— Он точно будет в порядке? — кивает в сторону заснувшего за столом Кавеха Тигнари и недоверчиво складывает руки на груди.
Архитектор никогда не славился умением стойко переносить алкоголь и держать трезвость ума при любом выпитом количестве вина. Сейчас, уперев голову в руки, он тихо посмеивается во сне и забавно дёргает бровями, вероятно, наблюдая не самый приятный и спокойный сон в своём подсознании. Тигнари даже догадывается о том, кто ему снится, но вслух шутить об этом не решается: из слушателей остались не самые подходящие для этого люди.
— Это не первый раз, когда он упивается, — пожимает плечами Аль-Хайтам и поднимается из-за стола вслед за остальными, — вы можете уже идти. Я подумаю над тем, стоит ли нести его сегодня в дом.
Сайно понимающе кивает, бросая взгляд, полный сожаления, на сопящего Кавеха. Он бы помог, но и дураку станет ясно, что Аль-Хайтам просто не хочет, чтобы все видели, как он тратит своё драгоценное время на такие бесполезные, по его словам, вещи, вопреки всем своим принципам и негодованию. Дурная привычка высокомерия. Должно быть, именно поэтому называть секретаря Академии другом ни у кого никогда не повернётся язык.
— Тогда мы пойдём, пожалуйста, позаботься о нём, — прощается Тигнари и выходит из таверны, впервые за долгое время вдыхая морозный ночной воздух на улице.
Сайно кивает Аль-Хайтаму и догоняет друга у самой двери, успев поймать ручку до того, как она захлопнется. Яркая луна освещает безлюдную в поздний час улицу Сокровищ, а свежий ветерок мягко ласкает согретые возле жаровен с мясом тела, заставляя едва заметно вздрогнуть. Сегодня выдался прекрасный вечер, и, несмотря на то что Сайно нечасто жаловал компанию Аль-Хайтама, время эти четверо провели достаточно весело и спокойно. Нельзя сказать наверняка, поспособствовало ли этому замечательное вино, коим славилась легендарная таверна Ламбада, или в самом деле беседа граничила на отметке «дружественная и доброжелательная», но, по крайней мере, Сайно уверен, что никоем образом не жалеет, что провёл выходные в кругу этих людей. Тем более что одним из них являлся Тигнари. С освобождением Малой Властительницы Кусанали дел у лесных стражей заметно прибавилось, и выбить свободные минуты у их командира в последнее время считалось чем-то граничащим с не так давно вновь появившимися снами. Сайно даже и не помнит, когда они с ним последний раз сидели вот так, рядом друг с другом, беспечно играя в карты и не заботясь о работе или неотложных обязанностях.
Тигнари сегодня немного переборщил с алкоголем, и голову ведёт от обилия свежего воздуха и просторной улицы. Он хмельно улыбается, часто облизывает губы, вероятно, всё ещё хранившие вкус вина, и по привычке гладит свои уши, поправляя на них слегка сбившуюся шёрстку.
Сайно засматривается. Он так сильно скучал по нему, что даже не успел об этом сказать как следует, молчаливо наслаждаясь каждой секундой проведённого вместе времени. Отчего-то выражать все чувства глазами генералу намного легче, чем говорить о них вслух.
— Проводишь меня до выхода из города? — обернувшись, спрашивает Тигнари у замершего возле двери Сайно.
— Ты хочешь возвращаться в Гандхарву в такой час?
Лесной страж забавно расставляет в стороны уши, вероятно, вспоминая, сколько сейчас времени, и осматривает Сайно с ног до головы оценивающим, подёрнутым алкогольной дымкой взглядом.
— Я не хочу идти домой, — честно признаётся и идёт к направлению гостевых домов, что располагались выше по улице.
— Останься у меня сегодня, — ровняется с ним Сайно, вновь ловя хищные лукавые глаза на себе.
Тигнари тихо смеётся, словно генерал сейчас сказал какую-то очевидную глупость, которая уже всем давно была известна.
Как будто у него есть варианты, куда идти.
