«Как прекрасен мир без людей», — подобные мысли часто посещали Олега. Но в них не было ничего от мизантропии: когда просыпаешься раньше Серёжи с Игорем в общий выходной, готовишь сырники и глядишь в окно на возрождающийся после ночи город, на ум приходит ровно что-то такое.
Поигрывая желваками от приземлившейся на лоб капли воды (соседи сверху стабильно обещают исправить протечку уже две недели кряду), Волков аккуратно переворачивает деревянной лопаткой пышные творожные лепёшки, слушая мерное шипение.
В свете просачивающегося сквозь полупрозрачную занавеску воскресного солнца Разумовский кажется совсем юным. Гром, не выдавая себя, возлежит поодаль, задумчиво подпирая волевой подбородок ладонью, изучая рыжего — живую статую. Да, в зале, полном искусства, Игорь всё равно смотрел бы на Серёжу, это и малейшему сомнению не подлежит. Потянувшись всеми позвонками в последний, контрольный раз, айтишник, наконец, удивлённо распахивает глаза. «Я родился», — так сейчас можно описать выражение его лица.
- Привет, — мягко ухмыляется Гром, который уже успел подлезть поближе.
Разумовский кивает немногословному любовнику, неохотно вылезая из скомканного белья. Игорь думает о том, что в этом покрывале он как будто в белоснежном мраморе.
Волков заходит в спальню не сразу. Жмётся к двери, пытаясь что-то услышать. Но те двое давно научились тихушничать и конспирироваться, и распространялось это не только на постельные игры.
Подтягиваясь ближе и занимая какую-то свою форму коленно-локтевой позиции, Игорь проводит кончиком носа по пылающей щеке Разумовского. Щеке, которая имеет эффект памяти судя по отпечатавшейся на ней подушке. Рыжий фыркает, чмокая мужчину в губы. Руки переплетаются наощупь.
- Ребят, прошу к столу, — выдержав актёрскую паузу, наконец, вступает главный кулинар квартиры.
Серёжа оборачивается на голос и по-кошачьи втягивает носом воздух, пока руки Игоря обводят его очертания, то задерживаясь у коленных чашечек, то поднимаясь выше.
- Мы тут… — начинает было Разумовский, но оказывается остановлен прилипчивым, как слайм, поцелуем в шею.
- Я, наверное, позже зайду, — сдержанно реагирует Олег.
Цепкие Игоревы пальцы тянут пижамные брюки вниз, не встречая сопротивления. Уже вытянувшийся в струну рыжий продолжает смотреть в сторону двери и глухо взвывает, когда оказывается оголённым снизу. Пока Гром всасывает и покусывает пылающую кожу на внутренней стороне бёдер, короткостриженные Серёжины ногти гуляют у него в волосах.
Игорь продолжает хозяйничать, удобно устроившись в междуножье. На миллисекунду подняв глаза, замечает в покосившемся зеркале неподвижную фигуру Волкова в дверях. А потом сталкивается взглядом с Серёжей, который то и дело продолжает неопределённо коситься.
- Втроём хочешь? — ласково интересуется мужчина, и ему хватает короткого кивка.
Рыжий сглатывает. Казалось бы, уже какое-то время они гармонично сосуществуют в таком формате, а всё по-прежнему каким-то непривычным кажется. Но за то, что с его чувствительностью, уязвимостью и нервами-оголёнными проводами всегда считаются, он просто сверх меры благодарен своим…Партнёрам? Любовникам? Любимым людям? Как правильно назвать? А, впрочем, подходит и первое, и второе, и третье (и можно без хлеба).
- Олеж, тут кое-кто настаивает на твоём присутствии, — окликает Гром, не прекращая прикасаться к рыжей бестии.
Хотя вот именно бестией Серёжа бывает крайне редко, сказывается воцарившийся в их отношениях комфорт. Он Огонёк, Лисёныш, Золотой и ещё масса приятных эпитетов. По большому счёту единственной неразрешимой проблемой с ним у Олега и Игоря является вопрос о том, как же это создание записать в телефоне.
Волков поднимает взгляд кверху, вспоминая, выключил ли он конфорку. Где-то на глубинном уровне убеждаясь, что да, перестаёт мозолить глаза, стоя в дверях и присоединяется к действу, уже принявшему характер потасовки.
