Ему хотелось верить, что всё было сном. Начиная с момента, как он отправился вместе с Меногиасом выпить. Липкое, мрачное ощущение оставалось на его коже до сих пор, и лёгкая дрожь бежала вдоль позвоночника ледяной змеёй, стоило лишь вспомнить это топящее, удушающее чувство, какое едва не подтолкнуло его к чему-то… ужасному.

И, к тому же, было бы в разы проще, не будь того неожиданного звонка и крайне странного разговора. Не напился Чжун Ли до такой степени, чтобы ничего не помнить, потому лишь сюрреалистичнее казались ему его собственные воспоминания. Однако же история звонков в телефоне и коробка миндального тофу в холодильнике доказывали реальность случившегося.

Всё могло кончиться быстрее. Безболезненнее. Да, пришлось бы побороться с собственным сознанием, очистить его от навязчивого образа, игнорировать многочисленные баннеры, запереться в офисе и заблокировать Тарталью, дабы не было случайного соблазна что-то да написать. Вырвать ещё не успевшие пустить особо густые и глубокие корни чувства и забыть.

Тогда через год в его голове не осталось бы даже шальной мысли о рыжей модели в веснушках. То, что сейчас заставляло его сердце болеть на каждом ударе, обратилось бы пылью ненужных и неважных воспоминаний. Он бы сумел оправиться, потому что, конечно, как иначе. Как-то же справлялся до этого. Всё сможет вернуться на круги своя, стоит ему вернуть себе силы и спокойствие.

Но, поскольку он был слаб, он смотрел на то, как на соседнее сиденье, пылая в лучах солнца, быстро и немного дёргано садится Тарталья. Окончательно убедившись в реальности вчерашнего вечера, Чжун Ли не смог задержаться взглядом на бледных, нервно сжавших рукава рубашки пальцах дольше, чем на пару секунд. Не прозвучало даже какого-то мимолётного приветствия, а они уже тронулись прочь.

Отчего-то Чжун Ли сомневался, что ему полезет кусок в горло во время приближающегося и самого некомфортного в его жизни завтрака. Лучше бы всё действительно было шуткой. Сном. Миражом, чем угодно, только бы не быть за рулём собственной машины сейчас. Благо, что дорога не расплывалась перед глазами — Чжун Ли не ощущал этих странных, липких касаний тёмных волн, и то, вероятно, было к лучшему.

— Вы сегодня не заняты? — ему казалось, что любое произнесённое слово Тартальей станет громом, однако на деле его голос едва не утонул в давящей тишине. Вздохнув, нарочито шумно, как пытаясь прогнать начинающее душить его ощущение, Чжун Ли кратко мотнул головой:

— Нет, всё важное после обеда.

— Понятно, — вышло ещё тише, а затем внезапно громче — Тарталья кашлянул, как пытаясь не дать только завязавшемуся диалогу оборваться столь быстро. Молчал едва ли пару секунд, как силясь подобрать слова и, словно посчитав, что тишина вновь затягивается, выпалил. — Боялся, что Вы забудете об обещании.

Чжун Ли лишь слегка вскинул брови, неожиданно для себя замечая, что не понимает — услышал ли он необдуманную откровенность или ему лишь кажется. Его взгляд невольно скользнул в сторону сиденья, вновь замер на тонких пальцах, всё также сжимающих насыщенно-голубой рукав рубашки, и он отвернулся, возвращаясь к дороге.

— Не забыл, — вышло гораздо суше, чем ему хотелось, а уже его собственные пальцы сильнее сжали руль. В эту секунду в мыслях скользило признание — переоценил себя. С чего-то взял, что если произойдёт ещё одна встреча благодаря туманному желанию Тартальи, которое он и сам вряд ли мог достойно охарактеризовать, то всё будет в порядке.

В итоге получалось, что Чжун Ли мог спокойно ждать своей казни, но вместо этого, по чужой прихоти, перед этим ему решили вырвать все ногти, по одному. Чтобы было мучительнее, и ведь, отчасти, это была его вина. Ведь он тяготел к разрушительному ментальному мазохизму. Будь иначе, то он бы, переступив через совесть, сумел бы притвориться, что забыл об этой встрече из-за выпитого вчера.

— Панталоне говорил о презентации, полагаю, она прошла очень успешно, раз Вы…

Он затормозил слишком резко. Резче, чем следовало, так, что их обоих дёрнуло вперёд. Ремень неприятно врезался в грудь, а после, глубоко вдохнув, Чжун Ли принялся парковаться. О том, где будет проходить проклятый завтрак, он особо не задумывался, так что скорее подсознательно, нежели умышленно он привёз их к тому месту с чайными комнатами, где впервые произошло их более честное и открытое повторное знакомство.

— Господин Тарталья, — он заговорил как можно спокойнее, не дозволяя собственному голосу дрогнуть даже на мгновение. Как если бы у него всё было под контролем, и не напоминал он сам себе рассыпающегося песчаного человека. Откинувшись на спинку кресла он, наконец, сумел посмотреть прямо на Тарталью.

На его лицо, где не было даже намёка на улыбку, где замерло странное, непривычное выражение уязвимости, яркое, не смягчённое закатными лучами и вечерними тенями. И вместе с тем — растерянное. Почему он был столь явен в своих эмоциях и чувствах конкретно сейчас? Или всё это — иллюзия? Так внезапно проницательность Чжун Ли исчезла, как если бы никогда её не было.

— Нам действительно следует продолжить эту встречу? — спросил он, подавив желание поёжиться. Почему складывалось ощущение, что именно ему досталась позиция «сильного», если из них двоих виноват конкретно он? Всё было бы проще, не дай он себе сорваться, и почему тогда именно Тарталья выглядит таким зажатым, смотрящим куда угодно — на его щёку, шею, лоб, висок, — но только не в глаза?

— Я… — Тарталья сглотнул, приоткрыл рот и всё никак не мог произнести звука. В никуда испарилось то его болтливое настроение, очевидно, что фальшивое. Но прежде, чем Чжун Ли сам успел продолжить и закончить весь этот спектакль, Тарталья твёрдо сказал. — Да, хочу позавтракать с Вами.

Никогда ранее он не ощущал себя столь слабым и безвольным, как в момент своего ответа:

— Хорошо.

Что-то мешало, что-то не давало ему окончательно отпустить всё это, не позволяло просто забыть, просто остановиться и сказать, что хватит с него. Не могло всё закончиться именно так, а сила его духа столь истощилась. А была ли она вообще — эта сила духа? Был ли он действительно силён хоть когда-то в собственной жизни, или же свадебные колокола десятилетней давности были его похоронным звоном, просто признать он их забыл?

Чайная встретила их тишиной — обычно спокойной, но сейчас излишне давящей, где одно слово могло вдребезги разбить фальшивую естественность всего происходящего. А когда чай был разлит и дверь закрыта, Чжун Ли в полной мере осознал, что понятия не имеет, чего ожидать. И, судя по потерянному взгляду Тартальи, какой тот топил в своей чашке, не он один. Проходящие секунды, наконец, позволили ему собраться.

Как всегда это бывало, душевный шторм утих достаточно, чтобы он сумел заговорить спокойнее. Постоянно держать себя в руках — чем не привычка?

— Вы чувствуете вину? — спросил он, тихо вдохнув, как перед нырком в ледяную воду. Тарталья сильнее сжал пальцами чашечку и очень медленно помотал головой. Моргая, поднял взгляд, более осознанный и всё такой же бездушно мерцающий в искусственном освещении.

— Нет, не думаю, что это вина, — первые слова произнёс несколько несвязно, исправившись ближе к концу. Кратко откашлявшись, он проговорил. — Я просто хотел узнать, почему… именно я?

Чжун Ли ощутил, как усмешка заставляет его лицо болезненно трескаться. Сжав челюсти, глуша горькое веселье, он отпил чаю, пытаясь смягчить рвущиеся наружу слова, но не вышло:

— Зачем Вам знать? Может быть, это так забавно? — всё было ядом, каким травился он и, видимо, желал травить уже других. Голова начинала горячо пульсировать как в преддверии тяжёлой, длительной мигрени.