Безлюдные дороги навевают какое-то спокойствие и умиротворение. Из-за острого слуха нечасто доводится вот так легко идти по самому заселённому и оживлённому городу во всей стране, не корчась от излишней шумихи и суеты. Шаг сам собой замедляется, намереваясь растянуть этот блаженный миг подольше, вдохнуть полной грудью и насладиться гармонией вокруг. Рядом с Сайно всегда чувствуется равновесие и защищённость, но сейчас, в освещении тусклых уличных ламп, разбавленных холодным отблеском луны, чувства обостряются троекратно.
Генерал следит за яркими звёздами на небе и поднимает в удивлении брови, когда чувствует, как по бедру скользит пушистый кончик чужого хвоста, дразняще проводя по коленям и открытым участкам кожи. Он поворачивается, чтобы посмотреть на Тигнари и спросить, в чём дело, но тот, словно играясь, быстро отводит взгляд, прячет хвост и делает непринуждённый вид, будто вовсе и ни при чем здесь. Сайно точно уверен, что ему не показалось, но спрашивать не решается, пока снова не ощущает невесомое прикосновение уже к предплечью. Тигнари щекотно ведёт острым когтем вдоль всей руки, пока не встречается с чёрным рукавом открытого одеяния, и спускается обратно к кисти. Ласково, едва касаясь, но доводя почти до мурашек и незаметной дрожи. В разноцветных глазах пляшут пьяные черти, и страж захмелевши улыбается, прищурив веки и ожидая чужой реакции, но Сайно немного теряется, что в таких ситуациях следует говорить. Он осматривается по сторонам и слышит тихий смешок подошедшего почти вплотную Тигнари.
— Должно быть, ты действительно переборщил с вином сегодня, — замечает генерал, чувствуя холодные ладони на своей талии.
— Ох, в самом деле, пристаю к великому генералу всех матр прямо посреди улицы, — шутливо соглашается Тигнари и ласково трётся носом о нос, тёплую щёку, слегка обдаёт алкогольным шлейфом и утягивает в поцелуй, отрезвляющий своим бесстыдством.
В конце концов, их действительно может кто-то увидеть. Хоть Сайно никогда и не волновало мнение окружающих, протрезвевший лесной страж бы точно не одобрил то, чем занимается сейчас этот нахальный безрассудный лис. К слову, очень возбуждённый и напористый. Генерал едва успевает удержать равновесие, когда Тигнари обвивает его шею руками и прижимает к себе так сильно, будто хотел целиком повиснуть на нём, расслабив потерявшие силу ноги. Целует самозабвенно, почти кусается, и что-то есть в этой обстановке распаляющее, но понять – виной тому служит захмелевший страж или то, что они стоят в по обыкновению людном месте – очень сложно. Честно говоря, Сайно и разбираться-то в этом не хочется. Он всё ещё не может поверить в то, что Тигнари может вести себя таким вульгарным образом. Обычно инициатором всех непотребных вещей в их отношениях был именно генерал, за редким исключением легко поддаваясь несмелым соблазнениям, когда страж сам приходил к нему по ночам и открыто предлагал себя. Тигнари сразу предупреждал, что в подобного рода близости не силён и ждать от него чего-то сверхъестественного будет напрасно, но каждый раз, когда они оставались наедине, Сайно готов был выть от перевозбуждения, уже просто наблюдая за обнажённым телом, так доверчиво прижимающимся к нему и смущённо просящим ещё. Наверное, любовь украшает любую неопытность.
Тем не менее сейчас был действительно особенный случай, и, теряя голову от чужих настойчивых поглаживаний по спине, напористых губ и острых клыков, игриво царапающих язык, Сайно еле удерживает на месте рассудок, услужливо напоминающий, что его временный гостевой дом находится буквально в нескольких метрах от них. В конце концов, он всё же выпил аккурат на четыре стакана меньше, чем страж в его руках, и ответственность за здравомыслие теперь полностью возлагается на его плечи.
