— Странное дело, на моей кровати сейчас сидит самый красивый человек во всём Сумеру и по совместительству мой любовник, но отчего-то я вынужден ублажать себя самостоятельно.
Тигнари, как всегда, ворчлив, язвителен и саркастичен. Немного нахмурившись, он опирается бёдрами на стол позади себя и неспешно гладит ладонью своё возбуждение через ткань широких штанов. Прямо напротив него, на свежих белых простынях, сидит Сайно, подпирает рукой подбородок и пристально вглядывается в ушастую фигуру, освещенную тусклым светом едва горящей свечи. Казалось, он даже дышит через раз и совсем не двигается, сосредоточенно следя за каждым движением чужих пальцев.
Чёрт бы побрал эти его янтарные глаза. В скромной обители лесного стража едва ли найдётся место, где можно было бы от них спрятаться.
Тигнари шумно сглатывает, щурится с подозрением, но не останавливается.
В конце концов, он сам на это согласился.
Несколько часов назад, по возвращении с вечернего обхода, к Тигнари подбежал новичок из дозора и доложил о прибытии генерала махаматры в Гандхарву. Хвост нервно замотался из стороны в сторону, помогая мыслительному процессу вспоминать, где он мог пропустить письмо из города. Обычно Сайно всегда предупреждал о своих визитах, и такие внезапности не сулили ничего хорошего.
— В каком он был состоянии?
— Эм, ну, вроде в порядке? Он просто попросил меня оповестить вас и ушёл в ваш дом.
Тигнари устало выдохнул и приложил руку в холодной перчатке ко лбу, охлаждая накрутившую себя излишними волнениями голову. Что ж, по крайней мере, ему не придётся снова латать его раны.
— Я понял, спасибо. Передай остальным, что сегодня я не пойду в ночной патруль.
— Х-хорошо.
Командир лесных стражей стремительным шагом направился к дому, показывая всем своим строгим видом, что вовсе не слышал за спиной тихие сдержанные смешки. Ни для кого из бывалых дозорных уже давно не секрет, как именно Тигнари принимает столь важного гостя, навещавшего Гандхарву, и даже несмышленый новичок смог сложить два плюс два, пряча улыбку и следя за удаляющимся в свою обитель фенеком. Судя по всему, командира им придётся ждать до следующего дня. В лучшем случае.
Распахнув деревянную дверь, Тигнари не смог сдержать шумный выдох при виде сидящей на его кровати невысокой фигуры. Они не виделись с Сайно почти два месяца, и скучающее сердце в предвкушении забарабанило по рёбрам, гулом отдаваясь в чутком слухе длинных ушей. Генерал махаматра обернулся на звук и слегка приподнял уголки губ. Зрительный контакт почти пожирал их обоих, и первым не выдержал Тигнари, нервно дергая ручку двери, щёлкая замком.
— Ты заходил к Коллеи? — бурчит дежурный вопрос и подходит, по пути снимая ботинки.
— Да. Она успела сильно подрасти с нашей последней встречи.
Дальше слова ему сказать не позволили впившиеся чужие губы в его собственные. Чувственный резкий поцелуй, и хотел бы он походить на приветственный, но они слишком долго скучали друг по другу, чтобы сейчас осторожничать. Тигнари с силой прижимал к себе голову Сайно, перебирая пальцами белые волосы на затылке, и отчаянно промычал в его рот, когда воздух предательски покидал лёгкие, заставляя прерваться.
— Почему не предупредил, что придёшь? — тяжело дыша прошептал фенек, потеревшись носом о чужую щёку.
— Не было времени, — бессовестно соврал генерал и потянулся руками к длинным ушам, чтобы погладить их у самого основания, где рос небольшой тёмный пушок.
