Незримая полоса, отделяющая мириады лесов и зелени от бескрайних морей песка и жарких каньонов, сплошь омыта багровыми пятнами крови, перемешанными с животной ненавистью и ужасом. Бахвальство народа пустыни заявит вам, что трупов воинов леса там намного больше, чем армии солнца, но пытливые умы из тропической зоны заверят, что это лишь безбожная клевета и абсурд. Спорить можно так же бесконечно, как и длится тысячелетняя война между ними, но кое-что действительно можно сказать наверняка – никто из бравых солдат на поле брани не ведал, за что боролся. Слепо доверяя своим покровителям, они несли смерть из своих земель в чужие, и кто из них кому принёс больше уже давно неизвестно – как ни посмотри, а кровь у всех одинаково красная. Едва ли кто вспомнит, как началась тысячелетняя война между зонами лесов и пустыни, но из года в год каждая из них преследует одну цель – править целой землёй Сумеру, не разделяя территорию на две части. «Одна страна – один правитель!» - их общий девиз, и то был бы сплоченный народ, если бы не избрал себе разных монархов. Царь Дешрет и Властительница Кусанали были двумя верховными богами поделённых земель, но вот уже много столетий никто не видел своих великих покровителей вживую. Ходят слухи, что Алый Король тяжело болен, и народ песка находится во власти пустынной армии, а Богиня Лесов на веки заточена собственными подданными, не имея возможности покинуть мир грёз и положить конец безжалостной войне.

О, как печальна участь ослеплённых ненавистью людей: они могут видеть мир вокруг себя, но смотрят лишь на перепачканные кровью руки.

***

Сайно морщится от резкой боли в плече, но звук обрушающихся камней над головой заставляет подняться и отбежать от падающих булыжников, заваливших единственный проход в тёмную пещеру у подножия великого храма Царя Дешрета. Ещё секунда промедления, и это место стало бы его могилой. Генерал пустынной армии осматривается и разминает больную руку, на которую только что упал, провалившись под землю, когда изучал лабиринты пирамиды Алого Короля. Ничего серьёзного, но любое неосторожное движение обязательно напомнит владельцу о полученной травме. Не повезло: повредить рабочую руку, которой он орудует копьем, непременно можно считать непозволительной оплошностью.

Вокруг темно и пахнет сыростью, вероятно, тянущейся от подземных водоёмов, а каменная плитка под ногами свидетельствует о том, что когда-то давно здесь простилался широкий коридор, ведущий от входа вглубь храма. Наощупь идти опасно, но выбора совсем не остаётся, и, направив своё копьё вперед, Сайно осторожно ступает босыми ногами по занесённому песком ровному полу, двигаясь в направлении едва освещённого зала, виднеющегося вдали. В полном безмолвии слух обостряется настолько, что кажется, будто можно расслышать, как перебирают по стенам своими маленькими лапками жуки-скарабеи, любящие выбирать себе места поближе к песку и подальше от людей и солнца. Генерал задерживает дыхание, осматриваясь по сторонам, и продолжает идти дальше, надеясь, что заметит угрозу раньше, чем та обнаружит его.

В просторном зале с огромными статуями пустынных богов видно немногим больше, но лунный свет пробивается из незримых щелей на потолке и дарует возможность рассмотреть хотя бы собственные руки и дорогу впереди. Сайно тяжело выдыхает и убирает копье, не нуждаясь более в слепой защите, но стоит сделать шаг, как слух пронизывает резкий треск и шорох слева. Рука рефлекторно тянется к оружию, но строгий угрожающий голос одёргивает его:

— Ещё одно движение, и я пущу стрелу тебе прямо в голову.

Сайно замирает и старается скосить глаза вбок, чтобы увидеть человека, прячущегося в тени высокой статуи, но не может ничего разглядеть. В голове яростно вертятся шестерёнки, обрабатывая текущее положение, доступную информацию и пути решения, но предоставляют они лишь самый минимум: человек, целящийся в него, тяжело дышит, загнанно, кажется, он слаб и ранен, но, судя по скрипящему тугому звуку, тетива лука натянута достаточно сильно, чтобы стрела исполнила обещание своего хозяина. Ситуация критическая, один неверный шаг, и он станет фатальным.

— Ты воин леса, — спокойно подаёт голос Сайно, поднимая руки вверх в сдающемся жесте.

— Медленно бери копьё и бросай на пол, а затем пинай мне, — продолжает диктовать условия парень, ровнее нацеливаясь генералу в голову.

Нет, этого нельзя допустить. Отдать оружие – добровольно отдать свою жизнь.