— Нет! — неожиданно ярко и даже чересчур громко ответил Тарталья, тут же притихая, стоило Чжун Ли потереть собственный висок. На крики у него точно не хватало желания и тем более сил. Мелькнула какая-то совершенно невыразительная идея об отпуске, но стоило лишь задуматься о том, чтобы наедине остаться с собственной головой без шанса заткнуть её работой, как тут же стало дурно.

— Тогда, отвечая на Ваш вопрос, — Чжун Ли посмотрел на это странное, полное какого-то странного отчаяния выражение лица Тартальи и проговорил. — Считайте, что Вам просто не повезло привлечь моё внимание. Так получилось.

С легким стуком Тарталья поставил чашечку на стол и спрятал ладони на коленях, закусив губу. На несколько мгновений его взгляд стал задумчивым, после чего Тарталья слегка повёл плечом, спрашивая неуверенно:

— Потому что Вы редко видели снежнян? Поэтому я привлёк внимание?

— Вы никогда не влюблялись? — чуть удивился Чжун Ли, секундой позже наблюдая явное смущение на чужом лице и то, как свет в чужих глазах перестаёт быть лишь отражением. Тарталья неловко потёр свою щёку, после кратко мотая головой.

— Не до этого как-то было, — пробормотал он. — Работа-работа-работа, знаете?

— Знаю, — эхом отозвался Чжун Ли, уводя взгляд вниз. Ладонь грело теплом чашечки, когда он заговорил. — Мне жаль, что я испытываю к Вам нечто большее, чем просто дружеские чувства. Но это не то, что должно Вас беспокоить, я не собираюсь причинять Вам вреда.

— Так почему? — повторил свой вопрос Тарталья, но Чжун Ли лишь допил чай.

— Не просите слишком многого, я не хочу расписывать Вам все мои чувства, — он поднялся из-за стола. — Лучше думайте, что всего этого не было.

Только он хотел было открыть дверцу в комнатку, как его схватили за рукав. И сжали, сильно, отчаянно. Обернувшись, он посмотрел в бесконечную тёмную глубину, сейчас разверзающейся бездной прямо перед ним. Тарталья смотрел на него так, словно был какой-то странный шанс, что всё ещё можно исправить.

— Но… — Тарталья тяжело сглотнул и выдавил. — А Ваша жена?

И растеряно заморгал. Чжун Ли остановился и озвучил самую безобидную часть правды, вряд ли достойную называться тайной как таковой:

— Вас так удивляют договорные браки между семьями ради связей?

— Нет, я хотел… — Тарталья тряхнул головой, но его заставила замолчать открывшаяся дверца. На пороге появился официант, замерший от удивления и непонимания с их заказом в руках.

В молчании Чжун Ли освободил рукав от холодных пальцев Тартальи и, поправив его, сказал:

— Я всё оплачу, не забудьте поесть, — в самом деле, еда последнее, чего он бы хотел сейчас. Не оглядываясь, он минул официанта, пока гул в его голове продолжал лишь нарастать, напоминая беспорядочный звон музыки ветра, подхваченной штормом.

***

Лучше бы головная боль осталась простым неудобством в его жизни, однако в итоге она оказалась предвестником чего-то похуже. Проснуться с чувством вдребезги разбитой головы и невозможностью дышать точно не было пределом мечтаний Чжун Ли. Его собственное замешательство на этот счёт отражалось во взгляде Гуй Чжун.

— Оставайся дома, — озвучила она очевидное, лишь мельком потрогав его лоб, пока он сидел на кухне и разбавлял в кипятке лекарственный порошок. Сделав глоток и передёрнувшись от вкуса, прохрипел:

— У меня работа, — горло не то чтобы саднило, но слова отчего-то давались с трудом. Опустившись на стул, Чжун Ли провёл по пылающему лицу ладонью, задерживаясь пальцами на болящих глазах — казалось, что голова раскалывается потому, что он в принципе мог видеть.

— Напиши Гань Юй, за пару дней без тебя ничего не развалится, — со вздохом Гуй Чжун отступила и, судя по звуку шагов, скрылась где-то в глубине квартиры. Вернулась, однако же, быстро. Открыв глаза, Чжун Ли взглянул упавшие перед ним блистеры с обезболивающим и жаропонижающим. До этого его мысли добежать не успели, споткнувшись на том антипростудном, какое он уже пил. Гуй Чжун пробормотала. — У нас грипп какой-то ходит, что ли?

— Осень, — ограничился Чжун Ли, потому что теперь любой звук решил царапаться в горле.

— Каждый год осень, но ты не болеешь так часто, — мотнула головой Гуй Чжун, наблюдая за тем, как он глотает обезболивающее. После чего нахмурилась. — Хотя, когда последний раз ты болел, я не помню…

— Не повезло просто, — Чжун Ли определённо не испытывал желания погружать Гуй Чжун во все первопричины его плохого самочувствия. Он не сомневался в том, что всему виной его излишнее перенапряжение, конца и края которому будто бы не предвиделось.

Даже эта неожиданная болезнь в его мутном сознании красилась в рыжий. Это его наказание за всё, что он сотворил? От подобных размышлений голова становилась лишь тяжелее, так, что держать её он мог, прижав ладонь к пылающему лбу.

Вот бы его мозг попросту взорвался. Тогда бы не пришлось думать.

— Мне остаться? — вдруг тихо, с осторожностью спросила Гуй Чжун, и Чжун Ли скорее ощутил, чем увидел, как она садится рядом. Было в этом что-то… не совсем обычное. С того момента, как он признался в заинтересованности к Тарталье, внимание Гуй Чжун преобразовалось, став и любопытствующим, и будто бы настороженным.

— Нет, всё в порядке, — ответил Чжун Ли, отмахиваясь, а затем со вздохом ощущая прикосновение к своему лицу. Прикрыв глаза, он поддался и позволил осмотреть себя, испытывая лёгкое облегчение от того, что пальцы Гуй Чжун в сравнении казались холодными и остужали горячую кожу.

— Ты знаешь, что это не так, — Гуй Чжун сказала это всё также тихо, отпуская его. Подняв веки, Чжун Ли просто пожал плечами:

— Это простуда, ничего серьёзного. Поезжай.

Поджав губы, Гуй Чжун нахмурилась и как хотела что-то сказать, но в последний момент передумала. С глубоким вдохом она поднялась со стула и кивнула.

— Я позвоню ещё днём тогда, — с каким-то замешательством, как не зная, куда деть руки, она заправила пепельные пряди за уши, затем поправляя и так идеальной сидящий пиджак. — Тебе надо поесть, лекарства в аптечке в ванной и…

— Я знаю, — прервал её мельтешения Чжун Ли. — Не беспокойся, я не в первый раз болею.

— Да, конечно, — в мгновении искренней растерянности Гуй Чжун коснулась собственного лба, при этом вновь хмурясь. Помедлив ещё несколько секунд, всё же подхватила позабытую на столешнице сумку.

И всё равно на пороге, когда он закрывал за ней дверь, она бросила на него непонятный, печальный взгляд. Честное слово, будто он собирался умирать здесь. Отмахнувшись в от всех лишних мыслей, он действительно написал Гань Юй с просьбой перенести все сегодняшние встречи.

Ничего серьёзного, а ювелирный дом и вправду не развалится. Особенно под пристальным взглядом Нин Гуан. От горящего экрана телефона голова лишь сильнее запульсировала. Казалось, что в спальне слишком душно, но разбираться с этим прямо сейчас у него не было никаких сил. Упав в кровать и завернувшись в одеяло, Чжун Ли пропал в глубоком, вязком сне, где мельтешили картинки, цвета и неясные эхо голосов.

Ему виделось нечто абстрактное, перетекающее из одной неясной формы в другую, погружающего его в ещё большую пучину, чем до этого. Никаких лиц, никаких чётких звуков, одна лишь болезненная пульсация, как биение пульса и стук крови в ушах. И то было единственным, что хоть как-то рассеивало тьму.