На то, чтобы дойти до входной двери, уходит неописуемое количество сил, и дело здесь вовсе не в том, что приходилось подниматься в гору. Тигнари в своём хмельном озорстве совсем не хотел отлипать от генерала, и заставить его пройти хотя бы пару шагов до дома становилось задачей сложнее, чем те, что он выполнял по служебной необходимости. Громкий хлопок, три поворота ключа, и вот, в запертой комнате, один на один можно уже и не сдерживаться, но что-то мешает насладиться моментом, несмотря на то что чужие губы вновь утягивают в жаркий, выбивающий почву из-под ног поцелуй. Оказывается, Тигнари до этого действовал не в полную силу, раз сейчас не даёт даже вдохнуть заканчивающийся воздух. Он бросает на пол свои перчатки и кладёт руки на щёки Сайно, не давая от себя отстраниться в перерывах между поцелуями. Ладони у него такие мягкие, будто природа должна была оставить на них те самые подушечки, как на лапках пустынных лисиц, но по невнимательности забыла это сделать и наградила лишь нежностью и естественной ласковостью. Быть может, потому что даже для неё Тигнари слишком суров и серьёзен и явно бы не сказал спасибо, сетуя на неудобство использования лука.
— Я скучал, — признаётся Сайно, развязывая пояс на тонкой талии и аккуратно кладя его на тумбу возле кровати, чтобы не уронить Глаз Бога.
Лесной страж спешно снимает с себя половину вещей, потому что знает, что если не сделает всё самостоятельно, то генерал провозится с его тряпками слишком долго и доведёт до изнеможения их обоих. И сколько бы раз ему ни приходилось раздевать Тигнари, опыта он в этом не набирался.
Когда однорукая водолазка спадает на пол, Сайно ведёт его ближе к кровати и сам стягивает с себя головной убор и длинное схенти , укладывая к стопке вещей золотой ускх. Тигнари думается, что хоть в чём-то слишком открытый наряд генерала бывает полезен, когда тот не находится в походах в жаркой пустыне. Иногда кажется, что в такие моменты Сайно и раздеваться-то необязательно, но есть что-то завораживающее в том, как он снимает свой набедренный пояс или оголяет грудь ещё больше, поэтому жаловаться язык точно не повернётся. Всё же если генерал и не самый красивый человек во всём мире, то как минимум самый сексуальный для Тигнари. Настолько, что даже заумный биолог в его голове, непоколебимо уверенный в том, что интимная близость между людьми одного пола бессмысленна, не удерживается от вида распалённого подтянутого тела, нависающего над ним.
— Чувствую себя таким уставшим. Ты не против поработать сегодня за двоих? — шутливо просит страж, растягиваясь на кровати, словно ленивый кот на солнце.
Сайно улыбается, засмотревшись на плавные изгибы худого тела, и согласно кивает. Тигнари успевает выудить из маленькой походной набедренной сумки флакончик с маслом без запаха, прежде чем с него окончательно снимают последние элементы одежды, и торжественно вручает его в чужие руки.
— Ты всегда носишь это с собой? — спрашивает генерал, целуя подставленную шею, тонкие ключицы и ямочку между ними, изредка покусывая бледную кожу.
— Только на встречи с тобой. Кто знает, чем они могут закончиться, — игриво отвечает Тигнари, зарываясь ладонями в мягкие волосы.
Он бесстыже широко разводит в сторону ноги, демонстрируя вздыбленный возбуждённый член, отчаянно требующий внимания и ласки, и вызывающе смотрит прямо в глаза, когда Сайно отстраняется на мгновение, чтобы открыть флакон. Наверное, все лисы от природы хитры, и не имеет значения, пустынные они или нет. Во всяком случае, Тигнари сейчас само воплощение искушения: держать рассудок рядом с ним стоит нечеловеческих усилий.
Сайно тоже умеет дразнить.
