Мисти плакала, а мир горел. Она судорожно оглядывалась по сторонам в надежде различить хоть что-то за бесконечной стеной огня – и видела вокруг лишь пламя. Она прислушивалась к звукам – и слышала лишь треск огня и завывание ветра. Сначала Мисти слышала крики – теперь постепенно стихли и крики. Она кашляла и задыхалась от дыма, морщилась от едкого запаха гари – но не обращала на это внимания. Мисти бежала куда-то и сама не понимала, куда и зачем бежит, ступала по пеплу, утопала в нём, шерстка её давно стала грязно-серой.

«Кто-нибудь! Я здесь! Меня кто-нибудь слышит?!» – кричала она, срывая голос, кашляя от запаха дыма, и ждала ответа. Но ответа так и не последовало.

Все умерли. Она резко остановилась, ошарашенная внезапным осознанием, колени её подогнулись, и Мисти обессилено рухнула в пепел. У неё вдруг не осталось сил бежать. Всё и вся в этом мире было обращено в прах.

«Это я виновата… Это я виновата…»

Она закричала – это был крик, полный отчаяния и боли. Она кричала так, что лёгкие тоже начало жечь словно огнём. Мисти кричала и понимала: все умерли в страшных мучениях, а она будет жить. Жить, пока не закончится огонь, пока не закончится мир. Больше всего на свете ей хотелось бы провалиться в спасительное забытье, но сознание её оставалось ясным.

«Что же ты плачешь, Мисти?»

Она подняла голову – и увидела перед собой Опалин, чётко выделяющуюся среди бесконечного пламени.

«Что же ты плачешь, Мисти? – повторила насмешливо Опалин, синие глаза её горели безумным огнём. – Разве мир теперь не прекрасен?! Разве я не сделала его прекрасным?! Оглянись вокруг! Оглянись же!»

Она рывком запрокинула голову Мисти, больно схватив единорога за гриву, и, заливаясь безумным смехом, заставила Мисти смотреть по сторонам. Мисти отчаянно жмурилась и вырывалась, потому что не хотела смотреть. Она знала, что всё поглотил огонь. Кроме огня ничего не осталось – и видеть это было невыносимо.

Мисти плакала, мир горел, а Опалин продолжала смеяться.

***

Стоило признать, что раньше жить было проще. Вообще-то раньше вся жизнь Мисти заключалась в том, чтобы прислуживать Опалин, выполнять все её приказания и поручения и – самое сложное – ни за что её не разочаровывать. Такая жизнь была монотонной, лишённой простых радостей, но зато привычной и понятной. Сколько Мисти помнила себя, она изо дня в день только наводила порядок в замке, готовила, шпионила… – и робко позволяла себе мечтать о том, что когда-нибудь Опалин вернёт себе свои силы, займёт законное место властительницы Эквестрии и даст Мисти знак отличия. Собственно, ни о чём больше Мисти не мечтала и не думала. Жизнь делилась для неё на белое и чёрное. Под белым подразумевалась бедная, изгнанная за пределы Эквестрии и забытая всем миром Опалин с её жестокой и несправедливой судьбой. Под чёрным – подлые и коварные пони, позавидовавшие безграничной силе своей хозяйки и свергнувшие её.

Но когда у Мисти появились друзья, жизнь неожиданно заиграла новыми красками.

В новой жизни не было места страху перед наказаниями или тяжёлым раздумьям о собственной никчёмности – всему тому, к чему старательно приучала единорога Опалин. Но зато было место для до этого не знакомых, гораздо более приятных эмоций и ощущений. Можно было поделиться какими-то спонтанными мыслями и идеями и не услышать в ответ пару-тройку нелестных эпитетов. Можно было расслабиться и не подбирать тщательно каждое слово, чтобы её не упрекнули в косноязычии. В конце концов, здорово было наконец-то почувствовать себя на равных с собеседниками, а не смотреть покорно снизу вверх. Мисти нравилось общаться с друзьями, не боясь, что её осудят за излишнюю разговорчивость или несдержанность – с ними было здорово гулять, сидеть за настолками по вечерам или смотреть фильмы до глубокой ночи. Не менее здорово было помогать отцу в чайной в будние дни. Ну а наиболее страшной проблемой Мисти теперь была лишь её неловкость и неуклюжесть – хотя никто не спешил насмехаться над ней, так что она не очень волновалась по этому поводу.

Однако самым сложным в новой жизни оказалось то, что ей пришлось заново учиться жить в обществе – а это было куда труднее, чем покорно следовать приказам Опалин. Но у Мисти были друзья, была семья, и было много-много времени, чтобы ко всему привыкнуть и освоиться. Она прислушалась к ободряющим и мотивационным фразам друзей и поняла, что не стоит так переживать, ведь когда-нибудь у неё всё получится, и она ко всему привыкнет.