Из сна его выдернуло резко. Он открыл болящие глаза, чувствуя себя запекающейся в духовке уткой. Кое-как встав и посмотрев на телефон, слабо удивился тому, что звук шел не от него. Звон шёл с другой стороны, за пределами его спальни. Сообщение от Гуй Чжун раскрывало личность того, кто сейчас заставлял дверной звонок надрываться что есть сил.

— На пару минут я подумала, что надо вызывать скорую, — сказала Сянь Юнь, проходя на кухню после приветствия. Кое-как добравшийся до входной двери Чжун Ли стоял у стенки, не совсем доверяя собственному телу, которое и без одеяла тянуло к земле. Сумка на плече Сянь Юнь перекочевала на столешницу с глухим ударом.

— Не думал, что Гуй Чжун позвонит тебе, — пробормотал он вслух, глядя на сообщения в телефоне. В них было слишком много завуалированного извинения. Неужели он выглядел утром настолько плохо, что она перепугалась и решила вмешаться сильнее, чем стоило? Ощущения, конечно, были просто отвратительными, но Чжун Ли сомневался, что ему грозит смерть от простуды в квартире с полностью собранной аптечкой.

— Никогда не слышала её такой встревоженной, — ответила Сянь Юнь, доставая из сумки контейнер, полный знакомого насыщенного бульона. Из-за жара и всё такой же пульсирующей боли в голове голод показался чем-то совершенно далёким, неважным. Чжун Ли казалось, что его скорее стошнит, чем он сможет съесть хоть что-то перед тем, как нормально выспится.

Пока он думал об этом, бульон из контейнера уже вылили в по-хозяйски вытащенную из шкафчика тарелку и пихнули в микроволновку. Будто так и надо. Чжун Ли окинул взглядом Сянь Юнь, слишком уверенно себя чувствующую на кухне, на которой она была от силы раза два-три за всё время, и решил, что всё его сопротивление и яйца выеденного не стоит. У него болела голова не только от других звуков, но и от собственного голоса.

— Почему здесь так пусто? — возмутилась Сянь Юнь, открывая холодильник и доставая знакомую белую коробочку. — Скажи мне, что ты не планировал есть только это сегодня?

— Я, в общем-то, ничего не планировал вовсе, — признался Чжун Ли, наблюдая за невскрытой коробкой миндального тофу в руках сестры. Потерев висок от нового приступа боли — эффект таблетки прошёл слишком быстро, благо, что хоть немного поспать успел, — добавил. — И сегодня моя очередь готовить, так что обычно…

— Твоя очередь? — переспросила Сянь Юнь, хмурясь лишь сильнее и вздыхая, возвращая тофу обратно в холодильник. — Готовящий мужчина это, конечно, прекрасно, но не когда он женат.

— Мы оба работаем, Сянь Юнь, — протест вылетел сам по себе, Чжун Ли даже вдохнуть не успел. Потерев горячий лоб, поднял взгляд и увидел слишком открытое и явное недовольство. Поджав губы, она тоже едва ли сдержалась на следующих словах:

— Вот поэтому у вас и…

Её прервал писк микроволновки, ввинтившийся иглой прямо в ухо. Зажмурившись, Чжун Ли отвернулся. Шум прекратился быстрее, чем он успел заглушить его при помощи собственных ладоней. Тарелка с супом оказалась на кухонном «островке».

— Поешь, — Сянь Юнь прервала собственные мысли, открывая ящики в поисках палочек. Сев за стол, Чжун Ли протянул руку за ними, на мгновение почему-то подумав, что его могут и атаковать ими. Однако ничего страшного не случилось, и он принялся вылавливать кусочки свинины.

Наступившее молчание отчасти показалось спасительным. Чжун Ли понятия не имел, что мог бы рассказать или как поддержать диалог, поскольку последние пару дней все его мысли были посвящены лишь одному, и пока он не чувствовал себя готовым озвучивать их и тем более делиться. Особенно с Сянь Юнь, которой в принципе не следовало знать обо всех его проблемах.

Звучало абсолютно не по-семейному, так просто сложилось, а Чжун Ли не собирался нарушать собственноручно выстроенную традицию, скрывая ото всех свои истинные желания. Всё равно они не имели никакой ценности и не начали ею обладать даже спустя десять лет. Может быть, такую шутку сыграло его воображение, подпитываемое отвратительными ощущениями от болезни, или же лишь сейчас, пока он видел Сянь Юнь на кухне своего дома, он вдруг разглядел ту несоизмеримо огромную пропасть, окружавшую его со всех сторон.

Ведь даже если бы он захотел быть честным, то это бы всё испортило. Он создал из лжи фундамент, на котором построил всю свою жизнь. По иронии получалось так, что насквозь фальшивый брак с Гуй Чжун был единственным местом, где он мог хотя бы пытаться быть честным.

— Что-то случилось? — самый худший вопрос, который Сянь Юнь только могла задать, потому что да, случилось много всего, и Чжун Ли будет абсолютно не удивлён, если именно вчерашнее событие окончательно превратило весь копящийся в нём стресс в нечто, что и переломило его здоровье как ветку. Но, конечно же, он не мог рассказать сестре, переживающей за сохранность его гетеросексуального брака, о своих метаниях по мужчине.

— Обязательно должно было что-то случиться, чтобы я заболел? — спросил он устало, прогоняя все мысли прочь при помощи ещё одного кусочка свинины.

— Возможно? — пожала плечами Сянь Юнь, отводя взгляд из неуверенности в собственных словах. Кажется, впервые с момента, как она переступила порог квартиры, она решила оглядеться. — Зная тебя, всё дело может быть в работе, а ты попросту загнал самого себя из-за неё.

— Не время для отпуска, — солгал Чжун Ли, слишком хорошо понимая, что справиться смогут и без него. Не то чтобы он был несущей стеной во всём этом — он заменим. Пока он был занят пониманием того, насколько подобные мысли должны были его расстраивать или нет, Сянь Юнь успела едва заметно нахмуриться.

Не так, словно была чем-то недовольна, а как озадачилась. Чжун Ли неуверенно обернулся, пытаясь проследить за её взглядом, но за ними была лишь привычная квартира. Ничего особенного или выдающегося: горшочки с искусственными кустиками шелковицы, которыми Гуй Чжун как-то оживила обстановку; не особо дорогие изрисованные полотна с сюжетами из старых легенд Ли Юэ на стенах; на диване даже подушки не были разбросаны, что и говорить об отсутствии остального беспорядка. Единственное, что несколько выделялось, так это недавний подарок от четы Камисато в виде инадзумского веера.

Всё было на своих местах, хоть Чжун Ли и задался вопросом, а не настало ли время для уборки, потому что всё те же искусственные растения только так пыль и собирали.

— Что-то не так? — спросил он, вернувшись к Сянь Юнь. Та моргнула и очень неуверенно помотала головой.

— Нет, ничего, просто… — вновь её взгляд поскакал по обстановке, после чего она встряхнулась и сменила тему. — Доедай, должно стать лучше на сытый желудок.

— Уже чувствую, благодарю, — слабо хмыкнул Чжун Ли, в самом деле принимаясь есть активнее. Допив бульон, он не успел ничего сделать, как тарелку у него забрали и отнесли к раковине.

Ещё раз выпив таблетки от боли и от всего того, что было не так, он вернулся в кровать. На секунду вдоль спины пробежал холодок, но стоило ему увидеть закрытую в спальню Гуй Чжун дверь, как он успокоился. Лишних вопросов о разных спальнях — и дополнительной убежденности в том, что его жизнь с Гуй Чжун какая-то совершенно неправильная и ненормальная, — хотелось избежать любой ценой.

На входе он услышал слабый вздох Сянь Юнь. Сев на кровать, он глядел на то, как она осматривается, замирая взглядом на его небольшой коллекции сувениров из Сумеру, какую он привёз из «медового месяца». Опять же вдруг он подумал о том, что тут могло лежать нечто разоблачающее, но все секреты в виде рисунков прятала его закрытая прикроватная тумбочка.

