Литейное золото

Пока одни начинают красочно говорить о плане своей идеальной жизни, другие идеальным считают уже то, что по выходным не нужно выходить на работу или, по крайней мере, делать это ранним утром, а значит, это даёт право хорошо выспаться. Да и тут много других мелких уточнений; что и сон такой – не сон толком, а слепая кома после рабочей недели, когда пытаешься вылечить недосып за один день, просыпаясь опьянённым кроватью и иделами сладких грёз ночи, а рядом с тобой спит такой же загнанный жизнью человек, медленно вдыхая холодный утренний воздух спальни.

Каждое воскресное утро начинается с вопросов о том, как Джинн и Лиза всегда так идеально просыпаются вместе, образуя из двух себя какое-то одно целое, зажатое в постельном белье и сонном состоянии.

— Да быть не может... — Джинн медленно округляет ещё совсем сонные, стеклянные глаза, пытаясь казаться серьёзнее. — Я с детства сплю достаточно спокойно. Однако, просыпаюсь каждый раз вполтную к тебе, при этом засыпая в достаточно обычной позе на спине.

Минчи подкладывает ладонь под голову, щекой прижимаясь к запястью, чтобы немного отлипнуть от подушки. Она вглядыается в эти серо-голубые пустоты чужих спокойных глаз, пока солнечный свет за окном немного охватывает стены комнаты, не достигает лица девушки, но вот застаёт часть её волос, высвечивая золотым пряди у макушки, выше лба.

Эта броскость постепенно наполняет комнату, заставляет светиться, а светлая Джинн-то и вовсе выглядит как сам лучик дневной звёздочки. Лиза довольно наблюдает.

— Ну знаешь... Мы инстинктивно тянемся к теплу. — Едва улыбается Лиза, пытаясь прогнать из голоса хрипотцу.

— Но... не настолько...

Они лежат на боку, лицом друг к другу, пока руки Гуннхильдр ещё лежат в направлении к Лизе; будто она тянулась, а потом резко опустила их, заставляя обесиленно лежать на простыни и невербально тянуть партнёра ближе – левой рукой всё же удаётся дотянуться, и Лиза позволяет взять свою ладонь. Минчи слегка сужает глаза от накатываемой усталости и желании снова заснуть, но зрачки бегают туда-сюда, рассматривая мягкий образ своей девушки в облачных объёмах спальни. На Джинн это действует не сразу, но, как и всегда бывает, ошеломляюще хорошо. Взгляды встретились; она немного вытягивает лицо, напрягаясь, пока Лиза прикрывает глаза под хитрую улыбку. Джинн снова смутилась.

***

Не унимая интересов своей дорогой Джинн, Лиза никогда бы не предпочла рассказывать о раннем-раннем утре и том, что происходит в это время.

Быть может, это было не совсем правильным, но...

— Джи-и-инн... — Шепчет Лиза, подбираясь к спящей ближе.

Одеяло съедает ноги в тепле, да и после пробуждения мало что можно понять и почувствовать... Неподъёмность чувствуется всё больше, как и передозировка тревоги, накопившейся за неделю. Подобные случаи были не каждый день, но достаточно часто, добавляясь во что-то привычное вместе с манерой долго тянуться после сна или утыкаться носом в край одеяла, когда становилось холодно. И вот, снова утро, снова она вскочила: беспамятсво возвращает реальность, а ещё указывает на то, что любимый человек рядом обязательно поможет.

Гуннхильдр никак не слышит первый зов, мирно находясь во сне. Минчи решает попробовать вновь, немного подползая:

— Schatz...* — Её рука слегка проходится по чужому предплечью, а потом без особых усилий сжимает. — Schatz, пожалуйста.

Небольшое потрясывание и, наконец, светлые брови начинают поддрагивать, пока Джинн едва находит силы приоткрыть глаза, безучастно оглядывая силуэт перед собой. Пара секунд, за которой следует хоть какое-то движение; Гуннхильдр обычно не задаёт никаких вопросов, а просто делает. Наверное, её святая и слепая вера в то, что всегда нужно защищать любимую несмотря ни на что, передаётся даже сквозь сон.

Краешек одеяла загибается, Джинн приподнимается на постели лишь для того, чтобы затянуть к себе Лизу. Руки заботливо тянут на себя, пока девушки не оказываются совсем близко, друг на друге. Со стороны это очень похоже на объятия, но, положив Минчи буквально на себя, Джинн так и не обнимает, а медленно разводит руки, опускает куда-то вниз, едва задевая чужое тело. Лиза чувствует любимое тепло, прижимается щекой к груди, стараясь максимально комфортно устроиться рядышком, лёжа на животе в полу-обьятиях, ворохе одеял и нескончаемой сонливости. Немного качает головой, пытается зарыться глубже, только глубже-то и некуда: Гуннхильдр резко прикрывает глаза, снова отключается, но руками ещё что-то немного делает, поглаживает, успокаивает, пока совсем не зависнет, остановив ладонь где-то на уровне талии девушки. Серое, мягкое, раннее, такое уютное и тёплое. Ещё немного полежав так с открытыми глазами, Минчи про себя думает, как всё хорошо бывает, когда не нужно никуда вставать. Дальше – небытие, отключение до того момента, как солнце будет вторгаться в личную жизнь, светить в глаза и всячески будить, заставляя жмуриться.

Заставляя теряться в драгоценности момента, в том, как тепло и золото льётся в серую жизнь.

Спят.

В объятиях, в поглаживании, в нежности. Делая это, даже не просыпаясь.

И сон на яву, и явь во сне. То, что нравится.

Только, в отличие от Джинн, Лиза всегда помнит свои пробуждения.