Если честно, у Мисти были куда более весомые причины переживать.

Во-первых, жизнь Мисти была бы куда легче, если бы не ночные кошмары, преследующие её каждую ночь. Она засыпала и неизменно в ужасе наблюдала за тем, как мир вокруг постепенно сгорает в бесконечном пламени, как медленно умирают в агонии её близкие – а она только и может смотреть на это, слышать их мучительные крики и кричать в пустоту, моля, чтобы кто-то остался жив, чтобы хоть кто-то отозвался… Потом обычно появлялась Опалин – она внушала Мисти ужас своим безумным взглядом и жутким угрожающим смехом, от неестественности и наигранности которого становилось только страшнее. Но гораздо сильнее Мисти пугало осознание собственной вины. «Если бы не я… Если бы не я…», – думала она, и вспоминала о своём нелепом сравнении с разделением мира на чёрное и белое. Как могла она быть так слепа, как могла так глупо ошибиться, наивно поддавшись на сладкую ложь и обещания знака отличия…

Дошло до того, что Мисти стала бояться ложиться спать. Раньше с неестественным энтузиазмом она уговаривала друзей посидеть допоздна – настолка увлекательная попалась или фильм интересный, – и они даже соглашались, искренне радуясь, что их новая сожительница так влилась в их сплочённую компанию. Но им не потребовалось много времени, чтобы понять, что что-то здесь не так, а Мисти движима отнюдь не желанием весело провести ночь. Ещё Мисти долго-долго ворочалась в кровати, не решаясь закрыть глаза, пока сон не брал своё. Ну а дальше привычный кошмар, после которого она резко просыпалась с колотящимся сердцем и следами от слёз на щеках. Иногда Мисти кричала и будила подруг, за что потом долго извинялась смущённая и испуганная, уверенная, что за этим последует глубокое негодование – а у неё, поверьте, был опыт, ведь пару раз ей приходилось будить Опалин. Но чаще единорог просто тихо пробуждалась и лежала, глотая слёзы и стараясь сдерживать всхлипывания. Иногда, чтобы прийти в себя, ей нужно было выйти на свежий воздух, и только там, под свежим ветром, Мисти потихоньку успокаивалась и обычно больше не возвращалась в постель. Она в любом случае не привыкла много спать.

Что было ещё хуже – так это то, что таким нездоровым поведением единорог тревожила своих подруг. Ей не хотелось, чтобы они волновались за неё – эти добрые пони и так сделали для Мисти гораздо больше, чем она того заслуживала. На шестой день Мисти поняла, что не хочет больше расстраивать и стеснять их своим поведением, и задумалась о том, чтобы хотя бы на время переехать к отцу – вряд ли он был бы хоть сколько-то против. Но пока эта идея оставалась просто идеей.

«Я только тревожу всех, – расстраивалась Мисти очередной ночью, сжавшись в позу эмбриона под одеялом, словно хотела спрятаться от своих нелёгких раздумий. – Может быть, мне было самое место у Опалин. Там никто за меня не переживал».

Опалин, собственно, была второй причиной, по которой Мисти не могла наслаждаться новой, счастливой и мирной жизнью. И дело было даже не в том, что Мисти злилась на неё так, что иногда поражалась на саму себя – ну неужели способна на такие яркие отрицательные эмоции к кому-либо?! И даже не в том, что Опалин лгала ей всю жизнь, использовала в своих подлых целях и собиралась выбросить за ненадобностью, как только выпадет такая возможность – хотя мысль об этом до сих пор очень ранила Мисти. На самом деле, больше всего Мисти не давало покоя то, что Опалин был вынесен смертный приговор.

Когда Мисти услышала об этом впервые, она замерла в ступоре, смотря на экран телеэкрана, где как раз показывали новости. Сердце её тогда пропустило удар, и она перестала чувствовать копыта от волнения, и ушки её задрожали, и ком в горле встал. Она не видела выражения на мордашках своих подруг – не хотела видеть. Она просто сидела на диване и молчала, не отрывая взгляд от экрана, а в голове у неё было пусто, только эхом звучали обрывки фраз: «вынесен смертный приговор» и «казнь состоится через неделю в Зефирных Горах». Она пришла в себя только тогда, когда услышала сквозь звон в ушах чьё-то далёкое: «Дайте ей воды!» – а потом почувствовала, как кто-то прислонил чашку к её губам.

Мисти тогда почти ничего не сказала. Она не знала, что говорить.

«Всё нормально…, – едва слышно пролепетала единорог. – Я понимаю…».