— Помню, как вы уезжали, — проговорила Сянь Юнь, особенно засматриваясь на фигурку яркой птицы. Обернувшись, она огляделась и спросила. — А свадебные фотографии?

— Надо у Гуй Чжун спросить, — ответил Чжун Ли, теперь уже ложась. Накрывался одеялом под возмущённое бормотание:

— Каким ты иногда бываешь бесчувственным.

— Может быть, — просто ответил он, закрывая глаза и теперь не испытывая сильного жара. Как если бы свиной суп и правда помог.

Рядом с ним сели, нагло потрогали его лоб, и он вынужденно открыл глаза. Как только ему стало чуточку легче, то начинало проклёвываться и раздражение от чрезмерной заботы. Конечно, было приятно, однако чувствовать себя беспомощным было неприятно.

— Я приготовлю ещё что-то, прежде чем уйду, хорошо? — спросила Сянь Юнь, а с её лица так и не пропала озадаченность, став лишь едва заметной тенью.

— Тебя это точно не отвлекает? — уточнил Чжун Ли на всякий случай для очистки совести. Сянь Юнь закивала.

— Да, Сяо на учёбе, после у него секция, так что до вечера я свободна. Ничего страшного.

— Спасибо, — выдохнул Чжун Ли, потому что мысли о том, чтобы самому себе готовить ужин скреблись где-то на подкорке и о них хотелось забыть. А теперь он в самом деле мог это сделать. Уже находясь на грани провала в сон, сказал. — Забери миндальный тофу, отдай Сяо. За усердие.

— Он и так его ест слишком часто, — с намёком на смех ответила Сянь Юнь, но не отказалась, и Чжун Ли заснул.

В этот раз без сновидений.

***

Миндальный тофу из холодильника всё же пропал, сменившись на заполненные едой контейнеры. Сянь Юнь словно бы решила, что здесь живёт кто-то ещё помимо Чжун Ли и Гуй Чжун. Не то чтобы он сопротивлялся такой заботе, тем более что после очередного сна, окончившегося ближе к вечеру, он вновь был голоден.

А ещё вернулись размышления. Не столь тяжёлые, как вчера. Из тягучих, плотных волн они обратились серой пеленой облаков, способных лишь на кратковременную морось, но никак не на полноценный ливень. Неприятно и тоскливо, но терпеть можно.

Или так ему казалось исключительно в сравнении с тем, что он ощущал предыдущие несколько недель. Даже с температурой и таким серым настроением мир казался на толику, но ярче. Что должно было его радовать, да только думать об этом дольше нескольких минут было опасно.

Всё же, морось могла перерасти в ливень.

За его новой привычкой — избегать собственных мыслей, — его и нашла вернувшаяся Гуй Чжун. К собственному стыду, он заметил её только когда она с озадаченным выражением лица обошла диван в гостиной и попалась ему на глаза, возникнув чуть выше экрана ноутбука. Моргнув, он тут же поймал её ставший уже скептичным взгляд.

— Мне лучше, — оправдание вырвалось столь неожиданно, что он не успел себя остановить и в принципе задуматься о том, что именно собирался сказать. Замолчав и дав себе пару мгновений на осознание, он добавил. — Привет.

— Привет, — тоже растерянно отозвалась Гуй Чжун, опуская на подлокотник дивана сумку. После чего подошла ближе и бросила внимательный взгляд на блистеры с таблетками и давно опустевшую чашку, в которой он ещё пару раз растворял лекарство. — Ты ел?

— Да, Сянь Юнь оставила, там много, — он потёр шею, опуская взгляд в ноутбук, теперь замечая, что времени с его повторного пробуждения прошло достаточно. Уже начинало рано темнеть, потому он как-то не обратил внимания на это. Поборов странное ощущение неловкости, он закрыл крышку ноутбука, вновь глядя на Гуй Чжун. Та опустилась напротив него и спросила:

— Злишься, что я ей позвонила?

— Это застало меня врасплох, но нет, — ответил он правду, поскольку, в самом деле, Сянь Юнь оказалась здесь очень кстати. Без неё он бы справился, безусловно, но к этому моменту был бы истощён и, вероятно, голоден. С другой стороны, на сытый желудок вновь думалось совершенно не о том.

Гуй Чжун сжала ткань своих брюк, и на её лице проскользнуло непривычно, почти незнакомое выражение. С тихом вздохом она заговорила:

— Я не знала, что делать, поэтому позвонила ей, подумала, что лучше пусть тебе поможет кто-то из твоей семьи…

— Всё в порядке, — как можно мягче прервал её Чжун Ли, запоздало считывая чувство вины в её взгляде. Чувство ему абсолютно сейчас непонятное и, в каком-то смысле, даже бессмысленное. — У тебя работа…

Теперь прервали уже его. Не так осторожно как он — Гуй Чжун просто резко встала с дивана, заламывая руки и делая слишком глубокий вдох. После чего она коротко взмахнула руками и направилась в сторону кухни:

— Да, конечно, у меня была работа, — за этими словами последовал звук открывающихся шкафчиков. Обернувшись, Чжун Ли увидел уже слишком знакомую картину того, как откупоривается винная бутылка. Однако прежде, чем Гуй Чжун выдернула пробку, она остановилась и спросила. — У тебя нет такого ощущения?

— Какого? — уточнил Чжун Ли, встречаясь с пронзительным взглядом серых глаз. Уставших и печальных. В порыве Гуй Чжун вновь взмахнула рукой, отпуская надетый на горлышко бутылки механический штопор.

— Такого… — она осеклась и прикрыла глаза, пытаясь собраться. Чжун Ли же в замешательстве молчал, наблюдая и ожидая. Когда Гуй Чжун вновь посмотрела на него, то её взгляд стал более осмысленным, но и потускневшим. Она начала заново. — Сегодня я думала остаться с тобой, чтобы, не знаю, присмотреть за тобой? Я беспокоилась.

— Спасибо? — медленно кивнул Чжун Ли, и Гуй Чжун кивнула в ответ, хоть и несколько растерянно, всё ещё сконцентрированная на собственных чувствах и ощущениях. В голову пришла мысль, что, видимо, в данный момент он скорее должен играть роль живой декорации, которой хотят выговориться.

— Но затем вдруг подумала, а точно ли тебе нужна моя помощь? — Гуй Чжун продолжила, снова хватаясь за штопор и начиная расправляться с пробкой, и всё говорила. — Ведь, конечно, десять лет знаем друг друга, но ты никогда не просил меня о помощи, знаешь? Ни разу.

Чжун Ли благоразумно удивился лишь мысленно. Как-то ему не приходило в голову отслеживать такие моменты в их браке. На ум не приходило ровным счётом ничего, кроме пары моментов с помощью по быту, который они и так поделили между собой ещё в самом начале их сожительства.

— Я подумала, что будет лучше, если тебе поможет кто-то другой, кто-то привычный тебе, — последнее слово утонуло в звонком звуке, с каким пробка вышла из бутылки. Отложив штопор в сторону, Гуй Чжун открыла шкафчик, доставая бокал — правильный, для вина, а не стакан для виски. Поставив его рядом с бутылкой, она вздохнула. — И тогда я позвонила Сянь Юнь.

Сделала паузу, наливая вина, и, поставив бутылку обратно на кухонный «островок», обрывисто сказала:

— А она спросила меня, почему я, как твоя жена, не могу о тебе позаботиться, — она поджала губы, но так и не сделала глоток, просто глядя на неподвижное вино в бокале. — Вот, в чём проблема.

Она опустила плечи и рассеянно взглянула на откупоренную бутылку. После чего спросила:

— Не стоит тебе предлагать, да?

— Не откажусь от стакана воды, — подсказал он. Тихо кивнув, Гуй Чжун достала стакан, наполнила и, подхватив свой бокал, вернулась к дивану. Отдав воду, села напротив, не выражая лицом ничего, кроме замешательства либо от собственных слов, либо от того, что в принципе решилась озвучить собственные сомнения.

