— Что такое, Нинсун? — наконец раздался в стенах храма величественный голос.

Царица облегченно выдохнула, расправляя плечи. Она уже несколько часов сидела на коленях посреди молельни и взывала к верховному богу. Просто удивительно, что он был так занят и не отвечал на ее настойчивые молитвы. Прошло несколько дней с того момента, как Зверь явился в Урук, и дальше откладывать разговор было нельзя.

— Приветствую тебя, Ану. Прошу прощения, что отрываю от дел, но моя причина не менее важна.

— Я слушаю.

— Пять ночей назад божественный Зверь явился в город, следуя зову. Я хочу знать, почему это произошло. Разве ваша задумка заключалась не в том, чтобы Зверь пришел к взрослому Гильгамешу и сразился с ним? Потому что сейчас мой сын еще ребенок, едва достигший десяти сезонов дождей.

— Хм, так вот что беспокоит тебя, — задумчиво произнес Ану. — Полагаю, ты не знала, что все пошло не по плану с самого начала. Когда мы создали его, то наделили столь великой божественной силой, что ни одно живое существо не способно сравниться с ним. Однако из-за этого наше создание оказалось лишено разума и понимания своей судьбы.

— Ты не рассказывал.

— Не было нужды. Мы быстро осознали это упущение, поэтому я принял решение выбрать из мира мертвых одну душу. Соединенная с телом, она не смогла удержать воспоминания о прошлом, зато достаточно усилила зов, чтобы Зверь отправился на поиски.

— Это все равно не то, чего вы хотели изначально, — проницательно заметила Нинсун.

— Это не важно, — в голосе Ану проскользнуло недовольство. — Важно то, что теперь Зверь знает, кто его цель и в чем заключается его предназначение. Когда Гильгамеш вырастет и станет тираном, то будет повержен в тот же час, как первый человек взмолится о наказании.

— Вот как? Но ты уверен, что воспоминаний о прошлой жизни у него не осталось?

— Абсолютно. Цепи Небес и Земли — совершенное создание. Мне нужно вернуться к делам, — голос внезапно затих, и храм погрузился в тишину.

«Думал, что я не замечу и поверю на слово, Ану? — нахмурилась царица, поднимаясь на ноги. — Нельзя вернуть душу из мира мертвых в чужое тело! Тем более нельзя божественному созданию прилепить душу обычного человека, она просто не приживется. Значит ты взял ее откуда-то из другого места. И из-за этого у тебя теперь проблемы. К тому же, совершенно не похоже на то, что Зверь осознал себя. Не хочешь говорить, да, Ану? Ладно, я сама разберусь».

Нинсун кивнула на прощание жрицам, прежде чем направиться в покои сына. Она поднялась по ступеням, миновав несколько старжников, и остановилась у входа, прислушиваясь к звукам. Была уже глубокая ночь, поэтому тишина властвовала в этой части зиккурата, лишь еле слышно потрескивал огонь в жаровне. Царица аккуратно отодвинула ткань на входе в комнату и заглянула внутрь.

Как и ожидалось, ее сын уже давно спал, развалившись на мягком одеяле. Нинсун шагнула вперед, серьги звякнули, и Зверь, лежащий рядом с мальчиком, шевельнулся, поднимая голову.

— Тише, — еле слышно промолвила царица, прикасаясь ладонью к прохладной глине. — Я пришла поговорить с тобой.

— Вопрос.

— Что ты помнишь до этого момента?

— Недоумение. Зеленые листья-трава среди леса. Пыль-песок.

Нинсун вздохнула, пытаясь сформулировать мысль еще проще, чтобы создание из глины поняло ее:

— Что было до того, как ты пришел в Урук? До того, как зов позвал тебя сюда?

— До зов-поиск-нужда? Пыль-песок, животные-собратья, тепло, ветер. Холодное-мокрое-сверху.

— Дождь? — недоуменно моргнула царица.

— Согласие. Холодное-мокрое-с-неба и теплые лапы-руки.

— Стой, какие еще руки? Расскажи мне, — она ухватилась за эту мысль, понимая, что находится на верном пути.

— Холодное-мокрое и теплые лапы-руки светлой-шкуры-кровавые-глаза. Много-громко рычание-фырчание-речь и соленая-вода-из-глаз. Боль-холод внутри. Слабость-тоска-печаль. Желание-нужда быть-жить вместе-рядом даже после холода-тьмы.