Она не нашла в себе силы признаться, что не понимает. Опалин хотела навредить её близким, и для того, чтобы оправдывать аликорна перед ними, у Мисти не было ни сил, ни аргументов, ни храбрости. Друзья тогда тактично молчали, но единорог чувствовала на себе их сочувствующие, полные жалости взгляды. Они не могли понять полностью – но пытались хотя бы сделать вид, что пытаются понять, и за это Мисти была им более чем благодарна.

Мисти была уверена, что Опалин стала самой опасной угрозой за всю историю существования Эквестрии. Единорог осознавала, что большинство её действий, движимых холодной алчностью и жаждой власти невозможно оправдать... И всё же мысль о том, что смертный приговор – это неправильно, как-то совсем жестоко, не давала ей покоя. Мисти была рада, что её не заставляют говорить об этом, что не убеждают, будто так и должно быть – даже резкая Зипп предпочла неловко молчать. Думать об этом было слишком болезненно, Мисти уговаривала себя отвлечься, но только раз за разом вновь и вновь возвращалась к тяжёлым мыслям. А благие намерения друзей скромно отмалчиваться только усугубляли это – их отведённые взгляды и смущённо опущенные ушки говорили всё яснее всяких слов. Ну не могла Мисти сказать себе: «Хватит! Она заслужила это, успокойся. Да, ты прожила с ней почти всю свою осознанную жизнь, но это только потому, что она обманывала и использовала тебя». Единорог не пожелала бы смерти даже самому злейшему врагу. Да и что уж обманывать себя, очень долго Опалин была для Мисти объектом восхищения и благоговения, и забыть об этом просто так было невозможно. И чем ближе был день казни, тем тяжелее было на душе у Мисти.

Она не выдержала за три дня до приведения приговора в действие. В то утро Мисти, чтобы отвлечься, вызвалась помочь Санни в ларьке, но помощи от неё было мало. Погружённая в свои невесёлые мысли Мисти едва ли отвечала на какие-то фразы со стороны подруги, а потом и вовсе умудрилась случайно задеть и разбить пару стеклянных стаканов. Ещё более неуклюжая чем всегда, она казалась такой потерянной и несчастной, что Санни в итоге не выдержала, закрыла ларёк «на обед» и решила, наконец, поговорить с подругой по душам.

– Может всё-таки расскажешь? – осторожно спросила она, одновременно закладывая ингредиенты для смузи в блендер. – Это ведь касается…

Тут она смущённо кашлянула, не зная, как помягче сформулировать свои мысли. Ах, как же Мисти за последние дни привыкла к этим прерываниям на полуслове.

– Её убьют, – сказала Мисти безжизненным голосом. – Казнят, понимаешь? Она умрёт.

Она впервые произнесла это вслух – позволила себя признать это – и не выдержала. Голос её в конце оборвался, и она отвернулась, стыдливо опустив взгляд и всхлипывая. Санни наклонилась, было, чтобы обнять подругу, но единорог отстранилась.

– Я знаю, она сделала много плохого, – продолжала Мисти дрожащим голосом, всё-таки совладав с собой. – Но я всё равно не могу не думать об этом… Мне её жаль… – она с трудом подавила новый приступ рыданий и только после этого продолжила: – Она же меня вырастила. Я же её своей мамой считала… Я так запуталась, Санни.

Новых попыток обнять Мисти со стороны земной пони не потребовалось – единорог медленно подошла и уже сама обречённо уткнулась подруге в плечо.

– То, что я сочувствую ей… Это же не делает меня такой же плохой, как она? – шептала Мисти, глотая слёзы, а Санни только ободряюще гладила её по гриве. – Ну почему я такая, Санни?

– Всё, подруга, – Санни решительно отстранила Мисти от себя и принялась переливать содержимое блендера в пластиковый стаканчик. – Успокаивайся. Ты просто прелесть и ни капли не плохая. Давай-ка мы всё с тобой обсудим.

Она протянула Мисти стакан, а сама облокотилась об стол и заговорщически посмотрела на подругу.

– Хочешь увидеть её? – спросила она вдруг.

От такого неожиданного вопроса Мисти даже остолбенела, и земля ушла у неё из под копыт. А ещё она поняла, что не может просто так дать ответ на этот вопрос. Сказать «да» – предать свою новую жизнь, своих друзей, признаться в том, что не так-то просто отвернуться от своего прошлого. Сказать «нет» – солгать самой себе. В глубине души Мисти хотела бы в последний раз увидеть Опалин – лично, а не смотря в ужасе на смерть аликорна на эшафоте.

– Нельзя же… – только и смогла выдавить она.

Хитрая улыбка Санни стала чуть шире. Удивительно, как в этот момент земная пони вообще могла улыбаться.