На самом деле времени на отправку письма было предостаточно – буквально вчера ему насильно вручили отпускные, сетуя на тотальную перегруженность генерала махаматры, и как плохо это может сказаться на его здоровье. Несмотря на его положение, любые отказы или отговорки не принимались, и уже сегодня начался его первый за всю карьеру матры выходной. Можно было бы послать оповещение о своём визите в лес Авидья, дождаться ответного письма с согласованием времени и места официальной встречи, вместе с провожатым дойти до Гандхарвы и придумывать на ходу кучу веских причин посещения... а можно просто явиться без приглашения в чужой дом и тихо подождать, когда владелец вернётся и будет совсем не против незваного гостя. Что, в принципе, он и сделал.
Тигнари усмехнулся, дёрнув хвостом, и выпрямился, складывая руки на груди. Он лёгкой поступью прошмыгнул к окну, наблюдая за ним, как дозорные собирают новый отряд на ночной обход леса, и аккуратно задвинул шторы, пряча убранство собственного дома от посторонних глаз. Было немного совестно вот так сразу бросать все свои обязанности, но в своё оправдание он мог сказать, что лесные стражи далеко не малые дети и вполне могут прожить без него хотя бы один день. По крайней мере, ему хотелось в это верить.
За спиной послышались тихие шаги, а затем узкую талию обвили смуглые сильные руки, прижимая к себе обманчиво хрупкое тело. На шее чувствовалось размеренное дыхание, чужой нос зарывался в волосы на затылке, а собственный хвост легко скользнул между ног Сайно, ласково закручиваясь вокруг его бедра. Мягкие поцелуи по открытым участкам кожи, не скрытым воротником облегающей водолазки, заставляли длинные уши прижиматься к голове, а глаза закатываться от лёгкой эйфории.
Он так по нему скучал. По ярким рыжим глазам, больше похожим на кошачьи, по крепким грудным мышцам, которые Тигнари ощущал спиной даже через одежду, по жаркому дыханию, обжигающему затылок, по бархатному голосу, приятно шепчущему в чувствительное ушко с серьгой о том, как ему не хватало его.
Фенек не двигался, пока в его голове бились две противоречащие друг другу мысли: одна тихо просила постоять вот так подольше, упиваясь теплом, которым Сайно делился с ним в своих крепких широких объятиях, вторая же вопила о желании отложить все нежности на потом и попросить разложить себя прямо на столе, на который он опирался руками. Тигнари больше склонялся ко второму варианту, но его сдерживало лишь то, что он не был до конца уверен, в каком настрое сейчас пребывал Сайно. Сомнения отпали, когда чужие руки перебрались с талии выше, несильно сжимая ладони на груди, а опущенное ухо легонько прикусили, сразу же лизнув обиженное место языком.
— Ты голоден? — формально спросил Тигнари, ведомый нуждой в каком-либо маломальском приличии.
— Да, — кивает Сайно, сильнее прижимая к себе чужую спину.
Тигнари не ждал положительного ответа и уже было начал предполагать, чем бы мог угостить генерала, пока острые зубы вновь не прикусили длинное ухо, вызывая несдержанный выдох. Ах, вот о каком голоде идёт речь.
Фенек разворачивается в объятьях и усмехается, игриво прищурив каре-зелёные глаза.
— Вот как. Могу предположить, чего бы хотел отведать генерал махаматра?
Жмётся к чужой груди, обнимает за шею, выдыхает и улыбается в самые губы, но не целует – дразнит, играется.
— Ты уже угадал, — хрипит Сайно и сам подаётся навстречу, проникая в чужой рот. Лижет ребристое нёбо, проходится по кромке зубов и сталкивается с податливым языком, услужливо уступающим ведущую роль.
Тигнари успевает лишь ахнуть и старается контролировать свой хвост, невольно начинающий метаться из стороны в сторону. Душно, жарко, почти горячо – Сайно невероятно умело целуется, и порой мог довести Тигнари до точки кипения одним лишь языком в его рту. Не сдержав приглушённый стон, он приподнимает веки и встречается с янтарным заревом, перечеркнутым вертикальным зрачком. Смотреть друг другу в глаза во время поцелуя всегда казалось чем-то извращённым, сводящим с ума, намного более интимным, чем секс. У Тигнари по спине бегут мурашки, а из-под ног будто почва уходит, и держится он только благодаря чужой шее, за которую держится обеими руками. Вжавшись пахом в его бедра, фенек нетерпеливо ёрзает и трется о них, намекая, что уже порядком завёлся и был бы не против, чтобы Сайно хоть что-нибудь с этим сделал. Продолжая отвечать на поцелуй, он за запястье призывно тянет его руку с талии к своему члену и едва сдерживает просящий скулёж, когда тот и вовсе отстраняется от него.
