Игорь врывается в дом как вор-домушник и сразу бесцеремонно швыряет кепку, целясь в вешалку с костяным набалдашником (очередной шедевр искусства, приобретённый рыжим в пьяном угаре). Дальше не раздевается, грудой падает в кресло, смотрит мрачно, расфокусировано, и в этом взгляде можно прочитать: «я три дня не видел мяса, покажите мне котлету.»
— Устал, — резюмирует Олег, болтая в бокале истончившийся лёд.
— Вообще-то надо здороваться, — после секундной заминки выдаёт Гром, и его хватает на тень полуулыбки.
— Здравствуй, — Серёжа опускается на уровень кресла, пытаясь поймать бегающий взгляд майора.
Гром измождённо зажмуривается:
— Не спать каждый понедельник уже становится доброй традицией.
— И ладно бы ещё секс со стрельбой, а то опять сплошные висяки, да, Игорёш? — подхватывает Разумовский, как питомца, почёсывая его по кадыку подушечкой указательного пальца. Волков продолжает блуждать около, задумчиво лаская фалангами ножку бокала.
— Опять сериалов про ментов насмотрелись и цитируете, — раздражённо бормочет тот.
— Нет, другие дела нашлись, — вдруг встревает телохранитель.
— Знаю я вас, снова весь день ебланили, — Гром натыкается на погрустневший взгляд Серёжи, который всё же предпринимает попытку ластиться и подставляется под шершавую руку майора.
— Я готовил, — коротко отвечает Олег, мягко пытаясь оправдаться.
— А я готовился, — вторит рыжий, бесцеремонно забираясь к Игорю на колени.
Майор сглатывает. А потом проглатывает гордость.
— Что приготовили, стихотворение? — интересуется Игорь насмешливо, но уже без этого своего фирменного мрачняка в голосе.
— Крабовый салат, — Волков, наконец, перестаёт мусолить бокал и берёт миску всей пятёрней, — не успокоюсь, пока ты не съешь за меня, Серёжу и весь следственный комитет.
— Давай уже, — улыбается Гром, пока Разумовский пытается раздеть его путём неловких порывистых движений.
— Меняем место дислокации, — командует Олег и взглядом приглашает обоих в спальню.
Здешняя кровать просто создана для того, чтобы распластываться на ней в позе звезды или вальяжно возлежать с бокалом просекко, но наличие жгучего брюнета и рыжей бестии поодаль делает это затруднительным. Пока желающий отведать майорского тела Разумовский проворно кружит над ним, гладя, приласкивая и шепча, Гром смотрит в потолок как князь Андрей в небо Аустерлица. И думает, что на этом самом потолке жуть как не хватает дедуктивно-селективной доски, чтобы — оп —посмотрел на неё и во сне все причинно-следственные связи выстроились в правильной последовательности.
В реальность майора возвращает Волков, настойчиво тычащий в область подбородка изящной серебряной ложечкой с горкой салата.
— Ам, — подсказывает Олег и ласково приглаживает волосы Игоря, когда тот послушно снимает пробу.
— Ммм…Леж, ты яблоки добавил?
— Угу. Половину спустил на шарлотку, половину – вот сюда. Они всё равно кислые, их так не съешь.
— И не понадкусываешь, — плотоядно улыбается Разумовский, складывая руки у Игоря на груди, смотрит в глаза испытующе.
— Подожди, дай человек доест, — просит Волков.
— Нет, продолжай, — Игорь одёргивает телохранителя, не прерывая при этом дегустацию.
Воспользовавшись кратковременной паузой, повисшей в воздухе после разговоров ни о чём между Громом и Волковым, рыжий начинает стаскивать с первого футболку.
Кормёжка затягивается, но набитый рот Игоря – не помеха для Разумовского, который влажными касаниями изучает предплечья и ключицы майора – вылизывая и всасывая кожу, источающую крышесносный мускусный запах.
— Наелся? Молодец, — телохранитель нисходит до хвалебного полушёпота и, отвесив лёгкий поцелуй в лоб, уже думает уходить, но Игорь ловит его за запястье:
— Оставайся, Леж. Втроём веселее.
Волков делается вконец нетверёзым от коктейля, состоящего из Мартини и хриплого бархатного голоса. Внутри всё скручивается в тугой узел, который только известный своим героизмом майор и может разрубить.
Поддавшись удушающему импульсу, Олег расстёгивает пару пуговиц на рубашке и, поворачиваясь лицом к Игорю, мажет языком по кончику носа, а потом, опустив на скулу майора указательный палец, вовлекает его в долгожданный поцелуй.
Серёжины руки блуждают уже в районе паха, провоцируя ранние всполохи возбуждения.
Отстранившись от Волкова, майор сближается с рыжим вплотную, и тот как будто слизывает языком стон, слетевший с его губ, вырвавшийся из усталой, скованной груди. Серёжа покусывает в шею, обводит языком впадины ключиц и мягко, совсем без претензии на доминирование, целует Игоря туда, где бьётся сердце.
Рыжий просто хочет играть. И отказать ему в этом невозможно, уж поверьте. Они оба пробовали.
Гром неопределённо смотрит то на одного, то на другого, и всё видится в какой-то дымке.
— Горь, ты что-то хочешь? — учтиво спрашивает Разумовский.
Тот мотает головой и шепчет ему в припухшие губы, как будто напоминая:
— Продолжай.
— Давайте на облучок сядем, — предлагает айтишник.
