нежными, скользящими руками по нервам, по векам, скрывающим острый взгляд, по сухим, непринимающим губам. лю кан чувствовала

биение сердца, его стук, ритм, дрожь. под своими руками. на своей груди.

и, прищурившись, шан цун смотрела ниже, раскрывала глаза, вглядываясь в накрывающую пустоту от чужой ладони, горячей и сухой – ладони, закрывающей её собственную, когда она готова была протянуть руку к чужому сердцу вновь.

и она возвращала взор обратно с сомнением, ощутимо, точно, словно сквозь плоть и кости она могла смотреть даже вглубь – лю кан напрягается, сжимая губы, и думает: «не может» – и она знала это наверняка, когда касалась её липких, холодных ног, трогая своей грубой кожей – её, и цун молчала, говоря дыханием, не зная, слышат ли её.

видят. слышат.

и длинные пальцы скользили по мягкой ткани, под ней, чёткими, чуть изгибающимися в изображении линиями, неровными полосами вначале, затем – плавными, как след взгляда.

шан цун смотрела и не слушала. открывала чужие пустые глаза снова и вглядывалась в бездну.

пустые не глубокие. глубокие – пустые.

контролирующие, следящие – поэтому она и скрывала их от себя.

а лю кан думала иначе. прямее. честнее – так казалось ей. ведь иначе – почему она так крепко принимала её руку со столь терпким сомнением?