Смазав два пальца маслом, он неспешно водит ими вокруг нерастянутого кольца мышц, изредка давит, почти толкает внутрь, но вновь ослабляет напор и невесомо проводит выше, к напряжённым яйцам, и снова спускается, когда слышит сдавленный выдох. Тигнари недовольно хмурится, просяще заламывает брови, подаётся бёдрами к чужой руке, и отказать такому искреннему желанию становится невозможно. Первый палец входит легко, почти без усилия, и Сайно еле сдерживается от замечания, что лесной страж зря времени не терял, но момент растяжки всегда был для него напряжённым, и шутить в это время даже для генерала видится непозволительным. Хоть Тигнари и достаточно пьян, чтобы немного притуплялась боль от проникновения, он всё еще излишне чувствителен в этом месте.
На втором пальце до слуха доносится тихий скулёж и шипение, заставляющее замереть и дать времени привыкнуть. Сайно с переживанием смотрит на лицо Тигнари, когда тот насаживается сам, но в ответ получает укоризненный взгляд и насмешливую улыбку.
— Ммм… Сайно, я ведь не сломаюсь, будь смелее, — шепчет и выгибается на кровати под невероятными углами, шире разводя ноги, — обычно ты не так сильно медлишь в такие моменты.
Генерал наклоняется, чтобы оставить на губах невесомый поцелуй и глубже вставляет в парня два пальца, аккуратно разводя их внутри под удовлетворённый выдох.
— Прости. Я всё ещё не уверен, что ты соглашаешься на это в здравом рассудке.
Тигнари вновь лукаво щурится и прижимает к голове длинные уши, звякнув золотой серьгой на одном из них.
— Ах, вот в чём дело. Правило активного согласия, да? — бросает шутливо, изгибаясь на особо глубоком толчке пальцев, протяжно замычав, — в таком случае я полностью беру на себя ответственность за то, что хочу вас, генерал, и готов подписать любой договор или протокол. Жаль только не прихватил с собой печать.
Сайно улыбается и, вопреки чужой шутливости и несерьёзности, наконец расслабляется, смелея в своих движениях. Должно быть, то чувство, что так долго мешало ему сосредоточиться и наслаждаться моментом всё это время, была совесть. Он не хотел нагло пользоваться состоянием Тигнари, но, как оказалось, тот вполне в сознании и отдаёт отчет своим действиям. Значит ли это, что страж специально дразнит и играется с ним, пеняя всё на пьяный кураж?
Как бы то ни было, Сайно не против. Тигнари нечасто так открыто признаётся в своих желаниях, и если для явных приставаний и беззастенчивого удовольствия ему необходимо терять значительные доли трезвости, пусть так. В конце концов, это тоже в каком-то смысле доверие - позволять развязывать самому себе руки и видеть таким откровенным и вожделеющим. В мире едва ли найдётся ещё один человек, которому разрешат лицезреть командира лесных стражей в подобном виде.
Генерал предусмотрительно льёт ещё больше масла на растянутый вход и добавляет внутрь ещё один палец, ловя губами хриплый стон удовольствия. Он вновь спускается поцелуями к шее, кусает подбородок, лижет ключицы и вбирает в рот затвердевший сосок, слегка зажимая его между зубами. Тигнари вздрагивает и выгибается на кровати: грудь его постыдная эрогенная зона, ласка которой приносит удовольствие едва ли не больше, чем стимулирование члена. Он срывается на скулёж и жалобно хнычет, когда Сайно отстраняется на мгновение, чтобы перевести дыхание, и снова блаженно стонет, стоит вернуть движения и толкаться одновременно с этим внутрь, задевая простату и доставляя бесконечный кайф измученному удовольствием телу.
Чувствуя, что парень сейчас на грани, генерал последний раз широко лижет сосок и возвращается к искусанным припухлым губам, утягивая их в долгий нежный поцелуй. Тигнари загнанно дышит, нервно дёргает ушами и смотрит туманным, не видящим первые пару секунд взглядом, а затем улыбается, давая понять, что в порядке. Он оглаживает смуглые плечи, тянется за новым поцелуем и тычет пальцем Сайно прямо в грудь, кажется, в то место, где у людей, по обычаю, находится сердце.
