маленькие детальки которые заводят меня:
- люди которые опираются одним плечом о стену когда говорят
- поймать кого-то когда он отворачивается улыбаясь с моей шутки
- люди которые задерживаются в объятиях на мгновение дольше когда я уже отпустил их
- кто-то смотрящий на мои губы когда я говорю
ЕСУСЕ
Макс отбрасывает телефон с открытым блогом на тамблере в сторону, пряча горящее лицо в подушках. Как же он влип.
Конечно, Льюис Хэмилтон был таким мужчиной, про которого другие мужчины многозначительно говорят "я конечно не гей, но...", в этом не было сомнений. Макс лично слышал подобное от разных людей, несколько раз даже от собственных друзей. Только вот одно дело посмеиваться со впервые узревших привлекательность в человеке своего пола и упавших в пересмотр собственных ценностей бедолаг, а совсем другое - оказаться таким же бедолагой. Невкусно и грустно.
Пост был слишком жизненным. Слишком.
От осознания, насколько всё плохо, Максу хочется закопаться в нору и никогда из неё не выходить. В памяти продолжают всплывать всё новые и новые моменты из их с Льюисом взаимодействий за годы в гонках... и это не помогает.
Вот Льюис оказывается втянутым в какое-то повседневное обсуждение прямо в коридоре и прислоняется плечом к стене рядом с Максом, рассказывает что-то про свою собаку, смеётся так тепло и уютно, что Макс теряется и полностью пропускает весь разговор мимо, совершенно в него не вникая. Он надеется только, что не слишком откровенно залипал. Льюис уходит, сжимая на прощание его плечо - Макс запоздало похлопывает его по спине, неловко попадая в единственный вырез какого-то супердизайнерского свитера, едва сдерживаясь от того, чтобы еще более неловко не одёрнуть сложно обжегшуюся о кожу руку. Он чувствует какое-то трепетное волнение, когда замечает взгляд из-за плеча и лёгкую, как будто понимающую улыбку. Пальцы еще долго ощущают чужое тепло.
А тут Льюис заходит в гостиную, когда там кроме Макса, Чеко, Дэна и Шарля никого нет. Они привычно обсуждают предстоящую гонку за привычным кофе, только в этот раз семикратный чемпион совершенно невозмутимо стоит за спиной еще нисколькократного и еще более невозмутимо разминает его плечи. Как будто Макс антистресс-игрушка. Впрочем, Макса развозит с ситуации в целом и сильных уверенных рук в частности, что он вполне вполне себе и сидит как игрушка - разве только не попискивает. Лица остальных он помнит смутно, но, кажется, они не сильно удивились повышенной тактильности Льюиса. Больше их позабавила реакция Макса, о чем каждый не уставал время от времени напоминать. Наверное, именно в тот день Макс понял, насколько он потерян для мира, когда внутренне умирал под руками другого мужчины - и не какого-нибудь, а именно Льюиса, мать его, Хэмилтона! - прикасающимися к нему не больше и не меньше, чем мог позволить почти любой из коллег по гонкам в моменты приступа тактильного голода. Но с Льюисом было не так. И с того дня "так" больше никогда и не было.
Вереницей проносятся перед глазами все их объятия, которые напоминают повороты на позднем торможении. Битва "кто кого пересидит на треке", только не на треке, а в обнимашках - стоило однажды заметить, что Льюис чуть-чуть, почти неощутимо задерживается в его руках, когда он уже отпускает, как Макс перестаёт сдерживаться. Сначала он, на пробу, отстраняется позже, чем всегда. Льюис тормозит ещё секундой позже, продолжает оттормаживаться и дальше в этом воображаемом повороте, раз за разом обыгрывая Макса. В какой-то момент все заметят, что их объятия уже почти подозрительно долгие. Пока только почти.
Это воспоминание - его любимое. Заласканное нежно, до глупой улыбки засмотренное, хранимое бережно. На тот брифинг Макс приходит настолько злым, настолько в настроении поссориться со всеми, до кого дотянется, что вообще не замечает ничего и никого вокруг. Всё проходит как в тумане, который рассеивается мгновенно, когда на выходе его окликает до мурашек знакомый голос.
- Хэй, привет.