— Кучеряво говоришь, — усмехается Гром, — по-пушкински.
— Стреляться-не стреляется, но на тот свет может отправить, — добавляет Олег. Два в одном: острота и комплимент.
— Точно, — соглашается майор, пока рыжий уже покорно копошится у него в ногах.
Наконец, высвободив Игоря из джинсов, он садится поровнее и торжественно поправляет полы халата.
Олег, склонивший голову Грому на плечо, почти мурлычет, одними кончиками пальцев касаясь напряжённого бугорка под боксерами:
— Серёж, что ж ты не до конца раздел товарища майора, непорядок, — и тут же, не встречая сопротивления, начинает отодвигать эластичную ткань, в ту же секунду возвращая обратно. Поигравшись так ещё с полминуты и окончательно разрушив энтропию, он помогает Игорю избавиться и от этого, совершенно не нужного сейчас, предмета одежды.
На мгновение они замирают, изучая Игоря с разных ракурсов во всей красе. Тот уже начинает слегка поигрывать желваками, но снижает градус недовольства – знает, какая прекрасная штука этот ваш контроль возбуждения. Особенно когда отдаёшь его в родные и любящие руки.
Серёжа приподнимается, чтобы взглянуть в потемневшие глаза, делающие Игоря просто амбасадором вожделения, обдать палящим дыханием, а потом провести тыльной стороной по волевой скуле и впечататься губами в его рот – жадный, но не властный, а просящий, молящий, измождённый.
— Горь, я начну? — рыжий снова опускается и смотрит так невинно, что этот стоп-кадр может просто высечь слёзы.
Гром еле видно кивает и закусывает губу. Его рука шарит по телу Олега и останавливается у вальяжно разведённых ног.
Волков успевает вылезти из брюк, потянув их вниз вместе с боксерами, пока Серёжа очень аккуратно, даже робко, ощупывает головку привставшего члена Игоря, а потом начинает нежно очерчивать вены, с упоением прикасаясь к бархатистой коже.
Хитро улыбнувшись и проведя языком по нижней губе, он, наконец, окольцовывает своим ртом горячую подрагивающую плоть. Совершая методичные движения головой, тот скользит по всей длине, изредка помогая себе рукой.
Гром запускает пальцы в медные вихры, болезненно корчась и мягко направляя Серёжу. Когда майор уже привыкает к ощущению пылающих губ, крепко обхватывающих его член, Разумовский вдруг прерывается, отстраняясь и вытягивая полупрозрачную ниточку слюны:
— Горь, ты вкусный.
Олег рядом смешливо фыркает, и Игорь тотчас тянется к нему с поцелуем. Рука задумчиво теребит сосок Волкова, мгновенно отвердевающий под узловатыми фалангами.
Рыжий бьёт по головке самым кончиком языка, не настойчиво, игриво, дразняще. Погладив его щёку большим пальцем, он всё так же оставляет за Разумовским полную свободу действий, занявшись теперь Волковым и перемещаясь пальцами ниже.
Расслабив горло, Серёжа берёт глубже, пока Игорь размазывает всё тем же большим пальцем проступившую каплю смазки на крепчающей Олеговой плоти. Рука подрагивает, и это добавляет ощущениям красок. Он осторожно, бережно проводит кончиками пальцев от основания до головки, слегка оттягивая крайнюю плоть, скорее наощупь, потому что глаза машинально захлопываются от выверенных Серёжиных движений, который просто творит сейчас какую-то запрещённую магию. Когда Разумовский начинает вылизывать уздечку, а потом вычерчивать одному ему понятные узоры шершавым, влажным, практически раскалённым языком, Гром перестаёт существовать окончательно.
— Я сейчас…— он осекается, слыша шумное Олегово дыхание прямо над ухом.
— Горь, не кончай пока, — ласково просит рыжий, теперь уже просто осыпая окаменевший ствол короткими поцелуями.
Волков глубоко стонет, реагируя на невесомые движения ладони. Гром движется размеренно, чувствуя, как под его пальцами член телохранителя, как по команде, наливается кровью. Майор сжимает плоть чуть крепче, на этот раз окольцовывая её пальцами, вызывая у Олега содрогания. Серёжа тоже усиливает хватку, вбирая почти на всю длину и спешно извлекая, возвращаясь к порхающим движениям языка.
Наконец, рыжий карабкается на кровать, успокаивающе поглаживая Игоря по груди и вжавшемуся животу.
Его ладонь уверенно обхватывает член Игоря, и, слегка надавливая большим пальцем, он рокочет:
— Теперь можно…
Всё ещё находясь во власти пальцев майора, скользящих по основанию, Волков, скорчившись, изливается жемчужными брызгами и лепечет дрожащими губами, неловко вовлекая в поцелуй:
— Сделай это для нас…
Его гладят с двух сторон и даже вылизывают – ослабевший Олег тычется языком в районе адамова яблока.
Как тут отказать? От одного осознания, что поверх его члена сейчас борются за первенство сразу две разных руки, Игорь выпускает из горла хриплый стон, теряя хватку и расплёскиваясь мутными каплями.
— Вот так, вот так, — приговаривает Волков, уже приходя в сознание.
Серёжа звонко целует майора в макушку и по-хозяйски устраивается у него на груди.
— Ребята, я простыни поменяю, честное слово, — бормочет Волков, пока Игорь щёлкает его по носу за душнильство и тут же благодарно целует.