Дима прижимается к стене, увитой плющом, запрокидывает голову вверх, улыбается. Свеже-изумрудное кудрявое кружево, нависшее над Дубиным, как будто сживается с ним.
Игорь представляет бариста с такой причёской и думает, что он был бы похож на сатира. Или пана. Или кого там ещё Врубель писал.
Гром прицеливается, сначала изображая пальцами пистолеты, а после беззвучного «пиу-пиу» складывает большие и указательные наподобие рамки. Кадрирует, то приближаясь, то удаляясь сам.
Всё же Дима – невероятно киногеничная особа.
Следующие несколько дней Игорь решает писать роман, полностью отдаваться работе. Но в какой-то момент от дешманского растворимого кофе со сгущёнкой, который всегда был для него нектаром и амброзией в одном флаконе, начинает мутить. И Гром решает наведаться в кафе с утра пораньше, машинально ища взглядом белобрысую макушку.
Мужчина всеми силами пытается мимикрировать под окружающую среду, благо что коньячного цвета кожанка сливается с некоторыми предметами здешней пафосной лакированной мебели. И с парой-тройкой тортов, в том числе и проспиртованных.
- Дима, к тебе посетитель! – с какими-то требовательными нотками почти рявкает Разумовский.
Дубин, которого уже с трудом удерживают на земле любимые жёлтые стоптанные кеды, аж подпрыгивает. Игорь издаёт усталый вздох и поворачивается к бариста, уже готовому принять заказ и демонстрирующему это всем своим оживлённым видом.
- Ну что опять такое случилось, ну что? – бормочет Олег, наблюдая, как приползший в подсобку рыжий, по-кошачьи слизав глазурь с трёх эклеров сразу, начинает хомячить один из них, голодными глазами изучая остальные два. Что за зверь этот Разумовский? Явно какой-то краснокнижный.
Мягко отодвигая тарелку, Волков сгребает Серёжу в охапку, чувствуя, как в широкие ладони буквально впиваются острые рёбра.
- Поцелуй меня, - Разумовский смотрит с нажимом куда-то вдаль, но Олег чувствует этот взгляд на себе. Неохотно выпуская рыжего из цепких рук, изучает губы, проступившая влага на которых поблескивает глянцем.
«Съел бы», - думает Волков, а сам старается сделать касание максимально деликатным.
Серёжа не шевелится почти, и язык немеет, только не хотящие застывать в одном положении пальцы на плечах Волкова выдают живучесть натуры. Впивается, удерживает, ждёт действий. А потом хитро поглядывает одним глазом, когда Олег углубляет соприкосновение губ.
Рука Разумовского уже сама ползёт вверх, к шее, а затем затылку. Как паук, живущий собственной судьбой. Рыжий вжимается в Олега грудью и сам стискивает его, сокращая расстояние до минимального. Напитавшись, отстраняется первым. Облизывается, смотрит в глаза.
Волков думает о том, какой же Серёжа удивительный, когда не играет. Взгляд пульсирует, бегает по лицу Олега. Проглотив ком в горле, Разумовский снова подступает к нему, нервно покусывая нижнюю губу, и упавшим голосом говорит:
- Завтра инвентаризация.
Олег не знает, смеяться ему или плакать. Вместо этого он неловко почёсывает затылок, а потом берёт с тарелки один из нетронутых эклеров, откусывая и удерживая в зубах. Серёжа, ещё больше минимизируя дистанцию, хватается зубами за другой конец пирожного.
- Давай начнём есть эклер с двух сторон и встретимся в «Воздушном корабле», - как-то пошутил Серёжа, когда они ещё не работали здесь.
- Мы создали реальность, - сказал бы Дима, у которого столько мыслей, что хоть успевай записывать. Что он и делает, ненароком оставляя подаренный Игорем ежедневник на видном месте.