– А ты поговори с Пипп, – предложила она и задумалась. – Пипп может попробовать помочь. Только Зипп не говорите, она точно не поймёт.

Разумеется, как же тут расскажешь. У Мисти даже холодок по коже пробежал. Старшая принцесса пусть и стала её подругой, но Мисти до сих пор её немного побаивалась. Может быть, отголоски первых встреч, а может быть единорогу просто непонятна была её напористость и некоторая резкость.

– Но нельзя же… – снова жалобно напомнила Мисти, от волнения крепко сжимая стакан в копытах.

«Перестань меня уговаривать, перестань меня уговаривать…».

– Если бы ты знала, сколько законов мы с Иззи нарушили во время нашего квеста по спасению магии… – словно вскользь обронила Санни.

«Это другое, – мысленно возразила Мисти. У неё не было ни сил, ни желания спорить с доброй Санни, которая просто хотела помочь. – Вы были уверены, что поступаете правильно. А я даже не знаю, можно ли мне сочувствовать ей».

В глазах снова неприятно защипало, и Мисти сморгнула навернувшиеся слёзы.

– На тебя смотреть больно, – продолжила уговоры подруга. – Не улыбаешься, не ешь, молчишь почти всё время. Да ещё эти твои кошмары.

Нужно просто собраться с силами и притвориться… Раньше Мисти прекрасно умела притворяться – спасибо Опалин. И дело даже не в том, что аликорн намеренно учила свою воспитанницу лгать и обманывать – хотя этим она тоже занималась. Просто Мисти научилась улыбаться, глядя ей в глаза, когда больше всего на свете единорогу хотелось плакать. Ну а потом Мисти стала жить с друзьями и расслабилась, ведь необходимость лгать пропала. Нужно просто снова немного притвориться… Она вытерла слёзы и постаралась воодушевлённо улыбнуться.

– Я просто ещё не совсем освоилась, – соврала она, глядя Санни в глаза и испытывая при этом муки совести из-за необходимости обманывать подругу. – Вот и молчу. А насчёт кошмаров не переживай. Я чай перед сном пью, он успокаивает. Мне папа посоветовал.

– Подумай всё-таки, – Санни, кажется, не поверила в ложь, но решила не давить на и так доведённую до уныния Мисти. Она помолчала немного и добавила, чуть понизив голос: – Ты ведь понимаешь, если не сейчас, то никогда.

«Если не сейчас, то никогда». Мисти почувствовала, насколько тяжело ей слышать эти слова. Но если бы она снова увидела Опалин, что бы она сказала ей? Спросила бы, почему нужно было доводить всё до края? Сказала бы, что ей жаль? Попрощалась бы? Или просто молча посмотрела, наблюдая за реакцией Опалин на её появление, а потом также молча развернулась и ушла?.. Но ведь всё это лучше, чем не увидеть Опалин вовсе, а потом жалеть об этом всю жизнь!

– Я подумаю… – сказала негромко Мисти, хотя неосознанный, едва заметный кивок оказался вполне чётким ответом.

Она правда подумала об этом – возвращалась к этой мысли весь день. А ночью, когда все уже уснули, долго-долго ворочалась, не решаясь подать голос и думая, что всё это неправильно. И всё-таки в один момент не выдержала – либо сейчас, либо никогда – рывком поднялась на кровати и позвала громким шёпотом:

– Пипп?.. Пипп, можно с тобой поговорить?

***

От бессильной злости, ярости и отчаяния хотелось кричать и крушить всё, что под копыто попадётся – но больше всего охватывал разум дикий страх. Он то сковывал её тело, то, напротив, заставлял беспокойно ходить туда-сюда по камере, пока не начинала кружиться голова, пока в глазах не начинало рябить. Опалин боялась смерти – ей хотелось бы не думать об этом. Легко сказать – не думать! Аликорны – великая, бессмертная раса, и уверенная в своём вечном существовании Опалин даже мысли допустить не могла о том, что когда-то её жизнь может резко оборваться. И как оборваться! На эшафоте, под взорами презренных низших пони, сброда, который соберётся посмотреть на её смерть и позлорадствовать. Если и погибать – то гордо, в бою за власть, как истинная правительница, а не как последняя преступница. Опалин была разочарована, что не погибла во время битвы. Но как же наивно полагать, что она кинется молить о пощаде! Когда придёт время, она взойдёт на эшафот с гордо поднятой головой, как властительница и мученица. В конце концов, она не Мисти, чтобы пресмыкаться и просить прощения. Но сейчас только и оставалось дрожать в тянущемся вечно ожидании – и скрыть этот страх было невозможно.

«Не хочу умирать», – билась в голове единственная мысль.