— Как жаль, что ты совсем бесчувственный здесь, — шепчет и расслабляется на кровати, грустно смотря в янтарное марево глаз напротив.
Генерал хмурится, совсем не понимая, какой смысл Тигнари вкладывает в эти слова. Стоит ли принимать их всерьёз на свой счёт или пьяный разум лесного стража не настолько метафоричен, и речь идёт о более поверхностных вещах?
Тигнари видит чужую заминку, в удивлении поднимает брови и тихо, почти беззвучно, смеётся, хватая Сайно за щёки.
— Дурак, — шепчет в улыбке, забавно сжимая чужое лицо в ладонях, — я имею в виду твоё тело. Жаль, что я не могу доставить тебе столько же удовольствия, сколько и ты мне.
Когда-нибудь Тигнари доведёт его подобными выходками, но утешает хотя бы тот факт, что случаются они крайне редко. Сайно целует его руку, слишком долго прижимаясь губами к тыльной стороне ладони, не в силах оторваться от любого прикосновения, и на всякий случай заверяет:
— Ты знаешь, я люблю тебя.
Тигнари вмиг теряет весь свой задорный настрой и унимает сарказм, очаровательно прижимая уши к голове и отводя взгляд от слишком искренних глаз над собой. И кто бы мог подумать, что генерал махаматра, священный долг которого блюсти законы и вершить справедливость, ненависть которого можно встретить лишь к неприкрытому мухлежу в любимых картах, сам будет использовать нечестные методы.
Тигнари теряется, невольно сжимает чужое предплечье и не удерживает откровенного стона, когда сильная рука с нажимом ведёт вдоль машущего из стороны в сторону хвоста. От чувствительного основания до самого кончика по направлению роста шерсти. Нежно оглаживает, немного сгибает, пальцами массируя уязвимые мышцы, и отпускает, позволяя вновь начать неконтролируемо вилять и биться об край кровати.
— Мех, как всегда, шелковист и прекрасен, — бархатно шепчет почти в самое ухо, и Тигнари больше не выдерживает.
— Прекращай уже, — предупреждает он, жмурясь от переполнивших тело чувств.
— Что именно?
— Всё это, — неопределённо разводит руками, — я ценю твою романтичность, но тебе не кажется, что сейчас совсем не подходящее время говорить такие невинные вещи, пока твои пальцы внутри меня?
Сайно игнорирует чужие замечания, ласково трётся носом о тёплую, покрасневшую то ли от алкоголя, то ли от смущения щёку, нежно целует в висок, в скулу, в самый краешек губ.
— Тебе нравится.
Тигнари хочет возразить, но его утягивают в любовный, такой согревающий сердце своей искренностью поцелуй, что обманывать ни Сайно, ни самого себя уже не хочется. Он тяжело выдыхает и сдаётся, обнимая генерала одной рукой за шею.
— Твоя правда.
Свободной ладонью Тигнари тянется к запястью Сайно между своих ног, обхватывает его руку и сам сильнее вводит в себя его пальцы, подаваясь навстречу. Стонет неприкрыто, несдержанно, громко и возбуждающе, кажется, что скоро голос надломит, но сил остановиться всё никак не находится. Беззастенчиво трахает себя чужой рукой и изгибается на кровати, словно непослушная лиана в необузданных джунглях. Сайно хрипло выдыхает и упирается лбом в его грудь. Ему так тяжело сейчас, что перед глазами почти темно, а в ушах воцаряется секундный звон, не давая возможности насладиться любимым голосом.
Тигнари понимает. Он знает, как генерал учтив и заботлив во время секса, как сдерживается и старается доставить больше удовольствия, забыв о себе, так что терзать его выдержку больше не видит смысла. Страж отстраняет его руку от себя, загнанно дышит и кивает, заверяя, что точно готов, и Сайно выпрямляется, а затем громко жадно сглатывает, наблюдая перед собой разгоряченного, полностью обнажённого и открытого для него Тигнари. С широко раздвинутыми ногами, прижатым к животу истекающим природной смазкой членом, краснеющими укусами на шее и сбитым от возбуждения дыханием. Он прячет глаза в сгибе локтя и отчаянно не хочет смотреть на Сайно, потому что желание, чтобы тот скорее вошел в него, разве что на лбу не написано.