— Ты ранен, — тянет его на диалог Сайно, пока пытается прикинуть, стоит ли нападать прямо сейчас или пойти на уступку.

— Но мне хватит сил прострелить тебе башку, поэтому бросай своё чёртово копьё мне сюда.

Возражения приниматься не будут. Парень не из сговорчивых, рисковать с такими точно не стоит. Сайно аккуратно тянет руку за спину, одними пальцами сжимая рукоять копья, и бросает его себе под ноги, пиная в бок по направлению к стрелку. Тот шипит, возится, видимо, пытаясь пяткой подцепить к себе чужое оружие, и генерал медленно поворачивает голову, пользуясь чужой заминкой, чтобы рассмотреть его. В тени видно только горящие животным страхом и яростью градиентные глаза, поделённые надвое цветами пустыни и леса, а на голове шевелятся прижатые в настороженности большие уши, на одном из которых отблёскивает лунным светом золотая серьга. Парень скалится, показывает клыки, пристально смотрит и почти рычит, встречаясь с янтарным взором.

— Я тебя знаю, — прокашлявшись, хрипит он, — ты генерал пустынной армии. Зачем ты пришёл в заброшенный храм?

Лесной воин глухо сглатывает, дышит ещё тяжелее, и в секундной паузе между ними Сайно готов поклясться, что слышит, как бешено бьётся сердце в его груди. Он был похож на загнанного в угол зверя, несмотря на то что сам держал под прицелом свою единственную угрозу. Должно быть, этот парень давно сидит здесь в одиночестве, раз настолько измотан и напуган. Значит, единственный выход – доверие.

— Я пришёл сюда в поисках запечатанных под землёй свитков, оставленных древними подданными Алого Короля. Там должны быть доказательства, что никто из великих правителей не хотел начинать войну. У моего народа больше нет сил продолжать борьбу, это единственный способ её остановить.

До слуха доносится тихий смешок, и лучник недоверчиво щурится, пытаясь разглядеть в янтарных глазах ложь.

— С чего бы мне верить твоим словам?

— Я безоружен и стою у тебя на прицеле. И какой смысл врать человеку, который не сможет вынести информацию за пределы этого храма? Ты ранен, и, если тебе не помочь, здесь и погибнешь.

Стрелок тяжело выдыхает и обречённо кивает, опуская свой лук себе на колени, а из-за спины появляется нервно дёрнувшийся хвост, накрывающий рукоять копья. Сайно считает это за молчаливое позволение двигаться и аккуратно, демонстрируя свою походную сумку на бедре, чтобы не вызывать новый шквал угроз, достаёт бутылку воды. Медленно подходя к парню, он тянет её вперед, но за доли секунды чужая стрела с яростной силой вонзается в каменный пол, аккурат в шести миллиметрах от большого пальца ноги генерала, очевидно намекая остановиться.

— Мы здесь заперты, — поясняет Сайно, садясь на корточки и толкая бутылку, чтобы та покатилась к лучнику, — если хотим выжить, придётся помогать друг другу.

Парень недоверчиво смотрит на воду, и снова переводит взгляд на генерала, нервно навострив уши.

— Это черта, — указывает на стрелу, — не смей за нее ступать.

Сайно кивает и отходит от него подальше, садясь возле второй статуи пустынного бога, стоящей симметрично той, рядом с которой сидит стрелок. Снова две зоны. Одна его, а на другой – враг. Леса напротив пустыни. Воин напротив воина. Жизнь напротив жизни.

Сколько ещё можно продолжать делить мир надвое?

Сайно бездумно пялится на торчащую в полу стрелу и, словно очнувшись, ловит взглядом прикатившуюся к его ноге бутылку.

— Спасибо, — вытирая губы, шепчет парень и притягивает к себе правую ногу, сдержанно шипя и морщась от боли.

Должно быть, он поранился о те острые булыжники, когда упал сюда, и теперь колено, кажется, сломано, а порезы на нём кровоточат сквозь грязные обмотанные бинты. Сайно сочувственно хмурится и отводит взгляд. Похоже, парень врач, раз так умело смог оказать себе первую помощь, и вполне понимает, что шансов выжить у него практически нет.

— От меня нет никакого толку, — тихо проговаривает он, откидывая голову на статую.

— Что?

— Я обуза, — добавляет чуть громче, — ты сказал, что мы должны помочь друг другу, чтобы выжить, но я не могу даже встать. Тебе будет легче выживать в одиночку.

Сайно понимает, к чему он ведёт этот разговор. Наверное, парень слишком долго мучился от боли и в бреду попросит его убить. Страшно представить, насколько велики его страдания в этот час. Вдали от дома, под землей, сидя напротив врага, предлагающего помощь.

