Just another fading star

Эдвард ушёл. То есть вот просто взял и ушёл. Оставил корабль, команду, этого своего тупого Боннета. Меня… Так, не думать об этом!

И просто ушёл. И куда! Стал рыбаком! Я был до последнего уверен, что он это не серьёзно. Мы уже не раз говорили про пенсию, но уйти теперь, когда он получил все, о чем так долго мечтал… Того, о ком так долго мечтал…

Я не понимаю. Я думал, что знаю его, думал, перебесится и вернётся, потому что, и теперь я готов это признать, они с Боннетом замечательная пара. Идеальный тандем.

Но Эдвард не вернулся. Мы прождали его несколько дней, пора было выдвигаться в путь, но он так и не появился. На Боннета жалко было смотреть, честное слово. С каждым днём он падал духом все сильнее, что приводило в уныние всех остальных, включая меня. Он не особо распространялся о причинах разрыва и о том, куда же всё-таки Эдвард делся. Поэтому я решил выяснить это сам.

Когда я нашёл его на другой части острова, он ловил рыбу. Вот просто как обычный рыбак, коим он никогда не являлся, и я не думал, что когда-то станет, с его-то шилом в жопе. Я пытался поговорить тогда с ним, образумить, но он просто послал меня нахрен. А уж при упоминании Боннета у него сделалось такое лицо… Я думал, он отстрелит мне второе колено, но он просто покачал головой и ушёл к «своим», бросив напоследок, чтобы его оставили в покое и никогда больше не искали.

Тогда я понял, что того Эдварда, которого я знал, которого мы знали, больше не было. Вместо него был этот странный незнакомец. Пожалуй, для меня навсегда останется тайной, что же с ним случилось и почему он решил оставить человека, ради которого был готов умереть…

Я никогда не забуду взгляд, который подарил мне Боннет по моём возвращении. Так, полагаю, выглядели моряки, завидевшие вдалеке наши флаги. Крушение всего. Осознание собственной беспомощности и близости смерти. В ту минуту Боннет больше всего напоминал человека, ставшего жертвой легендарного Чёрной Бороды. Его глаза сделались настолько пустыми, что, кажется, перестали отражать свет. Я уже видел такой взгляд, совсем недавно, на лице человека, который точно так же, как Боннет сейчас, страдал тогда по нему самому. Но почему-то в тот момент видеть этот мёртвый взгляд на этом мягком, светлом лице было в сто раз больнее, чем на лице Эдварда когда-то. Я постарался задвинуть эту мысль как можно дальше, потому что она неправильная, странная, как и все в Боннете. Мне не хотелось знать, почему. Хотелось только забыть.

Затем Боннет кивнул, как будто смирился, и приказал команде подниматься на «Месть» и готовиться к отплытию. Я никогда ещё не видел такого человека, как он. Он уже второй раз на моих глазах терял Эдварда, но неизменно находил в себе силы заботиться о команде. Перед тем, как и самому отправиться к кораблю, он бросил на меня долгий взгляд ничего не выражающих глаз, покачал головой, и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь комнаты, в которой мы тогда временно располагались. Понял ли он тогда, что я хотел ему сказать, или его кивок означал что-то иное, я тоже не узнаю.

В тот день мы лишились сразу двух членов команды. И хотя Боннет, казалось, был искренне рад за этого парня, Олуванде, оставившего нас ради своей подружки (которая, к слову, была капитаном гораздо лучшим, чем наш), в его глазах можно было при должном желании разглядеть, насколько сильно его ранит это двойное предательство. Я должного желания не испытывал, но почему-то все равно видел всё, что он пытался скрыть. Как будто я перестроился, нашёл нового капитана и настроился на его волну. Об этом думать не хотелось тоже.

По возвращении на «Месть» Боннет убедился, что мы готовы к отплытию, после чего просто заперся у себя, велев его не беспокоить. Но он не дал нам какой-то курс, поэтому через какое-то время я, решив по старой памяти взять на себя обязанности по разговору с неустойчивым капитаном, отправился к нему. Он не плакал, не роптал, чего я бы действительно мог от него ожидать. Он просто сидел на полу, привалившись спиной к дивану и отрешённо смотря в потолок.

— Что-то случилось? С кем-то из команды?

— Нет.

— Тогда зачем ты здесь?

Мне почему-то отчаянно хотелось увидеть его глаза в этот момент, но он все также продолжал изучать потолок, который, видимо, был интереснее, чем все, что происходит вокруг. Может, блять, тоже поизучать? Вдруг открою какие-то сакральные знания, доступные только капитанам этого чертового корабля!

— Ты не дал нам курс.

— Возьмите любой.

— Ты капитан, черти б тебя драли! Просто дай нам чёртов курс!