Генерал поднимает его ногу, бережно гладит от бедра до голени, целует тонкую щиколотку и закидывает себе на плечо, притираясь головкой члена к растянутому кольцу мышц, расслабленно принимающему его наполовину. От Тигнари и намёка на напряжение нет – кристальный восторг и вожделение. Смазки между ними настолько много, что от каждого движения исходит пошлый постыдный звук, распаляющий разум ещё сильнее. Сайно не любит быстрые толчки, ему нравится почти грубо и глубоко, и парень под ним полностью разделяет эту страсть, стараясь податься навстречу, жмурясь от звонкого шлепка собственных ягодиц о смуглые бёдра. Генерал тянется рукой к напряжённому члену, но Тигнари вертит головой и тянет его за запястья на себя, заставляя налечь сверху. Если бы Сайно продолжил, его бы надолго не хватило.
Когда лица снова так близко друг к другу, весь мир сужается до горящих желанием глаз напротив. Это так приятно, что Тигнари не уверен, что может показать это даже громкими стонами. Вес Сайно на собственном теле так потрясающе давит, прижимает к кровати и закрывает его. Тигнари готов лежать под ним вечно. Он оглаживает каждый участок тела, до которого может дотянуться, самозабвенно отвечает на поцелуи, жмётся грудью к груди, сминает ладонями бока, а затем кладёт руки на бёдра, побуждая толкаться сильнее, глубже, быстрее. Сайно не приходится просить ни дважды, ни даже единожды. Он обхватывает его член у основания и спешно двигает рукой, ускоряет движения внутри, и едва успевает выйти, чтобы кончить Тигнари на живот с тяжёлым гортанным стоном. Парень под ним дрожит, неконтролируемо дёргается и изливается следом, попадая спермой себе на высоко вздымающуюся грудь.
Комната перед глазами будто кружится, но, должно быть, трахаться в пьяном состоянии и не должно проходить без последствий. Тигнари долго восстанавливает дыхание и смотрит на лицо Сайно перед собой, который нависает над ним, опираясь на руки по бокам от головы.
— Полежи на мне ещё немного, — просит лесной страж, принимая в объятия вновь опустившегося на него генерала.
Сайно плевать, что тело у него все перепачкано семенем, а ладони стискивают настолько сильно, что не получается дышать полной грудью. Эта близость, это тепло, которое ощущается каждый раз, когда Тигнари касается его, всегда заставляет забывать о всех неудобствах, если таковые вообще появляются. А ещё под ухом бьётся его сердце. Оно такое живое и громкое, что хочется слушать его стук бесконечно.
— Я тоже, — шепчет Тигнари, поглаживая белоснежные волосы на чужом затылке.
— Что?
— Люблю тебя, — добавляет громче и целует в висок, — иногда мне становится страшно от того, насколько сильно, но это так. Просто не хочу, чтобы ты один говорил эти слова.
— Тебе не о чем беспокоиться, — заверяет Сайно, поднимая голову, чтобы смотреть в глаза, — я рядом сейчас и буду рядом вечно. Возможно, не физически, но место моей души и сердца всегда будет возле тебя, Тигнари.
Парень счастливо глупо улыбается и прижимает его к себе так сильно-сильно, словно никогда больше не отпустит. Прячет лицо в чужом плече и тихо смеётся.
— Матры говорят на языке законов, генерал, — шутливо шепчет и трётся носом о смуглую кожу, — будь осторожен со словами, я склонен верить каждому из них.
Сайно отвечает на объятия, почти задыхается в этой любви, но находит силы сказать:
— Разве я когда-нибудь врал тебе?
И правда. Сайно никогда в жизни ему не врал.