ударь, ударь, ударь, ударь, мозг шепчет ебанную мантру, под которой клонятся короли, судьи, мироздание. бей, убей, искалечь. выплесни всю свою обиду, воплотись в пасть кровавой жатвы, стань новой всадницей хаоса, разрухи. вмажь по челюсти. сломай ребро, из которого возродился бы новый человек. раскроши в порошок, развей по миру, а из этого удобрения, сдобренного гневом взойдет, разветвится древо жизни. плоды полны крови. плоды от одного укуса льются по рукам, под рубаху, мажут узоры по грудине. поверь в убеждение, что твое насилие – путь к созданию нового существа. мертворождение. из земли, затопленной костями, не возрастет рожь. возрастет плач над матушкой-землей с одной бессмысленной мольбой: дай вкусить жизнь, дай вкусить хоть долю того, что дарует мне силу сделать шаг. а шагает ей на встречу пушка, упертая в чело. бейся им, не бейся, новый черепок поглощен круговоротом бойни. 

руки, омытые в кровяном плоде, дрожат, и челюсть дрожит, и брюхо дрожит под смертоносной жидкостью. пьешь. пьешь. мечтаешь утолить голод. утоляешь слепым убеждением. испил – полон. испил – более не нужно ничего. жертва принесена, плоды испиты, а голод множится, и все больше, больше жатвы требует. больше кровавой воды. и ты пропитываешься, своей кровью, чужой, все лицо, нет, морда, руки до локтей и сама мысль становится багряной. как зарево. как всполох пламени.

и зарево в глазах дребезжит по типу маятника, отмеряя, когда ты примерно ебнешься окончательно. денек, два, трийка лет, десяток столетий.

зарево близится и ослепляет. солнце горячее. солнце, возведенное в куб твоим конченым восприятием мироздания горячее в парочку раз более. нельзя не заметить, не отследить, не предугадать, как быстро тебя сжигает заживо. мысли нет. тела нет. дела нет. почва обугливается, косточки под ней рассыпаются, теряют форму, но обращаются в пыль, что из почвы не вынуть. она теперь там навсегда. останется даже после тебя. 

руки дрожат. перед глазами дребезжит. ударь, твердят на подкорке.

марево начинает пугать в перспективе. ты опускаешь ладони.