– Никчёмные, жалкие, грязные! – судорожно бормотала Опалин, стараясь отвлечься от этой мысли и снова начав ходить туда-сюда. – Наверняка соберутся, чтобы посмотреть на мою казнь. Плебейский мусор!

Ей очень хотелось жить – несмотря на то, что в её жизни не осталось ничего. У неё не было власти и после унизительного, внезапного поражения не было даже знака отличия, а значит не было и магии. Аликорн без знака отличия и без магии – что за позор! И вот так, в столь ничтожном состоянии, перед казнью её увидят десятки любопытных глаз. Да что уж там! Не осталось даже некогда верной слуги! Мисти.

Мысль о безрассудном, неуклюжем маленьком единороге, оказавшимся подлой предательницей, заставила Опалин издать раздражённое рычание. Тело напряглось и задрожало, словно у хищника, готового к броску, сердце забилось часто-часто – и чтобы не сдерживать бурлящую внутри злость Опалин с силой ударила передними копытами по полу, да так, что стало больно. Мисти оказалось никчёмной и лицемерной предательницей, не достойной всего того, что сделала для неё Опалин. Аликорн всегда относилась к ней с некоторым снисхождением, терпеливо мирясь с поразительной невнимательностью и неуклюжестью воспитанницы – и всё же милостиво давала ей крышу над головой, растила из неё идеальную и бесконечно преданную последовательницу, готовую на всё ради своей королевы. И всё это шло идеально, пока Мисти не соблазнилась мнимой свободой, навязанной ей «друзьями» во главе с несносной Санни Старскаут. Подумать только! Мисти поддалась их лживым речам, беззаботному веселью и вечеринкам. Она правда считала их своими друзьями. Друзьями! Какой вздор! Как Мисти могла предположить, что Опалин будет для неё худшим другом, нежели эти убогие…

Её отрезвил звон. Она и не заметила, что, погружённая в свои мысли, расправила крылья и сбила со стола чашку. Мелкие осколки разлетелись по полу, а вода разлилась, заставив аликорна чуть отступить назад. Почему-то это зрелище привело Опалин в себя. Она тяжело вздохнула, словно неожиданно почувствовала усталость, и опустилась на кровать. Резко накатило не только утомление – вновь неприятной тупой болью заныло предплечье. Вообще-то Опалин неплохо летала – особенно в те стародавние времена, когда у неё ещё были её истинные силы, – но в пылу битвы с лжеаликорном, её друзьями и предательницей Мисти немного потеряла концентрацию и в падении разодрала себе предплечье об острую ветку. Рваный порез, едва ли подживший с того дня, не давал покоя ни днём, ни ночью. И судорожные метания Опалин по камере только усугубляли это – то и дело рана открывалась снова. Спасибо хоть за дезинфицирующие средства. Для их получения, правда, пришлось хорошенько припугнуть пегаса-охранника.

«Какое уродство, – сокрушённо думала Опалин, брезгливо морщась. Она не сомневалась, что останется шрам. – И это будет красоваться на мне всю жизнь».

Потом она понимала, что никакой «всей жизни» уже не будет, и мысли о грядущей казни охватывали её с новой силой. И всё повторялось по кругу.

«Ненавижу всех, – решила Опалин, жмурясь и пытаясь не шевелиться, чтобы лишний раз не потревожить и так ноющую рану. – Ну и ладно. И не нужен мне никто. Ни вы, ни Мисти, ни мой знак отличия. Я и так лучше вас всех».

Эта бесконечная, сводящая с ума рутина закончилась, когда Опалин услышала тихие, неспешные шаги. Она приоткрыла глаза, готовая в очередной раз накричать на кого-то из пегасов-охранников за то, что они нарушают её покой - но крик застрял в горле. Она резко вскочила с кровати, враждебно расправила крылья, чуть пригнулась, словно готовая к атаке, и угрожающе осклабилась, издав громкое злое шипение*.

Мисти.

***

Под презрительным взглядом холодных синих глаз Мисти едва ли сохраняла спокойствие. Она осознавала, что сейчас находится в более сильной позиции – в конце концов, она была свободна, и у неё была магия и знак отличия, а Опалин оставалась лишь пленницей, лишённой всего. И всё же страх перед Опалин за долгие годы стал для неё привычным, естественным и практически инстинктивным. Мисти с трудом заставила себя смотреть в глаза аликорну – и заметила в её взгляде ранее невиданное, затравленное выражение. Оно и неудивительно! Опалин знала, что обречена на смерть, у неё было достаточно времени, чтобы осознать это. И сердце у Мисти болезненно сжалось, хотя она чувствовала себя виноватой за это. «Ей нельзя сочувствовать, – повторяла мысленно Мисти. – Она плохая и злая. Я же не хочу быть как она». Она вдруг заметила, с какой жадностью и завистью Опалин неотрывно смотрит на её знак отличия, и от этого стало так некомфортно, что единорог постаралась немного повернуться.

