твое лицо растает, как только солнце взойдет.

Эдгар ненавидит портреты.

Но тем не менее он продолжает рисовать их каждый божий день.

В этом нет логики, только безбожное отчаяние.

Художественный магазин напротив дома уже давно имеет отдельную палитру для него. Он ведь постоянный, даже почётный клиент. Состав палитры не объяснимо другим, но Вальден знал его наизусть, более того, был уверен, что человек ежедневно выхаживающий в этой палитре был знаком ему лучше любой картины.

Белила, малиновый, синий, чёрный.

Имя этой палитре Фредерик Крайбург.

Горе художник, что отдает всевозможное ради новой баночки нужного малинового оттенка. Ей-богу Эдгар Вальден зависим. Ужасно, отвратительно и неизлечимо зависим. Неловкие, невежественные, варварские, необъяснимые и нежные, внезапные мазки из раза в раз не удовлетворяют только оказавшись на холсте. Всё они не те. Они не мелодичны как его голос, они не нежный, так как нежны были его руки. Все эти штрихи, все мазки и все возможные новые техники совершенно не подходили Крайбургу.

Фредерик таким не был.

Нет-нет-нет.

Фредерик определённо точно был другим.

Он был идеальным.

Очередной скетч разрывается в истерике.

За зря потраченная бумага обойдётся ему в копеечку. Он далеко не так хорош как отец и боле нет терпеливой матушки дать ему ту копеечку.

Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

Эдгар в паники ищет её. Единственную в доме фотографию. Лживую копию жизни, не имеющую ничего общего с реальностью и тем более с искусством, к которому оба были так верны, ведь там он сидит идеальный во всей своей красе, абсолютно живой, играя превосходную мелодию. Здесь и сейчас в отвратительной шутнице реальности Фредерик никогда бы не смог прикоснуться к клавишам. Мёртвые не играют. Но Эдгар играет. Эдгар рисует. Эдгар ещё жив. И сейчас смотря на фотографию он понимает, что не видит. Не видит его. Да? Фредерик действительно выглядел так? Это его ангел и извечная муза? Почему лицо так смазано, почему черты смешиваются между собой?

Вальден забывает. И забывает не абы кого, а его. Фредерика мать вашу Крайбурга. Его не простительно забыть, но он уже забывает.

Нет-нет-нет-нет.

Это непозволительный грех, но сравнивая гротескный портрет, единственный удачный тот, что буквально был закончен за двадцать четыре часа до смерти Крайбурга. И тут и здесь он не смог увидеть своего Фредерика. Своего родного и любимого Фредерика, который целовал его руки и щеки, который был так благодарен и раздражал своей ужасной сентиментальностью, который слушал все слова Вальдена до неприличия внимательно, пусть и не понимал ничегошеньки. Ему можно было. Эдгар ведь и сам едва ли слово понимал, когда Крайбург заводил свою песнь про пение. Ему снова хотелось видеть Фредерика и все чаще узнавать в нем себя, видеть такой же отверженный талант этими бездомным аристократами, но все что он мог видеть вместо Фредерика это мрамор могильной плиты с высеченными датами. Ведь теперь уже собственные работы, ведь теперь даже та единственная фотография не помогали увидеть родного ангела.

Было проще признать, что он слепнет, что вовсе не сможет рисовать, нежели в то, что он просто забыл его