Ооо, после моей вспышки он посмотрел на меня. И лучше б не смотрел. Его глаза были абсолютно чёрными, а кожа в свете, лившемся из окна за его спиной, настолько бледной, что он походил скорее на труп. Мне придётся изрядно надраться, чтобы это лицо не явилось мне сегодня в кошмарах. Я невольно попытался отступить назад, но из-за проклятой ноги не смог правильно перенести вес и замахал руками, точно ебаный клоун, попытавшись удержаться на ногах. Восстановив равновесие, я снова взглянул на Боннета и увидел беспокойство в его глазах. Это было так… боннетовски, что в тот момент у меня даже не было сил злиться.

— Нам нужен курс, Боннет. И он нужен нам от капитана.

Боннет задумчиво нахмурился, втянул воздух сквозь приоткрытые губы и сказал:

— Что насчёт Китая? — а затем, не дожидаясь никаких возражений, произнёс тоном, который я ни разу от него не слышал. Уверенно, решительно. Так мог бы говорить капитан. — Мы плывём в Китай.

И у меня не возникло ни единого желания возражать.

***

Я не думал, что в ближайшее время Боннет выползет из своего убежища. И уж тем более даже предположить не мог, что он решит ни с того, ни с сего зайти ко мне. Но он выполз. И зашел ко мне. То, что произошло потом я не смог бы объяснить и на Страшном суде.

В эту ночь, решив, что хоть у кого-то на этом чертовом корабле должна быть ясная голова, я пить все же не стал. Поэтому ворочался в попытке заснуть довольно продолжительное время, пока дверь в мою каюту практически бесшумно не приоткрылась и я не увидел лицо Боннета, освещенное светом свечи, которую он нес в руках. Воистину сюрреалистичное зрелище.

— Иззи? Иззи, ты спишь?

Как только он открыл рот, я даже со своего места почувствовал запах дешевого алкоголя, которым мы добротно затарились у Джеки. Боннет тем временем зашел, не дожидаясь ответа. Надо признать, для бухого в абсолютную говнину человека двигался он весьма плавно и даже грациозно, а главное, достаточно бесшумно, чтобы не перебудить половину корабля, что я смог оценить чуть позже.

— Иззи, не хочешь выпить? — спросил он, умостившись на полу и привалившись спиной к моей кровати.

— Тебе что, не с кем, кроме меня? Ты серьезно? Боннет, ты хоть понимаешь, насколько жалок сейчас?

— Я просто подумал, что ты сможешь разделить мои чувства. Ну ты ведь тоже его любил, а он оставил и тебя, хотя вы были знакомы… Сколько, кстати?

Я был в таком шоке от его ночного визита, что смог только закатить на это глаза.

— Не неси хуйню, Боннет. Он никогда не был моим, чтобы меня оставлять.

— Ну, моим он, видимо, тоже не был, верно? — его губы растянулись в горькой усмешке.

А я, к своему разочарованию, не нашелся с ответом.

— Будешь? — он протянул мне бутылку, которую, оказывается, принес с собой. Я никогда не хочу знать, где он ее до этого прятал.

— Нет. Хотел сегодня сохранить ясную голову. Раз уж наш прославленный капитан не в состоянии.

На это он издал мягкий, тихий звук, похожий одновременно на смешок и на всхлип, и показательно закатил глаза, повернувшись ко мне лицом.

— Ну что ж, значит, сегодня «Месть» может спать спокойно, раз уж ее покой охраняет сам прославленный Израэль Хэндс, — он отсалютовал мне бутылкой и сделал еще глоток.

Глаза у него при этом были такие безжизненные, что я, не особенно раздумывая, сполз с кровати и устроился рядом с ним, почти соприкасаясь плечами. Я надеялся, что он поймет мой молчаливый жест, потому что, серьезно, я не мастер ебучих разговоров о ебучих чувствах. Последний раз, когда я попытался, закончился потерянной конечностью и чуть не закончился потерянными жизнями. То есть я не сомневаюсь, что Боннет ничего отстреливать мне не будет, у него, полагаю, и оружия-то с собой нет, но все же действовать у меня получается лучше, чем говорить.

— Думаю, мне на сегодня тоже хватит, иначе я не доползу до своей каюты и тебе придется терпеть мое ужасное общество всю оставшуюся ночь, — с этими словами он отставил бутылку в сторону и потер лицо обеими руками, шумно вздохнув. — Спасибо, что не прогнал меня сразу, Иззи, я правда это ценю, — после чего повернулся лицом ко мне, чтобы заглянуть мне в глаза, возможно, чтобы лучше донести свою мысль, я не знаю, но я почему-то не смог отвести от него взгляд.