Сидели в тишине, напротив друг друга, думали. Постучав ногтями по стенкам бокала, Гуй Чжун слабо вздохнула и всё же отпила, затем медленно говоря:

— У меня просто не получается.

— Гуй Чжун, — выдохнул Чжун Ли, буквально почувствовав, как в его голове сложилось полное осознание всей проблемы. Опустив руку со стаканом на подлокотник, он сказал. — Я не хочу, чтобы ты действительно была моей женой. Во всех смыслах.

— Я знаю, иначе было бы совсем странно, — невесело хмыкнула Гуй Чжун, делая первый глоток из бокала. Проследив за этим, Чжун Ли вновь ощутил знакомый укол тревоги. — Просто… может быть, я просто не могу понять, что вообще происходит конкретно между нами, пока я обманываю твою семью, пытаясь быть для них хорошей невесткой. Имею ли я вообще право на беспокойство о тебе?

— Если тебе нужно прямое подтверждение, то я считаю тебя подругой, — Чжун Ли чуть улыбнулся, ловя благодарный серый взгляд. — Насколько мне известно, беспокойство о друзьях — это нормально.

— Тогда следует быть честнее, — Гуй Чжун крепче сжала пальцами ножку бокала, как в мимолётном желании сломать её и так выпустить всю ту бурю, какая сбиралась в ней всё это время. Однако стекло не треснуло, а буря вышла спокойно, через слова. — Я и испытываю вину, и злюсь одновременно, потому что не могу соответствовать ожиданиям других, но и не могу объяснить, почему эти ожидания бесполезны. И так постоянно. Ощущаю себя разочарованием семьи моей, твоей, хотя прекрасно ведь знаю, что не хочу ничего из того, чего они требуют и никогда не хотела. В общем, — она прервалась и сделала ещё один глоток вина, — я не в порядке.

Помедлив, добавила:

— И ты тоже.

Пряча вздох в стакане воды, Чжун Ли ненадолго задумался над тем, есть ли смысл отпираться. Последнее время его мысли были слишком тяжёлыми, сложными и попросту невыносимыми, но, возможно, лишь возможно, если он озвучит, то они не превратятся во что-то ещё более ужасающее. Всё самое худшее — за исключением того, что его тайна стала достоянием общественности, — уже произошло.

Молчание не делает проблемы менее реальными, как бы того ему ни хотелось. Не помогало совершенно.

— Да, я тоже не в порядке. Не могу сказать, что разделяю твою проблему полностью. Могу понять, просто у меня, скорее всего, немного иной взгляд на всё это.

— Что ж, — кивнула Гуй Чжун, забираясь на диван с ногами, и Чжун Ли показалось, что впервые за несколько месяцев — а может, и лет, — он видел её столь расслабленной. Она чуть взмахнула бокалом, как приглашая продолжать разговор. — Раз мы выяснили, что между нами дружба, то, как подруга, я могу спросить, что случилось?

Чжун Ли подумал обо всём, что произошло с той выставки Камисато. Подумал об ударе в скулу, о поцелуе в кабинете, о закате, о растерянности в синем взгляде, о неловкости, о собственных терзаниях… Случилось много всего того, чего он не хотел расписывать и что не следовало знать Гуй Чжун. Ему не хотелось делиться тем, как Тарталья пытался «продать» самого себя ради защиты собственной карьеры.

— Пытаюсь не думать о нём слишком много и двигаться дальше, — ответил он, пожимая плечами и удивляясь тому, что собственный голос звучит не так уж и плохо, отягощённый разве что лёгким хрипением из-за вновь начинающего слегка болеть горла. И тут же признался, затем делая глоток воды. — Получается паршиво. Я всё испортил, так что… да.

На лице Гуй Чжун возникла печальная улыбка. Не то чтобы Чжун Ли испытывал нужду в утешении, но когда он увидел её, то ему стало легче. Может быть, на самом деле ему хотелось, чтобы кто-то да сказал: «Всё будет хорошо».

А может быть ему хотелось дополнительно обесценить страдания своего разбитого сердца. Что-то из этого.

— Когда ты начал рисовать, то я очень удивилась, — она заговорила мягко, чуть уводя взгляд, как вспоминая. — Подумала, что это хорошо. До этого я видела тебя только за работой, поэтому мне стало легче, — умолкла, как потеряв мысль, и со вздохом зарылась пальцами в собственные волосы. — Хочу сказать, что… даже если он не ответил тебе взаимностью, он всё ещё вдохновляет тебя, не так ли?

— То есть… — Чжун Ли чуть нахмурился, силясь проследить идею.

— То есть мне кажется, что пытаться насильно разлюбить его — плохая идея, — подсказала Гуй Чжун, немного неловко усаживаясь удобнее. — Сам сказал, что не получается. Поэтому почему бы не продолжать его любить, но немного по-другому?

— Как музу? — переспросил Чжун Ли, наклоняя голову в раздумьях. Гуй Чжун кивнула.

— Да, — и повела плечами. — Слишком наивно?

Вернуться к началу, но в этот раз без той слепоты от выдуманного идеала. Вновь увидеть в Тарталье недостижимое, наблюдая издалека и посвящая ему мысли в совершенно ином смысле. Не мог Чжун Ли ручаться за чистоту собственных мыслей, не после того, как собственноручно опорочил их, однако он ведь уже знал, каково это — вдохновляться им.

Идея Гуй Чжун не была панацеей, она могла лишь облегчить его симптомы. При должном старании, если у него получится, отпустить Тарталью станет чуть легче, и не придётся отрывать от сердца так, как он пытался делать это последнее время.

— Я подумаю над этим, — сказал он, продолжая уже искренне. — Спасибо.

Гуй Чжун улыбнулась шире. Почему до сего дня он не замечал того, насколько она в самом деле мягкосердечна? А его плохое настроение, какое он считал исключительно своим личным делом, отражалось и на её состоянии? Он не лгал, когда говорил, что считает её подругой. Дело было в том, что каким-то образом в его мыслях они не должны были сближаться.

Будто подсознательно решили, что если брак фиктивный, то и в их отношениях должна быть дистанция, делающая из них не друзей по несчастью, а незнакомцев. Из-за подобных размышлений и наблюдений за тем, как вина в чужом бокале становится всё меньше, Чжун Ли всё-таки озвучил ту мысль, какая как-то мелькала у него в голове, но которая была, всё же, весьма личной и будто бы переходящей те самые «границы» их странных отношений:

— Возможно, мне кажется, но… — он помедлил, давая себе шанс на отступление, однако в итоге продолжил. — Как часто в последнее время ты пьёшь алкоголь?

В искреннем непонимании Гуй Чжун замерла, так и не сделав нового глотка, а затем очень медленно опустила взгляд на собственный бокал. И тут на её лице проскользнуло понимание. Поджав губы, она отставила бокал на кофейный столик и тихо спросила:

— Сильно заметно?

— Так ты знаешь, — вздохнул Чжун Ли как-то обречённо. Постучав пальцами по колену, сказал. — Я как-нибудь могу помочь?

Гуй Чжун помолчала и неуверенно пожала плечами. Тогда он предложил, в несколько нервной и не очень весёлой шутке:

— Мне спрятать все бутылки?

— Лишним не будет, — улыбнулась Гуй Чжун, покосилась в сторону бокала, встряхнулась и встала. — Так, ужинать будем?

— Давай, — согласился он, вздыхая с облегчением и, наконец, не слыша гнетущее гудение мыслей в голове. Ненадолго ему почудилось, что его жизнь и в самом деле может вернуться в привычное русло.

***

Слёг он ненадолго. Вспышка болезни ушла столь же внезапно, как и пришла, попросту исчезнув через пару дней без следа. Даже головной боли не осталось, и Чжун Ли, открыв глаза тем утром, чересчур хорошо слышал собственные мысли, ставшие ясными и лёгкими. Может, всё то был контраст — в сравнении с последними днями ему действительно стало гораздо лучше.

