«Петь в тишине»

– Я выберусь отсюда и вы все горько пожалеете, что засадили меня в эту чëртову тюрьму!...

С каждым – днём? Часом? Мгновеньем? – крики Эбардо становились всё тише и тише. Надежда выбраться из этого места таяла на глазах.

Всем на него, на его угрозы, на его существование, было наплевать. Изредка проходили между камерами Смотрящий или Джодах. Но самое ужасное – взгляд Смотрящего всегда выражал полное равнодушие. Это выводило Эбардо из себя и он снова начинал орать на всю камеру, как их всех ненавидит, и что все они поплатятся. Кем были эти "они" не знал никто, даже наверное сам Эбардо. Джодах же лишь изредка фыркал, когда их взгляды встречались, и желание перегрызть Ангелу Смерти горло, увеличивалось.

Но всё рано или поздно заканчивается, даже в таком месте, как Тюрьма Времени. Эбардо надоело. Надоело просто так бегать и орать, просто так ненавидеть всё и вся.

Он лежал на полу. Нельзя было сказать, что он холодный, но и тёплым он не был, в целом, как и всё в этом месте. Думал, переживал всё по новой. Что, если бы Лололошка согласился с ним сотрудничать? А что, если бы он и не заключал никакого пари? Или что бы произошло, если бы Лололошка не спас его? Стал ли бы он даском? Все вопросы так или иначе сходились на одном мироходце, избежавшем наказание, которое, по мнению Эбардо, он заслужил – Лололошке. От этого он начинал опять злиться, но возобновить беготню по камере уже не было сил. Моральных.

«Вот и стал я как те заключённые, без цели, без смысла существования, с горькими воспоминаниями»– эта мысль казалась ему неправильной, словно означала, что самый могущественный мироходец таки сдался. Как бы не так. Или же...

А однажды он начал петь. Сиплым от криков голосом, выводил частушки, песни, всё, что только знал. Сперва пел тихо, честно говоря, просто неуверенно бормотал себе под нос. Но потом, словно, собирая себя по кусочкам, начал ходить по камере, уже более уверенно горланил знакомые песенки. Когда не помнил слов – выдумывал на ходу.

Он ходил по камере и пел в полной тишине. Кто-то может быть подумал бы, что все узники начали брать с Эбардо пример, но нет. Остальные слишком долго здесь находились, и навряд ли когда-нибудь выберутся из омута своего безумия. Лишь взгляд Смотрящего, очередной раз обходя камеры, выражал лёгкое удивление. Наверное такого в Тюрьме Времени ещё никогда не было. Эбардо пел в тишине. Бил своими эмоциями в темноту, окружающую его. Темноту, которую нельзя увидеть, но она всегда была рядом с ним.

Эбардо не помнил, сколько он уже отбывает своё наказание. Словно настоящий Эбардо повесился на нервах под потолком, а в теле был кто-то незнакомый. Кто-то, безумно улыбающийся. Он раскачивался вперёд-назад, сидя на полу, кружился, ходя по камере. Он не чувствовал ни боли, ни усталости. Ему было весело.

А однажды он засмеялся. Громко и ярко, искренне засмеялся. Не как Кэлхун, тихо хихикающий в такт своим мыслям, нет. Он смеялся, ухахатывался, пока не пришёл Смотрящий. Взгляд его был полон непонимания. Эбардо, криво улыбаясь, громко выпалил:

– Вызывай докторов! Если эта ваша тюрьма должна сводить узников с ума – дело сделано! Ахахах,– он залился смехом.– Поздравляю, ты свёл меня с ума, хах. Вот только это не значит, что я сдался! Ахахаха,– Эбардо упал на пол, стуча по нему кулаками.– Я самый величайший мироходец в мультивселенной, меня ничего не сломит!

«Уже сломило»

Смотрящий с неким сочувствием взглянул на парня, пожимая плечами и уходя вдаль по коридору.

А Эбардо пел. Пел и смеялся. Улыбался, громко крича:

– Пусть будет весело мне одному!

Но всем уже было всё равно.