Нинсун непроизвольно отшатнулась, оглушенная чувствами, что передал ей Зверь. Да и Зверь ли? Она по-новому взглянула на глиняное создание, лежащее рядом. Ану считал, что душа не сохранила воспоминаний о прошлой жизни, но то, что царица только что увидела через мыслеобраз, абсолютно не совпадало с этим.

— Покажи мне, — попросила она, пытаясь передать свой интерес. — Покажи мне его. Того, кого ты помнишь со светлыми волосами и алыми глазами. Это ведь Гильгамеш, да?

— Согласие. Светлая-шкура-кровавые глаза и много-громко-ярко рычание-фырчание-смех. Дни-ночи смены-лун-и-сезонов полные смеха-веселья-радости и драк-боев. Жизнь-в-одной-стае и наблюдение-попытка-понять двуногих животных-людей. Общая-еда-дом благодарность-желание быть-рядом-и-защищать.

Нинсун прикрыла глаза, пытаясь осознать увиденное. В осколках и обрывках чужих воспоминаний она видела высокого светловолосого мужчину — несомненно, ее сына, таким, каким он вырастет, — но это породило еще больше вопросов. Как эта душа могла помнить то, что еще не произошло? Или тот, кого Гильгамеш с легкой руки назвал Энкиду, способен видеть будущее? Вариант с тем, что это Ану внушил ему знания, царица сразу отвергла. Если бы верховный бог знал о том, что глиняное создание решит защищать царя, а не усмирить его, то сделал бы все, чтобы избежать этого варианта событий.

— Так значит ты жил вместе с Гильгамешем в Уруке? — уточнила Нинсун, пытаясь понять, что еще смутило ее в потоке мыслеобразов.

— Согласие. Жизнь-в-одной-стае среди леса-города-из-камней. Радость-удовольствие от оскалов-улыбок двуногих животных-людей и печаль-недовольство от крови на лапах-руках светлой-шкуры-кровавых-глаз.

Что? Нинсун задумалась, правильно ли она поняла последний образ. Кровь на руках? Убийство? Или там имелось что-то другое, вроде… Она безмолвно прикоснулась к морде, прося показать еще раз.

— Кровь на лапах-руках светлой-шкуры-кровавых-глаз. Скорбь-печаль двуногих животных-людей, вой-крик-недовольство-стаи в сторону вожака-царя.

— О, — выдохнула царица, — ты был рядом, когда Гильгамеш стал тираном? Но почему ты не остановил его?

— Несогласие. Светлая-шкура-кровавые-глаза детеныш с широкое-сердце острый-ум. Смена-лун-сезонов и светлая-шкура-кровавые-глаза вырос-стал грусть-печаль. Двуногие животные-люди не-понимают-не-принимают вожака-царя. Не-в-стае. Один, - на несколько секунд Энкиду замер, прежде чем дополнить свои мысли еще одним образом. — Глина-орудие-богов понял-решил защищать-беречь светлую-шкуру-кровавые-глаза. Вожак-царь был-стал рад-счастлив и в-стае. Двуногие животные-люди перестали-прекратили вой-крик.

Картина, представшая в потоке мыслеобразов, ошеломила Нинсун. То есть, все эти проблемы Гильгамеша рождались из-за непонимания и одиночества? Он, будучи от крови богов, имел собственное мнение на то, как надо править, доведя до изнеможения своих же подданных? И не было никого, кто бы рискнул сказать ему и указать другой путь? Никого, кроме Энкиду, который выбрал быть рядом с царем, а не наказать его. И, если она правильно поняла, то это помогло. Гильгамеш стал терпелив и обуздал свою гордыню самостоятельно, а люди Урука вновь полюбили его за справедливые деяния.

— Но как? Как это могло случи… О, — внезапно догадалась Нинсун, осознав, что именно ее смущало в его воспоминаниях. В этих осколках памяти Зверь не был Зверем. Он смотрел на мир совершенно другими глазами. Человеческими. — Ты был человеком? Точнее, ты выглядел как человек? — напрямую спросила она, желая подтвердить свою догадку.

Зверь замер, никак не отвечая на ее слова. Тяжелый и невнятный поток мыслеобразов, который обрушился на царицу после, был настолько пропитан непониманием и сомнением, что она не смогла его разобрать. Похоже, что именно эта часть воспоминаний была повреждена и потеряна больше остальных, потому что монстр из глины даже не понимал, о чем идет речь.

Он не помнил, что такое быть человеком.