Нельзя было сказать, точно ли во всём виновата болезнь, или же это в словах Гуй Чжун крылся целебный эффект, однако он сумел собраться. Не то чтобы он всерьёз планировал следовать озвученной идее и полностью пересмотреть собственные чувства — как будто бы эмоции можно в принципе препарировать. Эта мысль о «музе» всего лишь поселилась в его мыслях наравне с другими и, спустя ещё около недели после болезни, незаметно расцвела.

У него не было каких-то конкретных ожиданий, всё дело скорее в стереотипах — вдохновение в общественном сознании всегда неотъемлемая часть искусства. Музыка, рисование, литература — Чжун Ли бы не удивился, выпорхни из-под его руки нечто такое. Незатейливое, не претендующее на что-то серьёзное, исключительно личное и больше тайное, как и большая часть спрятанных в альбоме рисунков.

Только вот к тому альбому Чжун Ли более ни разу не прикасался с карандашом в руках. Мимолётные фантазии не находили выхода на бумаге, как попросту поблекнув.

Чжун Ли искренне считал себя образованным. Во всех смыслах, поскольку, опять же, его всестороннему развитию уделили достаточно внимания в детстве. Так что было бы гораздо логичнее и понятнее для него самого, появись где-нибудь на страницах его блокнота рифмованные строки, или же настукивай он время от времени пальцами по столу какую-то мелодию, то ли случайную, то ли где-то давно услышанную, но всегда тянущуюся за образом его влюблённости.

Однако вместо этого в его сознании раскинул свои бесконечно-синие просторы океан. Ожидаемо — всё же, именно о его тёмных глубинах он вспоминал всякий раз, когда смотрел в непроницаемые синие глаза. Только, опять же, он сумел бы понять себя, начни он рисовать океан. А не читать о нём.

Никогда ранее его не интересовало то, что могло жить под толщами воды. И никогда ранее, до встречи с Тартальей, он не задумывался о разрезающих волны парусниках. Не думал о следах из белой пены на синеве, не думал о рифах, о подводных вулканах, о мириадах рыб, живущих в постоянном движении. Никогда не думал о том, каким может быть жемчуг, не имеющий ювелирной ценности.

И уж тем более он никогда не пытался озадачить себя тем количеством названий и разновидностей всевозможных лодок и того, что в принципе попадало под категорию ходящих по воде суден. В частности дело касалось небольших парусников, точно ни разу не похожих на ту яхту Камисато из Инадзумы. По крайней мере, теперь он лучше понимал то, о чём порой болтал Тарталья.

Всё случилось как-то само по себе. Он не пытался это контролировать или сдерживать себя, что точно. Нет ничего страшного в том, что в его электронной библиотеке появилось морское разнообразие, пусть и слишком заметное на фоне исторических научных трудов и чуть менее научных исторических романов. Что-то подозревать он начал в момент, когда это разнообразие просочилось на полки в его спальне.

Обложки всех оттенков синего и голубого посреди привычно тёмных бросились ему в глаза внезапно, когда он случайно взглянул на всё это со стороны. Именно тогда он и понял: образ Тартальи перестал быть цельным, став «идеей». Идеей, посвящённой всему океану разом. Просто из ассоциации.

Вероятно, преображение произошло так быстро, потому что более Чжун Ли не видел Тарталью лично. Его лицо встречалось исключительно на рекламных щитах и на обработанных фотографиях со съёмок.

Он мог жить с этим. Так ему искренне верилось.

***

Из личных соображений он не особо часто посещал оперу. Не было никаких оснований остерегаться её — музыка, что играла в этих стенах, и истории, которые рассказывали со сцены при помощи пения и постановок, заслуживали внимания и, что особенно, восхищения. Всё дело было в симфоническом оркестре, а точнее в одной конкретной девушке.

Чжун Ли старался не лезть в личную жизнь Гуй Чжун как можно сильнее. Причина крылась не в отсутствии любопытства, сколько в недоверии самому себе — ему откровенно не хотелось ловить себя на зависти к другим. К тому же, так уж вышло, что как только он познакомился с Пин лично, то в его голове здание оперы стало частной территорией, куда ему не следовало соваться.

Ни разу за все прошедшие десять лет Пин не показывала даже намёка на то, что ему будут там не рады. В конце концов, она играла в прославленном на всё Ли Юэ и даже дальше оркестре, но она не была его руководителем и тем более не имела никакого права запрещать ему появляться в опере. Это было исключительно его решение, поскольку неловкость, испытываемая им, превышала всевозможные пределы.

Гуй Чжун слишком часто не возвращалась домой после своих походов в оперу, и он был бы полным дураком, если бы не понимал, в чём причина. Опера была её местом свиданий ещё до того, как она познакомились с Чжун Ли, и кто он такой, чтобы мешать. А он бы мешал, в этом не было сомнений. Хоть весь их с Гуй Чжун брак и строился исключительно на взаимовыгоде для их семей, но объединивший их статус супругов сделал существование отношений с Пин ещё большим секретом, чем до этого.

Именно поэтому Чжун Ли в замешательстве смотрел на Гуй Чжун, предложившую ему посетить оперу. Праздник середины осени уже прошел, близился ноябрь. Моргнув, Чжун Ли спросил:

— Что-то особенное?

— «Цветение хризантемы», — ответила Гуй Чжун, присаживаясь рядом с ним и слегка пожимая плечами. — И я подумала, что, может быть, тебе будет интересно.

С лёгким подозрением Чжун Ли попытался понять, действительно ли всё дело в этом. Гуй Чжун выглядела несколько воодушевлённо, будто ей и правда нравилась идея провести вечер в его компании, который она могла бы уделить Пин. Может быть, та не играет сегодня и потому её не будет в опере?

Задать этот вопрос вслух он не решился. Прозвучало бы странно, да и признаваться в том, что он несколько умышленно избегает с ней встреч не хотелось. Ещё раз: все его мысли на этот счёт — всего лишь попытка обезопасить себя от ненужных волнений и проблем. Немного трусливо, может быть, но его устраивало.

С другой же стороны, если дело не в Пин, то в чём-то ином. Не то чтобы Гуй Чжун была злым гением, просто в их привычную рутину не вписывались праздные совместные походы в оперу. К тому же, насколько он знал, там обитал совершенно иной ему контингент — в каком-то смысле, это было постоянное место встреч выпускников местных консерваторий.

— Тебе в чём-то нужна моя помощь? — медленно спросил он, сощурив глаза. Гуй Чжун якобы с лёгким возмущением посмотрела на него.

— Почему сразу что-то хочу? — возможно, возмущение было не наигранным, по крайней мере, в её голосе оно звучало весьма убедительно. — Разве я не могла подумать, что тебе, возможно, нужна некоторая смена обстановки?

Чжун Ли выразительно взглянул на неё, медленно закрывая книгу — в синей обложке, всё ещё источающую запах свежей печати. Это его движение на мгновение удостоили взглядом, после вновь смотря ему прямо в лицо.

— Не буду отрицать того, что, возможно, ты хочешь мне помочь, — ответил Чжун Ли. Всё же, слова про «смену обстановки» и правда показались убедительными и имеющими смысл, однако вряд ли всё действительно было так просто. Так что он ещё раз спросил. — Но в чём настоящая причина?

— Чжун Ли… — обречённо протянула Гуй Чжун, отводя взгляд, и он поспешил поправиться:

— То есть, да, я очень ценю то, что ты хочешь помочь, но если эта идея пришла тебе в голову благодаря неким обстоятельствам, с которыми ты бы хотела, чтобы я помог, то в этом нет ничего ужасного.

Она замолчала, как всерьёз обдумывая его слова и разбираясь с моральной дилеммой прямо сейчас. Постучав ногтями по собственным коленям, она вздохнула:

— Ладно, хорошо, — ещё немного помедлив, всё же озвучила. — Молодая госпожа Камисато. Недавно она интересовалась оперой, только я не ожидала, что это не просто вежливый интерес. Она придёт слушать в эти выходные.

— Мне казалось, что у тебя с ней всё хорошо, — озадачился Чжун Ли, про себя не понимая, куда делся старший брат молодой госпожи. Судя по всему, его в опере не будет, а ведь ему казалось, что они везде будут появляться вместе.