Игорь настойчиво целует Серёжу в растрёпанную макушку, пока тот тычется носом в его кадык, барабаня пальцами по межреберью.
Расцеплять их не хочется. Гром с Разумовским превращаются просто в единый организм, живущий по своим странным законам.
Наблюдение за «ребятами» ведётся ещё с минуту, а потом Игорь заявляет:
- Ну что, долго ещё любоваться будешь?
Рыжий нервно хихикает.
Волкову хочется спросить у Грома насчёт иронии в тоне, но вместо этого он приземляется рядом и, поцеловав Лисёныша за ухом, полушепчет:
- Ну, что у нас сегодня?
- Сырники. Ты же знаешь.
Игорь решает прервать разговор этих комедиантов:
- А сегодня я бы хотел расширить горизонты влияния.
- То-есть? — Серёжа переглядывается с обоими.
Вместо ответа Гром молча облизывает пальцы, — не так томно, как это делает Волков, но с чувством. С толком и с расстановкой, к тому же.
Олег закатывает глаза и протягивает ему тюбик лубриканта:
- На, возьми, всему надо учить.
- Как тебя правильно готовить? — интересуется Гром, поглаживая косточки Серёжиных щиколоток.
- Ну явно не как сырники, — усмехается тот, успевая дать Олегу, лежащему за ним, пятюню.
Усмехается, а сам думает, что Волкову гораздо легче было бы ответить на этот вопрос. Олег же его как облупленного знает.
Бельё с Серёжи деликатно снимают под чутким взглядом автора и исполнителя сырников, который нежно поглаживает рыжего по голове. Пока Игорь тихо как будто промакивает губами лицо Разумовского, изредка потираясь щекой о скулу, Олег обрушивает град коротких поцелуев на его шею и плечи.
Затем Волков ненавязчиво разворачивает к себе голову Лисёныша, тут же начиная упиваться его ртом — жадным, просящим, стонущим. Не теряя времени даром, Гром атакует с другой стороны, дотрагиваясь кончиком языка до ушной раковины.
- Нужно? — коротко спрашивает, заключая привставшую плоть в кольцо пальцев.
- Н-не обязательно, — рвано выдыхает рыжий, — в себе хочу тебя.
Он полушёпотом повторяет последнюю фразу как странную скороговорку. Катает на языке, пока Олег позади катает под пальцами каменеющие горошины сосков и хитро облизывается.
- Да, Огонёчек, — соглашается Игорь.
«Даже так», — думается Разумовскому. Вообще случались у них моменты, когда Гром не скупился на словесные нежности и всячески игрался с лингвистическими формами. Он оглядывается на Волкова с немым вопросом: «точно можно?» и получает в ответ кивок, пока пальцы Игоря мягко отбивают чечётку на его напрягшемся животе.
Они целуются протяжно, всё никак не в состоянии напитаться, пока руки Олега опускаются на Серёжины бёдра.
Игорь, наконец, окунает пальцы в лубрикант с ароматом фледоранжа. Хмыкает, думая о том, что Волков во всём остаётся гурманом.
Первая фаланга входит немного туго, и Серёжа во время пробного проникновения жалобно сводит брови к переносице.
- Расслабься, Лисёныш, расслабься, маленький, — тихо просит Олег, поглаживая по лицу, проходясь одними подушечками. Разумовский борется с желанием кусаться. И всё же думает — его здесь любят, а значит, не причинят вреда.
Родной бархатный голос отзывается в теле мурашками. Потираясь о бёдра, покрывшиеся гусиной кожей, Гром вторгается настойчивее, ощущая, как Серёжины чресла становятся податливее.
- Да, вот так, — наконец, прерывает рыжий молчание.
- Всё правильно? — шепчет Гром, тут же сливаясь в благодарном поцелуе с Разумовским.
Лисёныш и сам не замечает, как в нём уже проворно снуют указательный и средний. Костяшки совершают уверенные проворачивающие движения.
- Горь, — срывается с припухших от поцелуя губ, — третий…Можно третий…
Гром заворожённо смотрит на рыжего. Картина, ни дать, ни взять. Олег поспешно стирает с уголков глаз Серёжи набегающие слёзы. И у Волкова, честно сказать, сейчас складывается чёткое ощущение, что он присутствует при неком таинстве.
