашёл без спроса, я был вынужден, — добавил, чтобы избежать участи. Пройдя в первую очередь на кухню, он не обнаружил никого, дальше в гостиную, но нет, снова никого.
Тихо стуча в спальню, он прислонил ухо к двери.
— Чимин, ты спишь что ли? — прошептал и, схватившись за ручку, приоткрыл дверь.
Вопль ужаса сорвался с губ непроизвольно, когда в полутьме помещения его взор налетел на зловещий морок. На кровати лежал парень, а на нём Чимин, глаза его прикрыты, ладони сжаты, а изо рта хлестала кровь, образовывая озеро крови вокруг.
Мужчине показалось, будто сердце сейчас остановится от пережитого шока. Он замер, как вкопанный, лишь взгляд останавливая на деталях кошмара, вырисовывая полную картину случившегося.
Оцепенение постепенно отпустило, уступая более здравыми мыслями. Он вытащил телефон и быстро набрал номер телефона, сначала вызывая скорую помощь, а следом полицейских.
19:46.
Девушка в белом халате и в перчатках аккуратно приоткрывает челюсть неподвижного Чимина. Её взгляд, скрытый за толстой оправой очков, замер необычайной сосредоточенностью.
— Похоже… он откусил себе язык и скончался от кровотечения, — выдала вердикт врач. — Судя по вытекающей крови, смерть наступила через длительные муки, в промежутке от двух до шести часов, — с печальной отстранённостью резюмировала она.
Мужчина ужаснулся, мысли бились в агонии, захотелось на стены лезть. Внезапно к нему обратился полицейский, держа блокнот с ручкой, что-то подмечал.
— Расскажите об этом человеке, что Вы о нём знаете. Может, есть какие-то подробности, детали, которые помогут выявить причину и помогут в расследований, — мягким голосом спросил полицейский, стараясь не усложнить ситуацию ещё больше.
— Ну, его зовут Пак Чимин, мы являемся соседями и друзьями тоже. Часто вместе разговаривали и гуляли повсюду, — говорил мужчина с видным трудом. — И вот, пришёл к нему. Стучусь, а никто не открывает и не отвечает. Сегодня выходной, он в такое время всегда дома сидит, вот я и подумал, что может что-то случилось, начал выбивать дверь, — его тон был очень дрожащим, пальцы перебирали ткань кофты, а глаза растерянно смотрели по кругу. — Так вот, захожу я, тоже никого. Сначала весь дом осмотрел, а только в конце в спальню зашёл, и тут это… — захлебнулся собственными слюнями.
— Понятно. Можете ли вы знать причину его убийства и самоубийства? Кем является второй парень? — продолжил расспрашивать офицер.
— Насчёт второго, я его не знаю, честно. И причину мне не знать, но Пак всегда был с суицидальными наклонностями, как-то мрачно всё размышлял с безумными идеями. Даже причинял себе боль… Почему так, мне также неизвестно, он мало откровенничал со мной, да и я особо не интересовался, — рассказал всё мужчина.
— Благодарю за откровенность. Любые детали могут быть полезными, — задумчиво кивнул офицер, — Предупредите меня, если припомните что-либо, — он только хотел что-то добавить, как подошла врач.
— Сэр, косвенные признаки говорят о передозировке наркотиками. Нужен токсикологический анализ для точного заключения. Но в любом случае, похоже, это было совершено под воздействием, либо в состоянии сильного психологического расстройства.
— Учтите при расследовании, — кивает он.
— А, — вспомнила девушка, — мы также нашли, кажется, предсмертную записку в его руках, — она едва поколебалась, но протянула листок.
Мужчина бережно взял его за уголки и развернул. Неровные строчки еле понятным почерком медленно впитывались взглядом.
«Умер я не от рака, как предполагал. Но и такая смерть меня вполне удовлетворяет. Юнги, давай встретимся в загробной жизни, я съем твои лёгкие. Думаю, они сладкие».