— Да, у нас всё хорошо, но она… Она своеобразная девушка, если честно, и я не знаю, чего ожидать, — Гуй Чжун сказала это с таким выражением лица, что стало ясно — слишком уж она настороженно относится ко всем своим связям с иностранной семьёй.

— Тебе нужна подстраховка, — скорее утвердил, чем спросил Чжун Ли, на что Гуй Чжун молча пожала плечами. Обдумав, он озвучил то, что уже пару недель вилось у него где-то вдали от всех остальных мыслей о более насущных проблемах. — Ты ведёшь какие-то дела с Камисато лично. Не знаю, о чём и что ты задумала, так что лишь уточню: всё точно в порядке?

— Ты думаешь, что они… — Гуй Чжун вскинула брови и улыбнулась открыто-весело, — …из какого-нибудь криминального инадзумского клана, который приехал сюда бизнес захватывать?

— Не так драматично, — поправил её Чжун Ли, тоже заражаясь улыбкой. — Что-то похожее имеет место быть?

— Нет, — фыркнула Гуй Чжун и уже твёрже повторила, поймав его одновременно и насмешливый, и серьёзный взгляд. — Нет! Правда, ничего такого. Всё просто… пока непонятно до конца. Мы обсуждаем дела.

— Не думаешь, что пригласив меня, ты проявишь некоторую «слабость»? — если Чжун Ли было позволено судить, то он бы сравнил обоих Камисато с акулами, которые руку по локоть откусят, если появится такая возможность.

— Нет, я думаю, что если я приду вместе со своим мужем в выходные в оперу, то это уменьшит возможности молодой госпожи говорить о бизнесе. Так что ты скорее не подстраховка, а мой щит, — Гуй Чжун протяжно выдохнула, закончив. — Согласен?

И так они оказались в опере. Из головы Чжун Ли совершенно выпал весь праздничный календарь, поскольку о дне двойной девятки он вспомнил лишь увидев украшения в виде хризантем в залах. По какой-то причине даже название играемой оркестром симфонии ему ничего не подсказало. В этом году всё шло наперекосяк, и что же будет в следующем?

А музыка в самом деле была стоящей. Она заполняла собой весь зал, как заставляя стены трещать от напора. Она была и бескрайним, необъятным небом, и бурной рекой, что лилась без конца, с грохотом падая водопадом с вершины горы. Прикрыв глаза, Чжун Ли за очень долгое время действительно наслаждался идущими мгновениями, полными абсолютного покоя.

Не было ничего, кроме темноты вокруг, звона струн и дыхания инструментов. Любые размышления померкли, уступив сиюминутным эмоциям, взрывающимся под веками цветом, в такт бушующим музыкальным волнам. Когда всё закончилось, он ощущал себя пробудившимся от очень долгого сна.

— Выглядишь… непривычно, — заметила Гуй Чжун тихо, когда они выходили из оперного зала. Он лишь кивнул — необходимо было переварить собственные ощущения, да и в ушах до сих пор гремела только-только окончившаяся музыка. С каждой секундой он всё больше жалел о том, что не ходил сюда так долго. Может, стоило завести новую привычку?

Первый глоток чая из хризантемы чуть остудил его мысли — опера не его территория, и он своим постоянным появлением начнёт мешать Гуй Чжун отпускать здесь душу. Чуть встряхнувшись, он оглядел главный зал, место, где происходило второе главное событие вечера после симфонии — разговоры.

Общий зал оперы легко было спутать с зимним садом — где настоящие, а где искусно выдающие себя за настоящие висели, стояли и даже лежали цветы хризантем. Начиная от входа нежно-розовые лепестки постепенно становились светлее, перетекая к середине зала становясь белоснежными, а к конце и вовсе полыхая ярко-жёлтым, солнечным.

— Весьма размашисто, — проговорил Чжун Ли, в полной мере оценив украшения и то, как между ними ходят другие гости. Стоявшая рядом с ним Гуй Чжун тоже осмотрелась.

— Это премьерная неделя для симфонии, поэтому всё так особенно-праздничное, — она вздохнула, любуясь стоявшими в вазах цветами. — Тебе кажется, что слишком цветасто?

— Нет, в самый раз, — ответил Чжун Ли, думая о том, что с таким обилием хризантем оперу можно считать самым защищённым от любого зла местом. — Пин не выйдет сюда?

— Не знаю, может быть? — Гуй Чжун неуверенно огляделась, то ли ища среди гостей молодую госпожу Камисато, то ли возлюбленную. Не глядя потянулась к столу и взяла чашечку с чаем, словно та и правда могла даровать ей некоторое успокоение. — Она очень занята в последнее время, так что не удивлюсь, если она сразу поедет домой.

— Много репетиций? — спросил он с небольшой долей любопытства, совершенно не ожидая того, как на деле просияет Гуй Чжун от всего лишь одного его вопроса.

— В том числе, но она готовится к выступлению на празднике Морских Фонарей, — на едином дыхании выпалила она, разом позабыв обо всех своих тревогах. — Часть своего выступления она будет играть собственную музыку, ты бы слышал её, это прекрасно, каждый раз, когда она играет, я словно бы оказываюсь в совершенно ином мире…

Не ожидавший такого напора Чжун Ли на мгновение опешил, но после расслабился, попросту наблюдая за столь открыто-влюблённой болтовнёй. Хотя, вероятно, так она звучала лишь для него, знающего главную тайну. Остальные вряд ли бы удивились — в их глазах Гуй Чжун всегда очень дорожила своей «лучшей подругой».

— Это чудесно, — сказал он, когда Гуй Чжун замолчала. Та посмотрела на него и неожиданно покраснела, как только сейчас осознав, что слишком эмоционально высказалась. Отвернувшись, сделала глоток чая и кивнула.

— Да, правда, — достаточно быстро она взяла себя в руки и прогнала какие-либо остатки смущения. — Думаю, мне надо тебя представить как следует, потому что я так и ощущаю взгляды.

Чжун Ли чуть обернулся, тут же пересекаясь взглядами с парой-тройкой особо заинтересованных людей. Каких-то он чрезмерно смутно помнил — по свадьбе и редким корпоративам в консалтинговой фирме.

— Верно, — просто согласился он и следующие несколько минут вместе с Гуй Чжун плавал от одной группы незнакомых людей к другой.

Перебрасывались несомненно вежливыми приветствиями, кратко знакомились, кивали, шли дальше. Невольно лица и имена откладывались в памяти без особого усилия, но Чжун Ли сомневался в том, что там они останутся надолго без лишнего напоминания. Вновь вернулся к мысли о более частом посещении оперы, не всерьёз.

Он забыл об этом тут же, как только Гуй Чжун проверила пришедшее на телефон сообщение и забегала взглядом по залу в неуверенности.

— Что случилось? — тихо спросил он, когда они закончили с новым знакомством и вновь отошли.

— Я могу ненадолго оставить тебя? — спросила Гуй Чжун неуверенно, но по виду мысленно уже находясь не здесь, а в другом месте. Бросив взгляд на её потухший телефон, Чжун Ли просто кивнул.

— Не думаешь же ты, что без тебя меня тут съедят? — усмехнулся он, и его локоть благодарно сжали, прежде чем уйти. Гуй Чжун шагала спокойно, пересекая цветочный зал, но он подозревал, что она едва сдерживается от спешки.

Проводив её взглядом, Чжун Ли направился обратно к столику с чаем. До него ему помешали добраться подвернувшиеся по пути гости, решившие разговориться с ним о симфонии, украшениях, празднике и прочем, что их здесь окружало. Когда до чая он всё же добрался, то выдохнул с облегчением. Взяв чашечку, вновь обвёл зал взглядом и, к собственному удивлению, встретил взгляд молодой госпожи Камисато.

На секунду ему показалось, что она или приглашает его к разговору, или сама собирается подойти, но вместо всего этого она лишь слегка приподняла собственную чашечку с чаем, как бы приветствуя его. Он повторил её жест, поймал от неё полуулыбку, а затем она вернулась к разговору с какой-то девушкой, чью компанию, очевидно, предпочла больше.