- Шшш, — успокаивающие, шелестящие интонации всегда действуют на рыжего медитативно, поэтому Олег в очередной раз подключает их. Такой полуптичий язык ассоциируется у Серёжи с шумом океана. И он сейчас сам выгибается волной: присутствия Игоря внутри становится больше.
Гром продолжает медленно растягивать эластичную розоватую лунку, свободной рукой поглаживая по груди, мусоля в пальцах затвердевший сосок, массируя по ореолу.
- Игорёш…Игорёш…Тебя хочу, — всхлипывает рыжий.
На секунду провалившись в бездну крыжовниковых глаз, Игорь, не смотря на подрагивающую руку, совершив ещё один манёвр фалангами, осторожно извлекает пальцы, прислушавшись к Серёжиным желаниям.
Задержав дыхание, он испытательно надавливает головкой на разверзнувшееся отверстие, вызывая ещё больший всхлип — вплоть до поджавшихся на ногах пальцев.
Серёжина рука властно ложится на поясницу Игоря, поощряя решительность, и Гром идеально считывает этот сигнал, продвигаясь глубже. Олег, который теперь находится на некотором расстоянии от рыжего, чтобы тот совсем в него не впечатался, водит ладонями по плечам.
Игорь постепенно увеличивает глубину и скорость, а когда стыкуется с Серёжей уже плотно, все трое в комнате замирают. После соприкосновения живота с бёдрами вырываются вдохи – парные, короткие, неровные. С каждым новым толчком, вгоняясь на всю длину, Гром всё больше наслаждается обладанием, а Разумовский только и рад пассивно отдавать ему это удовольствие.
- Давай сменим позу, хочу тебя к Олегу развернуть, — рыжему шумно дышат в шею.
Серёжа согласен. Согласен абсолютно на всё. Ему вообще охренеть как нравится то, что он сейчас видит, слышит и чувствует. Разумовский послушно приземляется спиной на Грома, который теперь увлечён уже больше самим фактом слияния, чем амплитудными толчками, и сейчас мерно поглаживает Серёжин живот, ключицы, массирует внутреннюю сторону бёдер.
Олег ложится рядом, оказываясь аккурат между разведённых ног рыжего и, хитро улыбнувшись, касается пальцами его члена, которым скоро просто можно будет заколачивать гвозди. Разумовский прикусывает губу — этот чертяка умеет вывести его из кондиции жёстко, радикально и с гарантией.
Наблюдая, как Серёжина плоть постепенно наливается кровью и начинает подрагивать, Волков совершает ещё несколько методичных движений пальцами, а затем спускается ниже и проводит языком по пунцовой головке. Плоть реагирует лёгким, невесомым качком. Олег обхватывает ствол губами, с упоением лаская самым кончиком языка уздечку, пока рыжий придерживает его за макушку, ловя двойные импульсы. Впуская член глубже в свою гортань, Волков расслабляет мышцы.
- Олеж, — ноет Серёжа, совсем не думая о том, что он сейчас не сможет ответить.
Игорь широкими движениями гладит по лбу, переносице, скулам, давая задеть пальцы ртом.
- Давай, родной, — хрипит Гром, постепенно возвращая интенсивные движения, исследуя заведённое до предела тело.
- Да…Сейчас, — он как будто мешкается, не зная, на кого сейчас реагировать и как. Игорь с Олегом интуитивно нащупывают общий ритм, и всё нутро рыжего пульсирует в такт с ним, подкидываясь на волнах.
Тесная комната сужается ещё сильнее. На Серёжином лбу, так обласканном сегодня, бисером проступает испарина. Уши закладывает, побагровевшая занавеска маревом плывёт перед глазами. Рыжий кричит со всей дури, пока под ним едва крепится и меняется в лице Гром.
- Олеж, Олеж… — рокочет Серёжа, пока тот смотрит на него снизу вверх, немного жалобно. В уголках глаз мерцают проступившие от напряжения слёзы.
- Всё хорошо, Лисёныш, — тепло улыбается Волков в ответ, — ты приходи в себя, а потом сырники.
- Они не остыли? — Разумовский задирает бровь.
- Горячие, как ты, — подмигивает кулинар, пока Игорь крепко обнимает его, приглаживая разметавшиеся волосы.