— Могу я тебя кое о чём попросить? — тяжело дыша, спрашивает генерал, и его взъерошенный вид совсем не вяжется с той серьёзностью, с которой он выжидающе смотрит.
У Тигнари от возбуждения звенит в ушах, и он не сразу понимает, что ему говорят, но всё же кивает, навострив уши и слегка нахмурив тонкие брови.
Просьба была необычной. И если бы Тигнари не знал наизусть все нестандартные анекдоты Сайно, то решил бы, что это очередная шутка. Никто и никогда ещё так откровенно не признавался ему в своих желаниях, и пускай генерал был у него первым и единственным, жизнь всё равно не потрудилась его подготовить к этому.
Сайно напомнил их прошлый раз, когда Тигнари, подмахивая бёдрами на его члене, дабы нагнать подступающий оргазм, начал судорожно надрачивать себе, а второй рукой ласкать свои соски, блаженно откинув голову назад. Зрелище было настолько завораживающим, что Сайно едва ли успел выйти, чтобы не излиться прямо внутрь и не получать потом нагоняй от отошедшего от временного экстаза разъярённого фенека. Они оба тогда списали это на долгое воздержание из-за их редких встреч друг с другом, но за два месяца Сайно успел не раз обдумать эту ситуацию, свои мысли и чувства на этот счёт, и пришёл к весьма очевидному выводу, что ему нравится смотреть, как Тигнари сам себя удовлетворяет.
Это он и попросил сделать для него сейчас, удобно устроившись на кровати для более удачного вида.
Затея была действительно сомнительной. Но Тигнари старался не думать об этом, настойчиво сжимая свой член через одежду и пытаясь отвести взгляд или хотя бы спрятать за тёмными волосами пылающие щёки.
— Это... правда очень странно, — шепчет он, не справляясь с ровным дыханием. Возбуждение сильно накаляло обстановку, а пристальный взгляд Сайно распалял и без того поплывший разум, не оставляя в голове ни одной приличной мысли.
— Ты стесняешься? — спрашивает генерал, и голос с потрохами выдаёт всё его предвкушение и заинтересованность тем, что он видит.
— Нет, просто я... чувствую себя нелепо.
Тигнари нерешительно стягивает с себя верхнюю одежду, не совсем уверенный в том, стоит ли делать это соблазнительно, или всё же раздевание не входит в составляющую незамысловатого фетиша его любовника.
— Ты прекрасен, — вторит своим мыслям Сайно и сам снимает с себя мешающий обзору головной убор с длинными ушами.
Тигнари закусывает губу и несдержанно стонет.
Особенность работы лесным стражем обязывала его носить с собой приличное количество различных приспособлений, лекарств, средств для оказания первой помощи и всего прочего в этом духе. Привычка навешивать на себя много вещей переросла и в повседневную одежду, поэтому на нем часто можно было заметить кучи слоёв кофт, верёвки, пояса, перчатки, а, кроме того, и сама форма была довольно закрытой для удобства перемещения по лесу. Такая неприступность, хоть и вызванная профессиональной необходимостью, всегда казалась Сайно очень возбуждающей, и когда он видел Тигнари полностью обнажённым, то считал себя чуть ли не избранным самими богами. Однажды он даже признался в этом вслух. Фенек тогда, польщенный столь очаровательным проявлением некоего собственничества и восхищения его телом, сам не на шутку завёлся, а затем вызвался объезжать Сайно, награждая излюбленной позой генерала за честность.