Видимо, Гуй Чжун зря переживала. Молодая госпожа точно не спешила обсуждать работу и, видимо, ей действительно было интересно посетить оперу исключительно из своих личных соображений. И что-то подсказывало Чжун Ли, что она вряд ли была не обучена игре на хотя бы одном инструменте.

Окончательно успокоившись, он уже собирался присоединиться к ещё одному праздному разговору, чтобы скоротать время до появления Гуй Чжун, как телефон в кармане его пиджака завибрировал. Как только он взглянул на экран, то застыл. Воздух застрял в горле, когда он попытался сделать вдох, смахивая пришедшее сообщение и открывая переписку.

Там была фотография. Его фотография, как он стоит в этом цветочном зале и салютует чашечкой куда-то — очевидно, в сторону Аяки. Он медленно повернул голову в сторону, откуда его и должны были снимать, если судить по ракурсу.

Это всё должно было быть какой-то шуткой, однако Тарталья и правда стоял там. Всего в нескольких шагах, и это расстояние в миг сократилось, когда он подошёл ближе, пряча в карман телефон. Чжун Ли безучастно, как ожидая, что проходящие секунды растворятся миражом без следа, наблюдал за тем, как Тарталья встаёт рядом с ним и берёт со столика чашечку.

— Почему хризантемы?

— Что? — моргнул Чжун Ли, и Тарталья терпеливо повторил, затем делая глоток:

— Почему хризантемы?

— Это… — он вдохнул, не смея оторвать взгляда от заметной россыпи веснушек на скуле, не прикрытых и граммом косметики. Наконец, собравшись с мыслями, он продолжил, глядя уже во внимательную синеву глаз. — Очищающее растение. Девятый день девятого лунного месяца может быть опасен из-за огромной силы ян. Чтобы защититься, нужно пить хризантемовые чай или вино. Лучше, конечно, вино, но оно должно быть домашним.

— У Вас нет домашнего вина? — спросил Тарталья, чуть наклонив голову. Сегодня его волосы были чуть растрёпаны, но придавали ему не столько неряшливый вид, сколько будто бы привлекательно-небрежный, чуть даже игривый.

— Сестра подарила на днях бутылку, — Чжун Ли ответил, а его ощущения перестали быть столь смутными. Он осознал реальность происходящего в полной мере, но ситуация оттого не становилась менее странной и сюрреалистичной. Поскольку с чего бы Тарталье с ним так беспечно говорить, будто ничего не случилось?

Почему всякий раз, когда Чжун Ли нащупывал хрупкое равновесие, его сшибало с ног благодаря лишь одной неожиданной встрече? Он же в самом деле был готов смириться, принять, полностью расслоить чужой образ, растворив его пеной в океане и найдя себе новое, хоть и совершенно непривычное увлечение.

— Что Вы здесь делаете? — вопрос прозвучал гораздо спокойнее того, как он на самом деле себя ощущал. Тарталья же просто кивнул в сторону — там, среди гостей, мелькала чёрная, тонкая фигура Панталоне.

— Он слишком языкастый, — пожал плечами Тарталья, затем тяжело вздыхая. — Здесь ведётся охота на Аяку Камисато, но ей больше понравилась моя подруга Люмин, чем я, потому… теперь я сам по себе до конца вечера.

— Вот как, — ответил блекло Чжун Ли, ощущая тёмный прилив, какого всеми силами избегал. Конечно, тот вернулся, не мог не вернуться, когда Тарталья поступает так нагло. Вечер только начался, и Чжун Ли действительно хотел провести его ненапряжно, однако теперь он желал лишь одного — сбежать отсюда как можно быстрее.

— Я много думал с того дня, — внезапно тише проговорил Тарталья. — Правда, очень много.

— О чём? — спросил Чжун Ли, гадая, насколько ужасным будет его поступок, если он и в самом деле исчезнет из этого зала, просто написав Гуй Чжун сообщение.

— О Вас.

За гулом голосов звук, с каким он резко поставил чашечку на стол, попросту утонул. Поджав губы, Чжун Ли уставился на застывшего Тарталью и сощурил глаза в угрозе.

— Да Вы садист, — протянул он, выпрямляясь. Та тёмная волна внутри него вспыхнула, будто с самого начала была не просто водой, а ожидающим искры топливом. — Зачем Вы это делаете? Так нравится издеваться?

— Нет! — лицо Тартальи исказило чувство вины, а его рука неожиданно знакомо и цепко схватила Чжун Ли за рукав, словно только это и могло остановить того от ухода. Но оно действительно остановило, и Чжун Ли остался на месте, слушая ставшую сбивчивой речь. — Мне жаль, что тогда я не смог нормально поговорить с Вами, что сделал Вам больно. В тот день я правда не до конца понял, чего именно хотел, но сейчас я знаю! Поэтому… пожалуйста, поговорите со мной.

— Что Вам нужно? — вздохнул Чжун Ли с толикой обречённости, слишком хорошо понимая, что если и правда решит сейчас развернуться и уйти, то будет вспоминать об этом моменте ещё очень долго. Что точно нельзя будет назвать чем-то хорошим для него самого. Недоразумения, недосказанности, тайны — ему и так хватало этого по жизни, и если добавится хоть ещё одна такая вещь, то его может и переломить.

— Меня воспитывали в вере, — слишком резко сменил тему Тарталья и, как поняв, что это чересчур, затараторил быстрее. — Мои родители чтут учения Богини Любви, Её Величества. Знаете о ней?

— В общих чертах, — хмуро и непонимающе отозвался Чжун Ли, мельком опустив взгляд на рукав, который продолжали сжимать бледные пальцы, и попробовал высвободить его, но ему не дали, вцепившись лишь крепче.

— По её учению главный грех — измена, — Тарталья облизал губы и уже тише спросил. — Вы сказали, что Ваш брак договорной. Но я хочу знать — была ли измена?

Чжун Ли откровенно непонимающе моргнул, но выражение лица Тартальи было столь серьёзным, что он так и не смог спросить: «Зачем Вам это знать?». Потому что ответ казался очевидным — это было очень важно для него. Из личных убеждений или из искренней веры в учения древней богини Снежной, которой поклонялись его родители, не имеет значения. Всё казалось абсурдом. Ещё абсурднее было то, что впервые глубокая и ранее всегда мёртвая синева глаз сейчас сияла ярче всех драгоценных камней, какие Чжун Ли видел за всю свою жизнь.

— Гуй Чжун знала обо всём ещё до свадьбы, — признание вырвалось до ужаса легко, попросту слетев с языка, будто только того и ожидая всё это время. — У нас с ней уговор и дружба. Можно ли считать тот случай изменой?

Тарталья дрогнул, слабо, но облегчённо улыбаясь.

— Нет.

— Вас тревожило только это? — озадаченно спросил Чжун Ли.

— Остальные сомнения Вы уже успели развеять, — кивнул Тарталья. В ещё большем замешательстве Чжун Ли моргнул и тихо спросил:

— И что дальше? Утолили своё любопытство?

Фыркнув, Тарталья действительно расслабился и протяжно выдохнул. Его пальцы в наглую перебрались с рукава прямо на запястье и сжали его, крепко, как готовясь утянуть Чжун Ли в пучину.

— Как насчёт того, чтобы сбежать со мной отсюда?

На миг Чжун Ли подумал, что уснул во время симфонии. После он вспомнил о Гуй Чжун, сейчас точно скрывающейся где-то в гримёрной или ещё где вместе с Пин. Затем ощутил жар, покалывающий его запястье от твёрдой хватки стоящего перед ним Тартальи, смотрящего с ожиданием, надеждой и тем, что он видел лишь в своих смелых, обязанных оставаться несбыточными мечтах.

Возможно, Чжун Ли просто не хотел видеть во всём этом ложь. А возможно, лжи в случившемся чуде не было вовсе. Так или иначе, на столь наивное, бездумное и опасное предложение у него был лишь один ответ.

— Хорошо.