– Привет… – робко сказала Мисти, и голос её прозвучал тонко и слегка испуганно, как раньше, хотя она изо всех сил старалась выглядеть уверенной.

За этим последовало молчание. Удивительно, всю дорогу Мисти думала над тем, что же ей сказать, но сейчас все слова застряли в горле. «Я не хочу видеть её на эшафоте», – ясно подумалось ей, но это точно было не то, что стоило бы сказать. Опалин медленно расслабилась, прикрыла глаза с надменным видом, мотнула головой и степенно отвернулась, хотя Мисти чувствовала, что она находится на грани – напряжение практически искрило в воздухе. Единорог замешкалась, не зная, что делать и говорить дальше, и вдруг неожиданно для себя спросила:

– Эм-м… Как ты?

Спросила – и чуть со стыда не сгорела. Шутка ли – спросить у приговорённой к смерти пони, как она себя чувствует. Мисти и сама пару раз невольно задавалась вопросом, как ощущала бы себя на месте Опалин. Думать об этом было невыносимо тревожно. Наверное, после оглашения приговора она бы просто свернулась на кровати и горько-горько плакала до самой казни. А Опалин, казалось, держится стойко. Она сохраняла гордое достоинство, практически не показывала страх и даже в таких обстоятельствах продолжала тщательно следить за своей внешностью – грива аккуратно расчёсана, пёрышки на крыльях приглажены, и даже с такого расстояния видно, какая мягкая и шелковистая шёрстка.

Опалин неторопливо повернулась и оскалилась.

– О! У меня всё было хорошо и даже ещё лучше, – проворковала она, медленно подходя к решётке и наклоняясь к единорогу так близко, насколько это было возможно. Но её мордочку в  мгновение ока исказила злость, и аликорн с такой силой ударила передними копытами по железным прутьям, что Мисти испуганно пискнула, отскочила назад и опустила ушки. – Пока ты и твои жалкие друзьяшки не свергли меня с моего законного престола. Неблагодарная грязь.

Стараясь сохранять самообладание, Мисти с трудом подавила дрожь в коленях и выдохнула. Ей было трудно начать говорить, потому что на неё кричали, как раньше, потому что смотреть на Опалин было страшно, и потому что Мисти сама уже не знала, чего она хочет.

«Ты это заслужила! – мысленно кричала она. – Никто не виноват, что ты сама довела себя до казни! Это ты во всём виновата, и я никогда тебя не прощу!»

– Опалин… – позвала она робко вслух. – Ты только не сердись на меня, ладно?..

Опалин дёрнула крыльями в раздражении и отошла от решётки. Мисти заметила, что после удара по прутьям у Опалин открылась длинная и очень страшная на вид рана, а на пол упало несколько капель крови. Она заметила и то, как аликорн прихрамывает. Это было так неправильно – и так мешало планам Мисти!

– Пошла вон, – прорычала Опалин, вновь обессилено падая на кровать и не обращая внимания на то, как пропитывается кровью тонкое одеяло.

В душе у Опалин кипели злость и ненависть, которые невозможно было выразить словами, а потому она предпочла молчать. И эти разрушающие чувства были направлены не на весь мир, посмевший не оценить по достоинству её величие, а лишь на этого маленького единорога по ту сторону решётки. Опалин практически тряслась от ярости. Никогда в жизни не смогла бы она предположить, что Мисти решит её предать – а больше всего на свете Опалин ненавидела предательства.

– Приползла просить прощения? – хмыкнула она всё-таки, продолжая чувствовать на себе взгляд Мисти. Она прекрасно представляла, какими грустными глазами смотрит сейчас на неё единорог, и, помимо раздражения, это вызывало у неё садистскую радость. – Друзьяшки на самом деле оказались не такими великодушными, как я, и просто тебя использовали?

Если бы она посмотрела на бывшую воспитанницу, то увидела бы, как та качает головой.

– Мои друзья гораздо лучше, чем ты, – сказала Мисти и очень обрадовалась тому, что голос её зазвучал увереннее. – И использовала меня только ты, а не они. И знаешь, почему ещё мои друзья лучше, чем ты?

«Я хочу тебя сжечь», – подумала Опалин, обречённо накрывая голову подушкой и пытаясь сосредоточиться на жгучей боли в предплечье, лишь бы не слышать раздражающий голос Мисти.

– Опалин… А у тебя никогда больше не будет знака отличия, – это, кажется, должно было быть вопросом, но Мисти в очередной раз задохнулась от волнения, и интонация получилась скорее утвердительной.

– А тебе очень повезло, что нас разделяет решётка, – процедила Опалин. – Я бы и без своих сил с тобой расправилась.