После того случая Тигнари стал задумываться о том, что в Сайно может быть такого, что дозволено только ему и никому другому. Тот был слишком открыто одет, и даже его соски были доступны на всеобщее обозрение, поэтому слабый укол обиды заставлял отчаянно хвататься за любой участок тела, который генерал мог прятать ото всех, кроме него. Ответ пришёл сам собой, когда после очередного визита Сайно в Гандхарву Тигнари ненароком подслушал разговор лесных дозорных. Они активно спорили и делали ставки, строя теории о том, что у генерала махаматры может быть скрыто под его ушастым шлемом, который тот никогда не снимает в чужом присутствии. Кто-то думал, что он таким образом скрывал лысину, кто-то предполагал, что у него там действительно есть уши, а кое-кто даже предложил спросить у командира лесных стражей, мол, уж он-то точно видел. Тигнари, внезапно появившийся за их спинами, посоветовал им обратиться напрямую к Сайно, раз уж их любопытство было настолько велико, что позволяло отлынивать от своих обязанностей посреди бела дня, на что перепуганные дозорные рассеянно бросили извинения и поспешили отправиться в обход. Однако всё же он был им в чем-то благодарен, и теперь, смотря на беловолосую макушку, не скрытую больше громоздким головным убором, в животе сладко тянуло от мысли, что вид на неё доступен только ему.
Игриво вильнув хвостом, он облизывает губы и окончательно снимает последний элемент верхней одежды, бросая однорукую водолазку на стол позади себя. Сайно жадно скользит взглядом по открывшейся груди, крепкому плоскому животу, оголённым плечам и рукам, с которых тот поочередно стягивает перчатки, обнажая острые коготки. Тигнари тихо ступает босыми ногами по полу, аккуратно толкает генерала на кровать, заставляя полностью на неё забраться, и садится ему на колени. Он снимает с него набедренный пояс и видит, как в паху туго натянута ткань его длинных тёмных шорт.
Возможно, идея устроить небольшое шоу и правда была не столь плоха, как показалось. По крайней мере, Сайно это действительно нравилось.
Тигнари усмехнулся и приподнял чужое колено, седлая его. Он осторожно начал подаваться бёдрами, потираясь членом об острую чашечку, и совсем не сдерживал чувственные всхлипы, сжимая пальцами смуглую кожу и слегка царапая её острыми когтями. Сейчас фенек больше походил на любвеобильного пса во время гона, старательно снимающего стресс, притеревшись к ноге своего хозяина, разве что с пометкой, что делал он это более изящно: выгибая поясницу, вызывающе смотря в глаза и тихо постанывая от особо давящих движений на возбужденную плоть.
Сайно всегда был не особо разговорчив в постели, но сейчас, кажется, и вовсе потерял дар речи, наблюдая, как Тигнари ублажает себя его коленом. Он явно не ожидал столько самоотдачи в выполнении его маленькой просьбы. Хотелось в благодарность одарить фенека долгим тягучим поцелуем, но вряд ли ему теперь позволят сделать хоть что-то самостоятельно, кроме как лежать и смотреть. Тигнари тем временем прижавшись пахом к ноге в последний раз, глухо простонав, приподнимается, чтобы полностью стянуть с себя одежду, откидывая штаны вместе с бельём на пол, и седлает теперь уже живот Сайно, не стесняясь – или всё-таки стесняясь, но старательно не показывая этого – своей наготы. Генерал бы хотел с силой пережать свой член у основания, чтобы хоть немного унять болезненное возбуждение, ставшее невыносимым от открывшегося вида сидящего на нем фенека, но по его рукам язвительно хлестнули чужие, а затем и вовсе заставили положить ладони на белоснежные бёдра, настаивая, чтобы больше никуда их не распускал. Тигнари снова изящно выгнул спину, упираясь руками в торс под собой, и дразняще проехался ягодицами по чужой плоти, ловя острым слухом сорвавшийся хриплый стон. Он поднял руки вверх, а затем неспешно начал опускать их к своему лицу, вбирая в рот два пальца, повёл их ниже, оглаживая шею и спускаясь к груди, мазнул по соску, несильно вздрогнув от волны удовольствия, царапнул впалый живот и, наконец, обхватил свой член, несдержанно толкнувшись в собственный кулак.