— Я уже выживал в одиночку, — признаётся генерал, убирая бутылку в сумку, — умирая от жажды и голода, на шестой день рядом не оказалось человека, который смог бы сказать мне, жив ли я всё ещё или нет. Легче точно не будет.

Стрелок понимающе кивает и поднимает глаза на Сайно.

— К тому же, куда ты мне предлагаешь деть твой труп? Кто знает, сколько мне придётся сидеть здесь, хочешь убить меня своей вонью?

Парень опешил и с секунду не мог осознать чужие слова, слишком долго принимая их за серьёзные вещи. Знаменитый своим хладнокровием и непоколебимой суровостью генерал пустынной армии с ним шутки шутит? Здесь, под землёй, в великом храме их священного правителя? Должно быть, он начал бредить от боли, не может же быть такое в самом деле.

— Хаха, — смеётся лучник, убирая мешающие пряди волос с лица, — чёрт, ты… да. Твоя правда, генерал.

— Сайно.

— Что?

— Меня зовут Сайно.

Парень замирает, молча перекатывая на языке чужое имя, но вслух сказать так и не решается. Он безвольно машет хвостом, стараясь им закрыться от слишком доброжелательного вражеского воина, и отводит взгляд, выдерживая небольшую паузу.

— Вот как. Тогда я Тигнари. Только не говори мне, что рад знакомству.

— Не буду, — соглашается генерал, откидываясь спиной на статую, и разминает больное плечо, начавшее ныть из-за долгого напряжения.

Судя по вновь опустившимся ушам и отвернувшейся голове парня, Сайно решает, что разговор на этом окончен. На улице стоит глубокая ночь, должно быть, он ещё спал в то время, когда генерал провалился в пещеру, и сейчас, сдерживая свой зевок и через силу раскрывая слепляющиеся веки, Тигнари отчаянно борется с подступающей сонливостью, наведённой уставшим от боли организмом. Он точно не ляжет первый. Только не тогда, когда Сайно ещё в сознании и в любой момент может нарушить их гласное правило черты. Хочется сказать, что всё в порядке и он может отдохнуть, но, кажется, слова сделают только хуже. Как не прискорбно, но доверие заслужить намного сложнее, чем звание генерала.

Сайно наигранно зевает и сползает спиной по статуе, пытаясь лечь поудобнее на подставленную под голову походную сумку. Прижатое к кармашку ухо отчетливо улавливает всплески воды в бутылке, и становится как-то смешно от того, что, несмотря на то что они враги, Тигнари постеснялся выпивать всё до дна и лишь скромно сделал пару глотков, чтобы прочистить иссохшее горло. В деревне Аару – жилое поселение, находящееся под защитой пустынной армии – Сайно часто слышал рассказы матерей своим детям о том, как жестоки и беспринципны воины леса, как они готовы разорить и убить каждого, кто ступит на их землю или встретится у них на пути. Да, жестокие, озлобленные варвары. Так их клеймили в его народе. Отчего же этот парень не такой, как все остальные? Не выпустил стрелу, хоть и держал одного из основных главнокомандующих пустынных войск на прицеле. Воины леса имели дурной принцип «умри, но забери с собой как можно больше врагов», так в чём же тогда проблема? Сайно бы не рискнул утверждать, что трусость: лук Тигнари держал ровно, и ни один мускул на его лице не смел дрогнуть.

Тихая возня отвлекает от сонных мыслей. С такого ракурса от парня виднеются только дёргающиеся длинные уши, но генерал совсем не чувствует на себе чужого взгляда. Он прислушивается к его дыханию? Конечно, с такими ушами, должно быть, он и стук сердца услышит, но неужели он ждёт, когда Сайно заснёт? Словно напуганная добыча в логове хищника.

Генерал поворачивается на бок и старательно регулирует свои вдохи и выдохи, с одинаковой периодичностью пропуская в лёгкие воздух, притворяясь глубоко заснувшим. Тигнари для проверки негромко кашляет, пытаясь привлечь внимание, но в ответ получает звенящую тишину и скрипящий вой задувающего в мелкие щели ветра. Судя по звуку, парень отодвигается дальше, прячась за статую, и глухо пыхтит в попытках удобнее устроить больную ногу. Сайно никогда не славился чрезмерной эмпатией, но что-то в груди от чужого шипения так непривычно колет и режет, будто острым лезвием обиженно водят по невольно оголившимся нервам. Быть может, то была жалость, но, вслушиваясь в размеренное дыхание уснувшего Тигнари, на ум приходит только сочувствие.