Воспоминания.

Громкие крики людей, яркий свет прожекторов и приступ мандража. Они стояли напротив друг друга, по разные стороны баррикады. Взгляды встречаются и кажется между ними пробегает какая-то искра. Не страсти, а полных горечи воспоминаний. 

Они оба помнили многое. 

Помнили о том случае, когда Кевин сидел на корточках перед Жаном и помогал менять повязку на голове, ведь Рико в очередной раз его столкнул с лестницы. А Моро не успел сгруппироваться. Спирт неприятно жжёт, а запекшаяся кровь стала одним целым с бинтом, потому так больно его убирать. Жан берёт трясущейся рукой бутылку и делает глоток горького напитка, игнорируя взгляд Дэя. 

— Est-ce que tout va vraiment mal? (Всё настолько плохо?) — спрашивает Жан, видя как напарник изучает рану.

— Je le tuer. (Я убью его.) — отвечает Кевин шёпотом на французском, сжимая зубы.

Моро тогда лишь болезненно усмехнулся, ведь понимал, что этого не произойдёт.

Они помнили тот день когда тихо перешёптывались на поле на французском и Рико их услышал. Он тогда пришёл в гнев. 

И Дэй и Моро тогда тренировались до глубокой ночью, перед этим получившие сильные побои. У Кевина тогда хуже всего были ноги, а у Жана спина. Всё было в страшных гематомах. Последующие дни им приходилось выживать эти 16 часов тренировок. Ведь никто не освободит их от этого. Из-за травм со своими задачами они справлялись хуже, а потому это тянуло за собой новые пытки от Мориямы, который получал удовольствие от этого, сравнимо с чем-то запрещённым.

Помнят о том, когда поздно ночью сидели при тусклом свете настольной лампы и Кевин накладывал очередные швы на спину Жана, который сжимал в зубах полотенце, дабы не издать лишнего звука. Он даже не сразу понял, когда жгучая боль стала постепенно утихать и на её место пришло что-то приятное. Дэй осторожно оставлял невесомые поцелуи на бледной, с синяками, с не одним десятков шрамов, спине. Внутри тогда что-то заныло сильнее обычного. Они не спали всю ночь, лёжа в одной кровати, изредка перекидываясь парой фраз на французском.

Последующие дни оба ходили молчаливее обычного. Говорили только с Рико, если тот что-то с ними, чаще конечно с Кевином, пытался обсудить. В одну ночь, когда обоим не спалось из-за того, что один читал историю, а второй что-то из социологии, постепенно завязался какой-то диалог. Глупый с одной стороны, но оба спустя эти пару дней начали говорить о чём-то. Потом это как-то переросло в поцелуи наполненные горечью спирта с привкусом соленных слёз. Почти до утра они сидели на полу, Жар гладил Кевина по копне тёмных волос и что-то говорил о том, как было хорошо в Марселе.

— On va sortir d'ici. Je promets (Мы выберемся отсюда. Обещаю.) — прошептал ему Кевин, прежде, чем уснуть.

В один же день оборвалось всё. 

Это случилось зимой, когда после тренировки всех отпустили, а Кевин и Рико пошли на улицу. Жан тогда на пару секунд встретился с Дэем взглядами и получив слабый кивок пошёл в комнату. Он просидел в одиночестве много времени, по ощущениям несколько десятков часов. Кевина всё не было. Моро так и уснул на полу, облокотившись на стену возле его кровати.

С того самого дня Кевина больше в комнате не было. Он будто исчез, забрав с собой и те воспоминания, которые связывали их. Жан даже думал, что это была просто галлюцинация, ведь сколько раз он падал и ранил голову. Но эту теорию рушили снимки Дэя в Эверморе. Потом до него дошли новости и всё начало вырисовываться в голове. «Обещаю.» крутилось в голове Моро и внутри снова что-то начинало неприятно ныть. Теперь точно не случится волшебства.

Но чудо вопреки всему случилось, когда Лисы вырвались в финал с Воронами. И вот команды стоят друг на против друга, болельщики кричат с трибун, но хочется только кричать боли. Не только физической, но ещё и о том, что же на душе. Дэй видит светло-серые глаза Моро, которые наполнились ещё большим количеством боли. Его же, ярко зелёные, приобрели решительность, но при виде Жана под рёбрами заболела и чувство вины скопилось комом вязкой слюны в горле.

Их связывает много, но сейчас всё потеряно.