Приходить к поверженному врагу перед казнью и насмехаться – что ж, чему-то Мисти у Опалин и правда научилась. Аликорн всю жизнь представляла, как будет издеваться над падшими противниками и предателями, морально добивая их перед смертью. Вот только даже помыслить не могла о том, что когда-то сама окажется на этом месте.

– Просто… – Мисти снова замешкалась. – Мы… Ну, вообще-то это Санни подумала… Ты же никогда больше не сможешь никому навредить, и хотя ты сделала много всего, за что не заслуживаешь прощения, ты, наверное, не хочешь умирать. Вот… И если ты пообещаешь вернуться в свой замок и никогда больше никого не трогать, то я тебе помогу.

«И если ты пообещаешь вернуться в свой замок и никогда больше никого не трогать, то…». Опалин едва не рассмеялась. Мисти старалась держаться спокойно и достойно, но слишком уж её фразы походили на: «Если будешь хорошо себя вести, то дам тебе конфетку» – или как там ещё принято уговаривать непослушных жеребят. Впрочем, Опалин, наконец, приподняла подушку и посмотрела на Мисти с любопытством, которое безуспешно постаралась скрыть за маской презрения.

– Правда? Поможешь? – уточнила аликорн, и в голосе её прозвучала надежда и даже энтузиазм.

   Сердце Мисти от этого радостно затрепетало, хотя она и знала, что поступает неправильно.

– Да, помогу, – пообещала она и небрежно добавила: – Хотя ты этого не заслуживаешь.

Вообще-то Опалин относилась к тем аликорнам, которые ради сохранения собственных принципов готовы были подняться на эшафот – она бы ни за что, даже под страхом смерти и пыток не отказалась от своего мировоззрения. Но Мисти предложила вернуться домой, и Опалин быстро решила, что это является не проявлением трусости или слабовольности (которые, к слову, не присущи истинным аликорнам) и не предательством собственных убеждений, а вполне рациональным выходом из неприятной ситуации.

– Я делаю это, потому что так поступили бы мои друзья, – сообщила Мисти, продолжая изображать равнодушие, хотя внутри у неё все трепетало. – Это Санни меня уговорила, а Пипп и Иззи мне помогают.

Меж прутьев она протянула Опалин аккуратно сложенную длинную тёмную накидку с капюшоном. К сожалению, Мисти не была уверена, что такая «маскировка» надолго скроет Опалин от чужих глаз – а Опалин знали если не все, то подавляющее большинство точно. Со стороны Опалин последовало, было, какое-то возражение и глубокое возмущение подобного рода одеждой, но аликорн быстро прикусила язык, вспомнив, что речь идёт о её жизни. Предательнице Мисти не было прощения, но если она правда хотела помочь, то аликорн готова была преступить через собственную гордость. В конце концов, если Мисти считает, что таким образом сможет загладить вину, после чего Опалин с распростёртыми крыльями примет её обратно, то наивно ошибается. Аликорн даже не сомневалась в том, что Мисти делает всё это ради того, чтобы вернуться к Опалин, которая наверняка оказалась гораздо лучше, чем новые друзья – просто единорог слишком упряма, чтобы признать это. Пусть не надеется, Опалин не пустит её в замок даже в качестве служанки.

Пока аликорн в очередной раз заливала рану дезинфицирующим средством, шипя от жжения, и критично рассматривала своё отражение в накидке, скрывающей крылья, Мисти склонилась над электронным замком и озадаченно нахмурилась. Пипп разыскала для неё коды от камер – а это в конечном итоге оказалось гораздо проще, чем утаить происходящее от Зипп – и теперь оставалось только подобрать нужный. Мисти с трудом подавила дрожь. Она не была уверена, насколько долго Пипп и Иззи будут отвлекать охрану.

– Что ты там так долго? – пробормотала Опалин недовольно, расхаживая вдоль решётки. Она пыталась рассмотреть, чем занята Мисти, и под её взглядом единорог только больше волновалась. – Почему ты всегда такая медленная и неуклюжая?

Два кода не подошло, осталось ещё три. Мисти так спешила, что начала допускать опечатки, и ей приходилось начинать всё заново.

– Почему ты здесь? Это поэтому ты не понравилась своим друзьяшкам?

– Это неправда!

Никогда раньше Мисти не позволяла себе кричать на Опалин. А сейчас прикрикнула, да так, что тут же испугалась, что кто-то её услышит. Почему Опалин была такой несносной?! Почему Мисти не замечала этого раньше...

– Если ты продолжишь оскорблять меня и моих друзей, я уйду, – сказала Мисти, и Опалин всё-таки замолчала.