Надрачивая себе в размеренном темпе, Тигнари чувствовал, как сильно сжимают его бёдра чужие ладони. Наверное, Сайно уже жалеет, что решил только наблюдать. Несмотря на то что трогать никто не запрещал, он всегда был верен своим принципам и даже в такие моменты умудрялся придумывать себе правила, которым безоговорочно следовал. Он не прикоснётся, пока не попросят. В чем-то это даже возбуждало фенека.
Не сдерживая свой голос, лаская жалобными всхлипами и откровенными постанываниями слух генерала под собой, он начал спешно водить ладонью по стволу, размазывая выступающий предэякулят, который уже начал стекать на напряжённый живот Сайно. Тигнари всегда обильно тёк во время прелюдий. Собрав прозрачные капельки смазки пальцами, он ласково обвёл ими покрасневшую головку и слегка отвёл их, демонстрируя образовавшуюся тонкую ниточку влаги. И если бы Сайно не забывал дышать время от времени, видят боги, он бы сейчас поперхнулся воздухом. Фенек на нём был невозможно красивым, очаровательным, невероятно сексуальным, таким одновременно податливым и недоступным, что в горле пересыхало от мысли, что он весь – целиком и без остатка – принадлежит ему.
Сидит на нём, доверяет ему, ласкает себя для него. Любит его.
Возбужденное сознание заставляло шептать какие-нибудь глупости, пошлую похвалу, извращённые слова восхищения, назвать его, к примеру, хорошим мальчиком, но Сайно молчал – знал, что Тигнари не оценит. Почему-то на ум приходили именно уменьшительно-ласкательные прозвища, хотя такая манера речи никогда не была свойственна генералу. Должно быть, сказывается многолетнее знакомство с Лизой.
Чужой хвост безмятежно живёт своей жизнью, иногда дразняще задевая болезненно возбуждённый член, всё ещё неудобно прижатый плотной тканью одежды. Сайно и сам готов был скулить и просить большего, но Тигнари опережает его – глухо зовёт по имени, нетерпеливо ёрзая у него на торсе, и потирается промежностью о напряжённый пресс.
— Ах... слушай... я надеюсь, ты уже насмотрелся, потому что я больше не могу... — он мелко дрожит и протяжно мычит, ближе наклоняясь к чужому лицу. — Мне без тебя не кончить, пожалуйста...
Сайно на секунду прикрывает глаза, глубоко вдыхая накалённый воздух, а затем оглядывается на тумбу рядом с кроватью в поисках необходимого флакона.
— Чёрт... я не знал, что ты придёшь сегодня. То масло закончилось ещё в прошлый раз, а я всё забывал сделать новое, — Тигнари пережимает себя у основания, прикусывая губу и жмурясь от переполнивших его ощущений.
Генерал понимающе кивает, дарит долгий жаркий поцелуй, а после оглаживает его бёдра, поднимаясь к ягодицам, и тянет фенека за зад ближе к себе.
— Иди ко мне, — басит бархатный голос, и от этого звука сердце пропускает удар.
Тигнари туго соображает и не сразу понимает, что от него хотят. Он неуклюже сначала опускается на вздымающуюся от тяжёлого дыхания грудь, ведомый сильными руками, приподнимается ещё выше, а затем голову отрезвляет ощущение горячего языка, широко лизнувшего его яйца, в мозг запоздало ударяет осознание, что он практически сидит на лице Сайно. Несмотря на то что он не старался заглушать свой голос, стон, вырвавшийся из горла, был почти оглушающим. Посмотрев вниз, он был поистине благодарен, что Сайно закрыл глаза, иначе бы кончил, едва встретив его взгляд. Наверняка сейчас обычно вертикальные зрачки расширены до того, что закрывали собой всю янтарную радужку. У Тигнари самого перед глазами мутная пелена от перевозбуждения, и активно ласкающий рот между ног вовсе не помогал улучшить ситуацию. Ему невольно вспомнилось, как он сам в их первый раз хотел точно так же оказаться под Сайно: чтобы тот поводил ему по лицу членом, несильно постукивая головкой по податливым влажным от слюны губам, сам толкался в открытый рот, сжимал в ладони ровно подстриженные волосы, гладил и благодарно почесывал за опущенными ушками, хрипло стонал, откидывая голову назад, а после кончил ему на лицо или может даже прямо в расслабленное горло – он всё ещё не решил, что ему больше нравится. Да и сейчас не самое подходящее время об этом думать, когда в рот берёшь не ты, а у тебя.
