С наступлением вечера торговая площадь наполнялась людьми. Они ходили от лавки к лавке, торговались, спорили, шумели. Их не пугало даже солнце, припекающее слишком сильно для конца октября. Или так только Чун Юню казалось?
Он сидел на лавочке в теньке, как можно дальше от общей суеты. Ему было жарко и душно, он хрустел уже третьим мороженым и все высматривал Син Цю. Тот крутился у лавки с едой, переговаривался с торговцем, улыбался, и Чун Юнь любовался, вместе с кусками холодного мороженого глотая колючую горькую тоску.
Син Цю стоял прямо под закатными солнечными лучами, в одной рубашке с закатанными рукавами, в шортах. За время лета его кожа покрылась легким загаром, и некогда молочно-белая кожа стала очаровательного кремового цвета; а там, где ее скрывала одежда, прятался едва заметный переход, который Чун Юнь обводил пальцами, а Син Цю смеялся и забавно морщил нос. Чун Юнь вздохнул. Вот почему он не может так же? Подставить лицо солнцу, раздеться, выпить и съесть горячее, прикоснуться к Син Цю без бешено колотящегося сердца и пелены перед глазами. Почему он постоянно должен держать себя в руках, когда он хо…
— Эй, а-Юнь, ты со мной? Дай знак, если все еще тут.
Чун Юнь охнул. Син Цю стоял перед ним, заглядывал в глаза, чуть наклонив голову, и улыбался. Когда он подошел..?
— А, д-да, я здесь…
— Правда? — Син Цю вальяжно присел рядом, протянул Чун Юню стакан. — А мне кажется витаешь в своих мыслях. Я тебя зову-зову, а дозвался только когда уже рядом стоял.
— Я просто… задумался, — стекло укололо холодом; по стенкам стакана стекали капли влаги, пахло чем-то сладким и молочным.
В ответ Син Цю хмыкнул. Помолчал немного, потом подвинулся чуть ближе и положил ладонь Чун Юню на щеку. От прикосновения тот вздрогнул и повернул голову.
— А-Юнь, в чем дело?
Чун Юнь выпалил быстрее, чем успел подумать:
— Н-ничего, я в порядке!
И только после понял, как ошибся. Золотистые глаза напротив сузились, углы губ дернулись вверх.
— Я вижу, тебя что-то беспокоит. Расскажи мне, пожалуйста.
И Чун Юнь рассказал. Как ему трудно постоянно сдерживаться, как временами он думает о том, что устал и хочет все отпустить, но не может, потому что на свете еще предостаточно зла; и до тех пор, пока от его рук не падет последний демон, он ни за что не сможет расслабиться и просто жить. Син Цю слушал, не перебивая, его ладонь на щеке грела, отвлекала, разгоняла кровь по венам и сердце начинало постепенно сотрясать все тело. В глаза ему Чун Юнь не смотрел, на одном дыхании просто говорил-говорил-говорил. Иначе совсем сломался бы.
Когда он закончил, руки тряслись как после пятичасовой тренировки.
— И ты поэтому такой притихший? — спросил мягко Син Цю; кончики его пальцев гладили скулы, большим пальцем крыло носа.
Чун Юнь подавился вдохом и кивнул.
— Так я и думал, — а потом придвинулся еще ближе, так, что прижался бедром, а дыхание осело на кожу сбитыми волнами, и сказал уже тише, почти на ухо: — Хороший мой, ты уже делаешь достаточно. Не наказывай себя еще больше просто за то, что тебе хочется самых обыденных вещей.
Слова отдались жаром во всем теле, от пальцев ног до ушей. Чун Юнь всхлипнул, привалился к Син Цю, вжался так, словно не будь его рядом, и он бы сорвался в самую глубокую тьму.
— Но ведь я не могу позволить себе того, что могут другие! Не могу есть острую лапшу, ходить на источники, пить горячий чай и… ну, прикасаться к тебе так, как хочу. Без страха, что потеряю контроль и натворю бед…
— Почему же? По-моему сейчас ты ко мне прикасаешься и вполне себя контролируешь. Или я не прав?
В подтверждение своих слов Син Цю поцеловал взмыленный висок, обнял Чун Юня, притягивая ближе, кончиком носа взъерошил инеевые прядки. Чун Юнь снова подавился воздухом, зажмурился, ткнувшись носом Син Цю в шею и пытаясь не захлебнуться вмиг нахлынувшими чувствами. Ему становилось тяжко просто от его присутствия рядом, даже касаться не нужно — тепла его тела достаточно, чтобы сердце с ума сходило и слабели колени. А тут его трогают, целуют, дышат на ухо и обнимают, да еще и на людях!
И в самом деле — не хочется подорваться и, допустим, влезть на ближайший дом, потому что энергия хлещет как из горного источника. Хочется раствориться в заботливых руках, и чтобы продолжали целовать. Син Цю словно его мысли прочел — клюнул губами в макушку и прошептал:
— Ну, я же говорил. Ты такой молодец, Юнь-Юнь, прошу тебя, не нужно запрещать себе что-то сверх того, что ты уже запрещаешь. Всех демонов мира можно убить и пару раз выпив горячего чая. А если будешь и дальше себя терзать, — Син Цю еще понизил голос, от его шепота мурашки волнами прокатились по телу, — то в следующий раз я поцелую тебя прямо на главной площади. При всех!
И сам ощутимо вздрогнул, Чун Юнь почувствовал. А потом он вдруг охнул, вспыхнул как спичка и зажмурился еще сильнее. Ну как он может!
— С-син Цю, прошу тебя!..
Тот только рассмеялся. Еще раз поцеловал, второй рукой заправил прядки за ухо и отстранился. Чун Юнь уставился на него мутными глазами, не понимая, что случилось и что он сделал не так. В ответ на него смотрели затянутые поволокой золотистые глаза. Лицо у Син Цю горело как маков цвет.
— А-Юнь, хочешь ко мне?
Чун Юнь издал только пространное “а”. Смысл, который за этим предложением скрывался, и состояние Син Цю наложились друг на друга, собрались воедино и осознание вдруг оказалось настолько волнительным, что вдох в очередной раз застрял в горле. Чун Юнь тут же кивнул, не в силах оформить согласие в слова.
Кадык на шее Син Цю дернулся, губы ломано растянулись в довольной улыбке. Он поднялся, глубоко вдохнул-выдохнул и подал Чун Юню руку. Тот принял ее, безотрывно глядя в ставшие в закатном мареве медными глаза, и как на поводке пошел следом.
Людей на торговой площади становилось все больше.