Замок, наконец, поддался после четвёртого кода, и решётки со скрежетом раздвинулись. Мисти воровато огляделась, проверяя, чтобы никто не вышел из-за угла в этот момент, и кивнула, призывая Опалин идти за ней.

"Вообще-то Пипп не так хорошо ориентируется тут, как Зипп, – рассказывала единорог, ведя Опалин по подсобным помещениям. Скорее всего она обращалась к себе, потому что Опалин точно нельзя было назвать заинтересованным слушателем. – Но она всё равно рассказала мне, куда примерно идти".

В этот момент она повернулась, чтобы убедиться, что Опалин не отстаёт, и споткнулась, кубарем полетев с лестницы.

– Я в порядке! – сообщила она снизу, и аликорн закатила глаза.

Опалин решила подыграть. Она видела, как эта маленькая предательница пытается искупить свою вину, чтобы вновь оказаться под протекторатом настоящего и некогда очень могущественного аликорна. "Ну что же, — решила Опалин. — За этим хотя бы весело наблюдать". Она пока не стала разочаровывать Мисти — пусть изменщица сначала обретёт надежду, чтобы потом больнее было разочаровываться.

"Хочешь делать вид, что всё как раньше? – мысленно говорила она. – Попробуй".

В темноте зажёгся рог Мисти — единорог пыталась освещать путь перед собой. Ей это не очень удавалось, свет то и дело начинал мерцать, а то и вовсе гас. От этого ужасно рябило в глазах.

"Зачем этим пони магия, если они не умеют ей пользоваться? — возмущённо думала Опалин, с завистью наблюдая за тем, как Мисти старательно пытается удержать свет как можно дольше.

– Это несправедливо! — не выдержала она, но Мисти в этот момент открыла тяжёлую железную дверь, и в глаза ударил солнечный свет, а с улицы повеяло свежим воздухом.

Прохладный ветер приятно обвевал шёрстку. Мисти с наслаждением вдохнула полной грудью – она почти начала задыхаться в душных, пыльных подсобных помещениях и коридорах. Единорог задержала дыхание, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Мисти поверить не могла, что только что им удалось выбраться из здания без всяких проблем. Ах, если бы и дальше всё шло также гладко! Она взглянула на Опалин – аликорн тяжело дышала и старалась не наступать на правое копыто.

— Опалин... – негромко позвала Мисти. – Нам нужно идти. Пойдём быстрее. Ты сможешь?..

"Пойдём быстрее". Мисти, наконец, немного пришла в себя, всё ещё под впечатлением от удачного побега, и теперь к ней медленно возвращался здравый смысл. Она вдруг поняла, что совершила. Чувство вины обрушилось на неё тяжёлым грузом.

"Я помогла сбежать преступнице, которая издевалась надо мной и хотела навредить моим друзьям, – констатировала Мисти. – Я всех предала...".

Она зажмурилась, потому что испугалась, что сейчас расплачется от бесконечного раскаяния. "Я ведь на неё злюсь, я её ненавижу. Она не заслуживает моей помощи".

Мисти так и села на землю, вдруг совершенно обессилевшая. Её охватил ужас. Последние дни пролетели как в тумане, и Мисти только сейчас смогла оглянуться назад и оценить происходящее. Ей вдруг стало ясно, какую глупость она совершила. А друзья... Друзья бы так никогда не поступили, потому что они хорошие и не стали бы сочувствовать Опалин. Они решили помочь лишь потому, что видели, как переживает Мисти – и чтобы ей стало лучше, они готовы были на всё. А она, глупая, нет бы отказаться, так обрадовалась и решила, что поступает правильно. Но на самом деле только себя и друзей подвела. А когда Зипп и Хитч узнают, что она скрыла от них – да ещё и Санни, Пипп и Иззи попросила молчать! А когда королева Покой узнает, что Пипп участвовала во всём этом...

Мисти почувствовала, что ей становится дурно. Она приложила копыто ко лбу, пытаясь прийти в себя и не потерять самообладание. Пелена перед глазами немного рассеялась, и тогда единорог взглянула на Опалин. Аликорн, наконец-то, выпрямилась и теперь расправила крылья, наслаждаясь тем, как ветер треплет пёрышки. Опалин жмурилась, а на мордочке её играла лёгкая улыбка.

"Но я не хочу, чтобы она умирала, — удручённо подумала в который раз Мисти. Она вдруг с удовольствием представила, как же это приятно, после продолжительного заточения оказаться на свежем воздухе. – Если бы я её раньше не любила, мне бы её жалко не было..."

– Пойдём, – хмуро сказала Мисти, поднимаясь и стараясь не смотреть на аликорна. Ей казалось, что, пытаясь спасти от казни Опалин, она подписала приговор себе. – Я отведу тебя домой.