Сайно помогал себе одной рукой, придерживая плоть у основания, заглатывал глубоко, почти полностью, водя языком по несильно выделяющимся венкам на стволе, сосал и втягивал щёки, старался прятать зубы, второй ладонью оглаживал основание пушистого хвоста, мечущегося в разные стороны, показывающего насколько его хозяину хорошо. Всего этого было настолько много, что Тигнари едва держал равновесие, и не завалился вниз окончательно только потому, что, заведя руку за спину, опирался на грудь Сайно, неудобно изогнувшись в спине. Он неконтролируемо изредка подавался навстречу в податливую полость, желая быстрее получить долгожданную разрядку, и протяжно постанывал, уже давно не заботясь о том, что их могут услышать. Единственное, что его действительно волновало, это то, что Сайно, наверное, сейчас было очень тяжело. Он совсем не касался себя всё это время, даже одежду не снимал, и укол совести навязчиво корил его за такое упущение по отношению к любовнику. Обернувшись, Тигнари свободной рукой огладил чужое возбуждение, проникая пальцами под пояс шорт, и высвободил из-под давления плотной ткани налитый кровью член с яркой набухшей головкой, начиная надрачивать его в такт движениям ласкающего рта. Приглушённый стон облегчения прошёлся по собственному стволу, отдаваясь дрожью во всём теле. Так хорошо, так жарко, так приятно, что казалось, будто это всё не по-настоящему. Не хватало только глубоких поцелуев, способных свести с ума окончательно, но у Сайно была довольно веская причина занимать свой рот совершенно другими делами.
В преддверии оргазма Тигнари, не выдержав, всё же выпустил из руки чужой член, и, выпрямившись, сжал в ладони свою грудь, беспорядочно лаская соски, зажимая их между пальцами и слегка царапая коготками. Перед зажмуренными глазами он видел яркие искры, открыв рот в немом стоне, а после – секундная потеря связи с реальностью. Первое, что он слышит после мгновения глухоты – собственное сбитое дыхание и шумный глоток, вероятно, принадлежавший Сайно. Открыв глаза, он видит перед собой взгляд, полный нежности и обожания, так не соответствующий извечно чересчур серьёзному выражению лица генерала. Опомнившись, Тигнари обернулся, уже было готовый помочь ему, но увидел, что тот уже излился себе на живот, вот только...
— Когда ты успел? — с шутливым подозрением интересуется фенек и пересаживается ниже на чужие бёдра.
— Когда увидел, как ты сжимаешь свои соски, — без тени стыда признается Сайно, садясь на кровати, чтобы, наконец, поцеловать Тигнари в губы.
Хмыкнув, тот лишь обнял его за шею, с чувством отвечая на поцелуй.
— Ты что, извращенец?
— Может быть.
Они ещё долго сидят так, прижавшись друг к другу, пока тишину не нарушает слегка охрипший голос:
— Нужно будет иметь запас масла на всякий случай, кто знает, когда ты ещё раз нагрянешь без предупреждения. Кстати, ты надолго?
— Когда мне вручали отпускные, сказали, чтобы я возвращался только тогда, когда действительно хорошо отдохну и расслаблюсь.
Тигнари ухмыляется, смазано целуя генерала в висок.
— Что ж, значит, у нас полно времени.