Служба закончилась два часа назад. Солнце только-только переваливалось на запад, и они вдвоём на правах Старших Ближайших ушли получать благословение на холмы.
Вся их община была окружена пышно цветущими зелёными холмами и пересекалась насквозь рекой. Ни у реки, ни у холмов имён не было. Имени удостаивалось только святое, непорочное, а холмы и реки априори были осквернены тенью, в которой лежали, и которую создавали. Не все люди, прибывшие в Обитель, получали имена сразу.
Субин не помнил своего первого имени, но знал, где его найти, и знал, где найти первое имя Ёнджуна, но им обоим это было не нужно. Они шли на вершину третьего холма в благоговейной тишине, подставляя лица солнцу и ветру, имён которых они тоже не знали, потому что не имели права, как и все кроме Старшего Брата.
Когда они добрались до каменной беседки на вершине третьего холма Субин достал из сумки благовония и расставил по кругу в специальные ниши, защищающие тлеющие палочки от ветра.
Чтобы получить благословение нужно было достичь единства в трёх направлениях: быть единым с природой, быть единым с самим собой и быть единым с человеком рядом. Поэтому они всегда ходили на холмы только вдвоём, поэтому так любили солнце и ветер, поэтому так много молчали.
Тишина не требовала от них ничего, и они не требовали ничего взамен, только смотрели друг на друга, улыбаясь.
Субин любил их с Ёнджуном дни благословения, происходящие раз в три дня. Он любил то, как развеваются на них просторные ритуальные белые рубашки, как они держатся за руки, стоя в центре небольшой беседки, как улыбаются друг другу и смотрят в глаза. Вот только последние две недели он не может наслаждаться всеобъемлющим единством так, как раньше.
После предыдущей службы, когда Старший Брат сам вышел перед всеми Ближними и Ближайшими и направил их, Субина лично подозвал к себе Глава службы и объявил, что он переезжает в Дом Брата и становится теперь одним из Ближайших к Старшему Брату. Вместе с Субином тогда возвысили ещё несколько юношей примерно одного с ним возраста, в том числе и Ёнджуна. И хотя они все были там на равных правах, всем также было очевидно, что именно Субина Старший Брат выделяет из всех, что именно его хотят отдать в качестве сосуда для Отца.
Это чувствовалось во взглядах, завистливых и восхищённых. Но зависть была порочна, и многих из них уже вернули в их прежние дома.
С каждым днём в Доме Брата их становилось всё меньше, и Субин, если честно, не всегда понимал причины, по которым выгоняли юношей. Во всей этой текучке ему казалось, что никто уже не следит за количеством Ближайших, живущих здесь. Он ошибался.
До дня Воплощения Отца оставалась пара недель, и Субин мог видеть, как трясутся от предвкушения руки у каждого первого. Все в общине с нетерпением ждали, когда Старший Брат объявит им, кто же окажется сосудом. Субину это не нравилось, и он старался не выходить из их с Ёнджуном комнаты лишний раз, чтобы не проявить своё раздражение и не навести на себя гнев Ближних и Ближайших.
Почти всё время, которое они не не проводили на службах, Субин с Ёнджуном были вместе, наедине друг с другом. Только благодаря этому времени, проведённому с лучшим другом, Субин смог понять, насколько же он не подходит для общинной жизни, и как сильно его не устраивают здешние порядки.
Здесь все на всё закрывали глаза. Хотя точнее будет сказать, что они слишком внимательно смотрели на Старшего Брата и Главу службы, отказываясь обращать внимание на что-либо другое. Такими же были и родители Субина.
Он хорошо их помнил, хоть и старательно делал вид, что нет. Они пропали после года их жизни в общине, когда Субину было семь лет. Никто о них не говорил и не вспоминал, плачущего от страха ребёнка никто не успокаивал, и со временем он замолчал сам, принимая новую для себя правду.
Он пришёл сюда один. Как приходят пророки в большие города, чтобы рассказать людям правду. Он живёт здесь со всеми, как часть единого целого, не обременённого предрассудками, невежеством и неверием.
Он жил так следующие несколько лет, пока не встретил Ёнджуна. Он пришёл сюда с родителями, и Субин не мог справиться с тревогой при виде их счастливой семьи, идущей на службу. Они с Ёнджуном были ровесниками и подружились очень быстро. Субин постоянно говорил ему о своём дурном предчувствии, но старший только небрежно отмахивался и звал его гулять на холмы.
Спустя год ситуация повторилась, но Ёнджун, в отличии от Субина, не был один. Он плакал несколько дней подряд, намочил своими слезами несколько рубашек Субина, а потом, сходив к Главе службы, неожиданно успокоился. В тот день он так искренне улыбался, глядя Субину в глаза, что младший, кажется, не мог и слова вставить в этот поток благодарностей и признаний, который изливался из уст старшего.
— Ты ведь предсказывал, Субин! Ты ведь предупреждал меня! Я так тебя люблю, ты такой замечательный! Я так рад, что встретил тебя! Если бы не ты, я бы и не понял, что на самом деле случилось!
Субин так и не узнал, что такого Ёнджуну сказал Глава службы. После этого в глазах Ёнджуна навсегда поселилась надежда и вера такая искренняя, что не каждый Ближайший мог похвастаться подобным. Вот только верил Ёнджун не в Отца или Старшего брата, а в Субина.
И сейчас, стоя напротив него на третьем холме, Субин как и всегда видел в глазах Ёнджуна восхищение и чувствовал себя негодяем. Он не был избранным, не был пророком, не был Сосудом для Отца. Он уже не верил в этого самого Отца и его пришествие, и точно не заслуживал такого отношения к себе, в отличие от Ёнджуна. Вот он точно был идеальным претендентом на роль Сосуда. Любимый всеми, неунывающий, преданный своей вере и Субину в частности, он не вызвал бы никаких проблем Главе службы. Но Субин не хотел этого ни для себя, ни для него.
С момента переезда в Дом брата Субин стал думать о том, чтобы уйти. Он ни разу не покидал общину, хоть и знал, что есть люди, уезжающие вовне по специальным поручениям Старшего брата и Главы. Он ни разу и не слышал о том, чтобы хоть кто-то ушёл из общины. Это казалось ему странным. Люди в общину постоянно прибывали, но занятых стульев на Службах как было пятьсот, так пятьсот и оставалось все десять лет, что провёл здесь Субин.
Думать о том, куда деваются люди было тяжело и бесполезно. Единственный вывод, к которому пришёл Субин, звучал так: "Бежать. Брать с собой Ёнджуна и бежать".
— Что-то не так? — голос Ёнджуна звучал взволнованно, — Ты устал? Давай отдохнём, — он попытался было утянуть Субина вниз на каменный пол беседки, но тот удержался и порывистым движением притянул старшего к себе и обнял.
— Да, что-то не так, — свой собственный голос ему теперь казался змеиным шёпотом, — с этим местом что-то не так.
— Беседка покосилась?
Субин отстранился. Глаза в глаза. Как всегда честно, искренне.
— Я люблю тебя, — он говорит это не в первый раз, но ощущается совершенно по-новому.
— Конечно. И я тебя люблю, — нет, неправильно.
— Давай не пойдём на службу, — Ёнджун смотрит на него растерянно, он ещё не разу не пропускал ни одну службу.
"Но это же Субин", — он читает это в его глазах. "Верь мне", — он надеется, что именно это в его глазах читает Ёнджун.
Они смогут уйти. Ёнджун пойдёт за ним. Рано или поздно они вернутся к той жизни, о которой не помнят. У них всё получится, пока Ёнджун рядом с ним, пока он верит в него.