А в следующую минуту я уже ощущал его губы на своих губах. Это было легкое касание, но меня никто и никогда так не целовал, поэтому я даже не сообразил его оттолкнуть, а он, видимо, в отсутствие сопротивления с моей стороны, издал маленький, пьяный стон и впился в мой рот уже основательно, проникая языком и обхватывая рукой мою шею. Я не знал, что думать и чувствовать по этому поводу, но в тот момент не нашел в себе сил отстраниться. Он целовал властно и настойчиво и, вместе с тем, неуловимо мягко. В каждом касании его губ и языка чувствовалась забота. Я не знал, что такое вообще возможно. Если Эдвард отказался от такого, он действительно конченый придурок. Если бы меня всегда так целовали, я… Этой мысли не суждено было быть законченной, потому что в этот момент Боннет отстранился в попытке отдышаться. После этого он встал и вышел из каюты, так ни разу на меня и не взглянув.

Я же, поймав себя на ужасной мысли, что отдал бы весь свой кислород за еще один такой поцелуй, решил, что повторить успех Боннета и надраться в говнище будет не такой уж и плохой идеей. Потому что до этого я был совершенно трезв и в своем уме, и мне понравился поцелуй этого ебучего козла. Пиздец.

***

С утра, проснувшись с раскалывающейся головой и чуть не ебнувшись с кровати, я решил для себя, что не буду каким-либо образом показывать, что вчера произошло что-то из ряда вон (потому что оно не произошло, ясно?), и если блядский тупой Боннет решит вывести меня на один из этих своих ебучих разговоров о ебучих чувствах, я просто пошлю его нахуй и совершенно точно не позволю этому тупому ублюдку швыряться этими своими надушенными ручонками в моей голове. С этими мыслями, поганым настроением и ебейше раскалывающейся башкой я выполз на палубу. Солнце встретило меня так, как будто я задолжал лично ему свою душу, не меньше, а команда порадовала наковальню в моей голове нестройным хором пиздецки громких приветственных возгласов. Я так и не понял, они были рады меня видеть или пытались убить. Что меня удивило, после того, как я проморгался и восстановил более менее ровное дыхание, так это факт присутствия Боннета на палубе. Он вполне бодрым тоном отдавал указания (как будто хоть что-то в этом смыслит, ага) и справлялся о самочувствии команды. Этого мудака что, и похмелье не берет? Злясь еще сильнее, я решил, что ничто так не прочистит мне мозги, как единение со стихией, так что я поднялся на квартердек и сменил Баттонса за штурвалом.

Какое-то время я наслаждался тишиной и попутным ветром, пока рядом со мной не встал человек, прервав мое почти медитативное состояние. Я даже не удивился, когда он заговорил голосом Боннета. После вчерашнего я этого ожидал.

— Иззи, я хотел сказать спасибо, что не бросил нас. Что я понял за это время, так это то, что нам на корабле необходимо присутствие опытного моряка.

В ответ на это я только фыркнул. Я ожидал, что он продолжит, заговорив о вчерашней ночи, но он молчал. Мы постояли в тишине еще немного. Не скажу, что она была неуютной, но я был весь напряжен в нетерпении, когда же Боннета наконец прорвет. Но ничего такого. Он просто кивнул самому себе, развернулся и направился прочь, очевидно, желая как можно скорее покинуть мое неприветливое общество.

— И это все?

Он обернулся и посмотрел на меня, удивленно приподнимая брови.

— Что?

— Ой блять. Не делай вид, что не слышал. Ты сегодня мастак притворяться, но по крайней мере не в этом, сейчас ты точно меня услышал.

— Прости, Иззи, я просто не понимаю, что еще должен сказать. Мне показалось, что ты не очень хочешь слышать мои благодарности.

— Да срать я хотел на твои благодарности. Я хотел узнать, что это такое было вчера ночью, черт тебя раздери.

— А что было вчера ночью?

— Вот только не надо, блять, делать вид, что ты не знаешь.

— Я действительно не помню, что было вчера, Иззи. К своему стыду я был вчера мертвецки пьян. Я что-то не то сказал или сделал? Если да, то прости, пожалуйста, я не хотел каким-либо образом тебя оскорбить.

И по его обеспокоенному лицу я понял: он не лжет, он реально не помнит. То есть тот поцелуй, который стал для меня причиной такой головной боли, даже не отпечатался в его памяти!

— Все в порядке, Боннет, — все-таки смог прохрипеть я.

— Иззи, ты не выглядишь как человек, у которого все в порядке. Позволь мне…

— О себе лучше подумай! А ко мне со своей хуйней не лезь! Может, если бы ты был менее навязчивым, Эдвард бы тебя не бросил!

Я пожалел о своих словах, как только они покинули мой блядский рот, но было уже поздно. Боннет издал резкий вздох, его рот скривился, а брови приняли такое страдальческое выражение, что он стал похож на мокрого, брошенного на улице щенка (что было не так уж далеко от истины, ты молодец, Израэль!), после чего он резко развернулся и быстрым шагом покинул квартердек. Я не знал, кого ненавидел в этот момент сильнее: себя, за свой длинный, тупой язык, или Боннета, за то, что он не помнил о поцелуе, который я не смогу теперь забыть. Попутный ветер успокоения больше не приносил. Пиздец.