Камисато Аяка

— Ох, надеюсь, мы не помешали?

Хэйдзо и Кадзуха так и замирают на месте, вытаскивая во двор небольшой деревянный столик под командованием Паймон, пока в это время Итэр, на которого буквально повесили сразу несколько таких же деревянных стульев, пытается выглянуть на новоприбывших гостей, очевидно которых, Кадзуха совсем не ждал.

— Госпожа Камисато, — нежно отзывается Кадзуха, и углы стола плавно выскальзывают у него из рук, на что Хэйдзо начинает шипеть, будто кот, которому наступили на хвост.

— Кадзу… Кадзуха! Держи, ну, — Сиканоин не оставляет попыток справиться и в одиночку, но тяжесть дерева явно возвращает юношу к реальности.

— Ох, прости, прости, Хэйдзо, — Каэдэхара так же легко хватается обратно, и они наконец-то ставят его на мягкий газон. Итэр спешит к остальным, пытаясь не уронить и без того потрепанные стулья, ставя их совсем рядом.

— И Путешественник здесь? Я так и думала, что день сегодня будет замечательным, — девушка тепло улыбается, сдержанно оглядывая старых товарищей, в то время как возле нее высокий светловолосый мужчина решает первым сделать шаг навстречу, протягивая Кадзухе воздушную крафтовую коробочку, повязанную голубой лентой.

— Господин Каэдэхара! В этот знаменательный день…

— Ох, Тома, — Аяка в смущении прикрывает ладонью лицо, глядя себе под ноги.

— В этот знаменательный день, — продолжает Тома, все еще с вытянутой коробкой, — мы не могли не отметить тебя так, как ты того заслуживаешь! Я слышал, что в такие моменты скромничать ни к чему, так что вот — примем это за скромный знак нашего восхищения, — он подмигивает, и Кадзуха, улыбаясь, осторожно принимает коробку, с легкой улыбкой кивая в знак благодарности.

— Ну уж, "скромный" это вряд ли, Тома, — с улыбкой отмечает Итэр, оборачиваясь на их общих друзей, которые уже начинают рассаживаться вокруг стола. Паймон одобрительно хмыкает, переплетая руки на груди.

— Да уж, а я уже думала, что Кадзуху ничем не удивить! Хотя, — Паймон хитро щурится, подскакивая к столу и усаживаясь на край, — у нас ещё есть парочка сюрпризов!

— Вот уж действительно, — Кадзуха медленно снимает ленту, глядя с благодарностью на друзей. Он оборачивается к Хэйдзо, который, уже устроившись на одном из стульев, потягивается, будто сам по себе стал частью праздника.

— Кадзуха, что там, говори уже! — Паймон, сияя от любопытства, подскакивает к нему.

Кадзуха медленно открывает коробку, внутри которой лежит изящная шелковая повязка, украшенная тонким узором, символизирующим плетение ветра и волн. Он замирает на миг, удивленно улыбаясь, затем поднимает взгляд на Аяку.

— Госпожа Камисато, Тома… Это великолепно. Я… я не ожидал такого, правда, — он слегка наклоняет голову, признаваясь, будто в каждом слове теплится благодарность.

— Мы и сами не ожидали, — подмечает Аяка, мягко касаясь плеча Кадзухи. — Но, зная тебя, мне показалось, что эта повязка может стать твоим новым вдохновением.

— Это правда, — тихо говорит Кадзуха, чуть задумавшись. — Как будто ветер приведёт меня туда, где я должен быть.

— Так! Если все уже отошли от сентиментальностей, — громко восклицает Паймон, развеивая атмосферу, — пора бы переходить к угощениям! Только вот… У нас их еще нет.

— Ну, с этим уж мы точно разобрались, — почти обиженно подмечает Тома и спешит ставить на стол торт, горделиво поднимая глаза на Кадзуху. — Сам испек. Сегодня утром!

Кадзуху, кажется, совсем смущает подобное внимание. Он настолько привык быть в одиночестве, постоянно куда-то путешествовать и не оставаться на одном месте, ловить лицом теплые лучи солнца и сочинять новые стихи, наслаждаясь пением птиц. Но с тех пор, как он вернулся в Инадзуму… Как закончилась война, как он пытается восстановить школу, которой когда-то так сильно гордился его отец… Будто и времени много прошло с этих событий. Но нет. И Кадзуха понятия не имеет, чем заслужил все это. И таких замечательных людей. Он закрывает глаза и расплывается в улыбке, позволяя утонуть в шуме и голосах близких ему людей.

Не это ли счастье?

Аяка незаметно бросает взгляд в сторону Кадзухи, и легким движением руки она предлагает ему отойти на минуту в сторону от всей этой суматохи; Паймон начинает спорить с Хэйдзо, кто где разместится за столом в то время, как Итэр и Тома водят краем пальцев по тарелке с тортом, слизывая с него крем. Кадзуха, замечает её приглашение не сразу, но не раздумывая следует за ней, поддавшись тихому чувству, как будто их вдвоем увлекал сумеречный ветер.

Они удаляются на край небольшого сада, где маленький ручеек пробивался между камней. Аяка слегка краснеет, встретившись с внимательным взглядом напротив, который всегда заставлял её сердце биться чуть сильнее.

— Кадзуха, — произносит она мягко, чуть наклонив голову, — этот вечер… он стал особенным, и я рада, что могу провести его рядом с тобой. — Она делает паузу, всматриваясь в его теплый, спокойный взгляд. — Но есть кое-что, что я бы хотела передать тебе лично.

Она протягивает ему маленькую коробочку, обернутую в изысканную ткань, напоминающую голубое небо. Кадзуха принимает ее с легкой, благодарной улыбкой, немного озадаченно поглаживая узор.

— Откроешь? — чуть слышно спрашивает Аяка, ее голос спокойный, но в нем чувствуется трепетное ожидание.

Кадзуха аккуратно разворачивает подарок, и перед ним предстает изящная подвеска в форме серебристого листа клена, тонко проработанного до мельчайших жилок. Он замирает, ощутив, как символ этого маленького подарка запал ему в душу.

— Госпожа Камисато… Аяка, — он поднимает глаза, не скрывая удивления и тронутой улыбки, — это так… так похоже на тебя. И на то, как я представляю наш мир. Спасибо. Я буду бережно его носить и хранить.

Аяка слегка наклоняется вперед, пока их взгляды не встречаются на близком расстоянии.

— Я рада, что ты это почувствовал, Кадзуха. Мне хочется, чтобы ты всегда помнил… у тебя есть место, куда ты можешь вернуться, — ее слова звучат едва слышно, почти как легкий шепот, унесенный ветром.

Кадзуха едва заметно кивает, его сердце наполняется теплом от ее слов, и, не думая, он осторожно берет ее руку, осторожно поднося тыльную сторону ладони к своим губам и еле касается белоснежной кожи.

— Благодарю, Аяка, — шепчет он, — ты сама как этот нежный листок, всегда знаешь, куда подует ветер.