Его появление тут — случайность. Не больше, чем обычное стечение обстоятельств, которым стоит быть благодарным. Вилять хвостом, подобно псу и прислуживать. Ну как же! Этот человек взял тебя, выброшенная на обочину жизни нищенка, к себе под крыло. Но просил ли кто его об этом? Звал? Показывал на аукционе, как забавную зверушку, что способна своим гневом потешить эго? Да. Именно так. Король, истребляющий магическое зверье, что сам держит на двух поводках подобных. Смехотворно, но статуса придает.
И стоило бы его ненавидеть. Впиться острыми когтями в глаза, вцепиться зубами в шею и отодрать кусок. Вырвать сердце и просто с ним сбежать, медленно поедая его, пока оно затухает в руках. Но…
— Нортон! — король входит в свои покои в одной черной, удивительно, ночнушке, расплетая свою сложную прическу. Что не сделаешь ради того, чтобы холодный венец держался на голове. Он осматривает все темные углы. Он знает, что вампир где-то здесь и тот лишь недавно проснулся, от мук голода. Дневная порция была покусана— трудно то назвать «съедено». Лениво или наоборот спешно и рвано, а гордость просто не позволяла доесть. Вот только перед кем он ту все еще пытался держать? — Нортон. Ну я знаю, что ты здесь. Выходи и не раздражай. У меня есть для тебя кое что.
Он на фоне монарха несуразный: высокий и широкий, со спутанными белыми волосами и бледной кожей. Не такой белизны, как у монарха, нет. То походило на кожу трупа, недавно вставшего из гроба. Во рту его огромные клыки, что выглядывают из под верхней губы. И красные глаза с легкими синяками под ними от плохого сна. Спать в замке все еще было трудно для него. И столь уставшим он выходит к Пустоте, коротко кивая в знак приветствия. Смотрит на того сверху вниз из-за роста и помогает когтями распутать последнюю прядку, не дающую снять с головы венец.
— Ты стал тише.
— Так безопаснее. — крутой нрав скрывают под маской безразличия. Колья и серебро, что обжигает кожу, солнечные лучи под которые слуги так любят выкидывать чудовище. Гордость не позволит пожаловаться. Не любит монстр монарха, так пусть страдает за язык свой длинный.
— Ну-ну. — холодные руки кладут на щеки, но вампир даже не думает дергаться. Не чувствует от них ничего: ни холода, ни жара. — Со мной ты можешь поговорить.
— И вновь влезть в потасовку? Воздержусь. — А в ответ лишь вздыхают и за руку ведут в сторону кровати.
Нортон тут жил. У него была личная кровать и личный темный угол в котором тот висел в виде мыши. Он предпочитал его, пусть мягкие перины и идея спать «нормально» ему тоже прельщала. Но он никогда не лез на чужую кровать. Даже в отсутствие монарха ему было легче сесть на пол, нежели сунуть нос под полупрозрачный балдахин. Сам вампир это оправдывал брезгливостью к возможным утехам на ней (хотя о какой брезгливости могла идти речь, если сам жил средь грязи?). Но то было не более чем уважение к чужой территории.
И вот ему разрешают сесть в самом центре. Рядом с королем в темных одеяниях. Позволяют того обнять, пока столь маленькое создание утыкается в мягкую грудь. И Нортон никогда не задаст вопросов лишних, лишь примет как данность. Как факт. Прикроет глаза и неуверенно проведет пальцами по волосам. Он знал, что монарх одинок.
— Обними крепче.
— Так?
— Хорошо. — он мурлычет в объятиях монстра, прижимаясь к нему сильнее. Привык, принял, вспомнил, что брал для спасения своей и его души, а не для содержания в клетке. — Укуси.
— Что, прости? — Кэмбелл часто моргает глазами, опуская их на человека.
— Укуси меня. — и взгляд холодных глаз поднимают. — Ты голоден. Мне говорили, что ты раз в месяц питаешься кровью. Но уже полгода прошло, а от тебя даже короткой просьбы не слышно. А здоровый вид теряешь. — Пустота проводит рукой под глазами, указывая на мешки. А на него тихонько шипят.
— Какая разница…
— Большая.
И Орфей выпрямляется, тяжело вздыхая. Берет Нортона за подбородок и притягивает к себе, к шее. Тепло. В разы теплее, чем в руках, теплее чем в объятиях. Вампиру лишь остается, что уткнуться носом в теплую шею и прислушаться как бежит в теле монарха кровь. Зубы медленно входят, заставляя человека запищать. Аккуратны, но безболезненно это сделать просто невозможно, верно? Нортон останавливается, стоит пищанию усилиться. Ждет, гладит куда придутся руки. Внимателен и аккуратен. На сколько то позволяла его обычная грубость.
— Осторожнее.
— М-угу. — Нортон медленно вынимает клыки и смотрит на собственную работу: два аккуратных отверстия из которых медленно появлялись капли крови. И их слизывали, не желая делать монарху больно. — Это затянется. Но так не будет больно.
— Делай как считаешь правильным. — руки цепляются за плечи, прижимаясь ближе. Самостоятельно разрешить чудовищу прикоснуться… Испить крови… было тем еще преступлением. Но монарх откинул все это, прикрывая глаза в чужих лапах.