- Привет, Льюис, - он отвечает, стараясь собрать себя в кучу из осколков очередной гейской паники.
- Утоли моё любопытство, если не сложно. Тебя и правда так выбесила ситуация или что-то еще произошло? - Льюис улыбается, Макса уносит. Снова. Опять.
Случилось ли у него что-то? Разве только осознание своей влюбленности в своего главного соперника в спорте, которому он посвятил всю свою жизнь. Очень привлекательного, внезапно ставшего чрезмерно тактильным, приветливым и внимательным с ним соперником. А так нет, ничего.
- Кто-то уже затеял спор на этот счет?
- Возможно.
И сердце, по ощущениям, прямо из груди вырывается к ногам Льюиса, когда ловит его взгляд. Глаза-губы-глаза. В памяти всплывают все знания по НЛП, языку тела и прочей фигне - это очень сильно не помогает. Макс замирает, пораженный внезапной мыслью. Они так и стоят, просто смотрят друг на друга, и кажется, что прошла вечность за игрой в гляделки. Льюиса окликает Валттери и момент рушится. Он снова улыбается, руку на плечо кладёт.
- Ладно, скажу, что я выиграл. Если что - подыграй.
Весь оставшийся день Макс проводит в попытках трезво оценить ситуацию. Получается плохо.
Макс хватает телефон - совсем не для того, чтобы проверить инсту, нет, точно не для этого - и снова видит этот злополучный пост. Он бы мог расширить этот список еще пунктов на сто, с той лишь разницей, что все эти вещи он замечает только в одном человеке.
Итак, маленькие детальки, которые заводят Макса Ферстаппена (по версии самого Макса Ферстаппена):
1. Льюис опирающийся одним плечом о стену когда говорит
2. поймать Льюиса когда он отворачивается улыбаясь с моей шутки
3. Льюис упрямо задерживающийся в объятиях на мгновение дольше когда я уже отпустил его
4. Льюис смотрящий на мои губы когда я говорю
5. особый голос Льюиса когда он говорит о том что ему нравится
6. то как Льюис возится с Роско
......
97. мягкая сторона Льюиса которую он не показывает на камеру
98. улыбка Льюиса только для меня
99. когда Льюис смеется над моими шутками
100. Льюис
Телефон улетает еще дальше, чем в первый раз. Макс стонет в многострадальную подушку. Его положение с какой-то стороны даже кажется забавным... наверное... но не ему самому, точно. Зачем он только записал это? Чтобы случайно натыкаться на это в заметках и внутренне выть от беспомощности? Мда, безнадёжен. Надо усугубить. Он открывает чат с Шарлем и скидывает ему скрины списка. Пришло его время выслушивать, как Макс выслушивал про Себастьяна.
Телефон звонит через пару минут. Он поднимает трубку не глядя, потому что ждёт звонка - во-первых, Шарль не сможет проигнорировать сообщение, во-вторых они планировали поиграть в приставку. К тому, что из динамика с ним заговорит Льюис, он оказывается совсем не готов.
- Я бы не сказал, что ты так уж безнадёжен. Ты в Монако сейчас? - Макс рывком садится на кровати. Он же не мог...? Или мог?
- Льюис? - По всей видимости его голос звучит так задушенно и жалко, что Льюис смеется (тем самым особенным смехом "не для камер").
- Не меня ждал?
- Я... Да? Взял телефон не глядя.
- То есть мне эти маленькие детальки попали по ошибке? - Никогда прежде Макс так отчетливо не ощущал стресс физиологически и ментально одновременно. Его жизнь цирк, и он в ней главный клоун. Руки похолодели, а горло сдавило холодными лапками тревоги. - Какая досада.
- А?
- Так ты в Монако? Я хотел позвать тебя на ужин. Я тоже напишу для тебя список, если хочешь.
***
К бережно хранимым воспоминаниям в тот день добавилось еще несколько.
Льюис в фартуке, готовящий ужин и подпевающий музыке на фоне. Роско, уснувший рядом на диване, привалившись тёплым боком к бедру. Губы Льюиса, дарящие такие пьянящие поцелуи, что кружится голова. И приятное осознание того, что Льюис влип ничуть не меньше, чем Макс.