Примечание
Действия происходят после событий в храме.
Боль.
Кто-нибудь, избавьте меня от страданий!
Страх.
Кто-нибудь, защитите меня!
Отчаяние.
Кто-нибудь, прошу, помогите мне!
Одиночество.
Кто-нибудь, умоляю, вернитесь ко мне! Не оставляйте меня!
Темный заброшенный храм, зверски истерзанное тело на алтаре. Множество раз проникнутый мечом, наследный принц уже не был уверен, что выживет, даже несмотря на свое условное бессмертие. Но он жил. Даже не так… Он существовал. Не понимая, что твориться вокруг, не слыша чужих рыданий, из последних сил пытался разобрать мысли в голове. Се Лянь словно видел сон, ужасающий душу кошмар. Кошмар, который был явью.
Дух поветрия!
Нет! Это неправда. Я-я не… Я-я не он… Поветрие ликов… Это не моя вина! Это не моя вина! Это не было моей виной! Я-я никогда, никогда не желал подобного! Я не виноват, прошу, поверьте мне! Умоляю, доверьтесь мне!
Довериться? Как же тебе можно доверять после всего, что произошло? После всего того, что ты натворил?
Измученное тело едва дёрнулось, и послышался сдавленный хрип, заставивший новорожденного демона испуганно поднять голову и разгневаться еще сильнее от вида этих ужасных ран. Не был бы Се Лянь божеством, не был бы он вынослив, однозначно погиб бы еще после первых ударов, не говоря уже о сотне. Но сейчас волновало его лишь одно. В голове звучал голос Му Цина, и искреннее презрение, жестокая насмешка в нем заставляли желать смерти лишь сильнее.
Братик, почему же ты нас не спас?! Почему же не защитил от этих разбойников, почему же не отомстил им?! Предатель! Предатель!
Ци Жун…
Плач и крики двоюродного брата нещадно били по и без того больному сознанию. Еще пару лет назад тот был одним из самых преданных последователей наследного принца, любил и уважал его больше, чем кого-либо еще в своей жестокой жизни, но после падения государства все то восхищение и обожание сменилось лютой, необъятной ненавистью. Он сжигал его храмы, разбивал статуи, рвал портреты с такой ярости и таким почти садистским наслаждением, на которое не был способен никто другой.
Ты ужасный сын.
Ох, сыночек, что же ты натворил…
Н-нет! Отец, матушка… Я-я не… Я-я н-не…
Прежде чем принц успел закончить свою мысль, беспамятство все-таки настигло его и забрало в свои ледяные объятия. Лишь по горячей щеке скатилась еще одна скупая ледяная слеза, обжигая покрасневшую кожу. Наконец-то он смог хоть ненадолго уйти от этих жутких голосов в голове.
— Милый, милый Сяньлэ… Ах, бедняжка!
С виду заботливый голос, вопреки всем ожиданием, вовсе не был плодом разыгравшегося воображения. Едва открыв глаза, Се Лянь увидел рядом ненавистную белую маску, одна половина которой смеялась, а другая плакала. Безликий Бай бережно обнимал ненаглядного принца, поглаживая его темные волосы одной рукой.
— Ты так настрадался из-за них всех… Ты нес им дожди, не пожалел ничего, что у тебя было, не стал насылать Поветрие Ликов… И чем же эти люди тебе оплатили?
Наследный принц снова закрыл глаза, и на его красивом лице отразилось столько боли, что нельзя было описать ни одним словом. Бай Усянь усмехнулся, продолжая гладить его волосы, а второй рукой поглаживая по плечу. Голову расположил на своих коленях, после чего продолжил говорить.
— Посмотри, что они с тобой сделали. Во что они тебя превратили. Разве они сжалились? Ради того, чтобы спасти свои грешные, жалкие жизни, люди не стали считаться с твоей. Ты всегда мечтал спасти простой народ, но…
— Н-но он не заслуживал спасения… — перебив демона, произнес Се Лянь, и его голос прозвучал так тихо и хрипло, что, будь у него на то силы, он бы сам подивился тому, как звучит.
Белое бедствие молчало двадцать секунд, может, полминуты, после чего послышался довольный смешок.
— Сяньлэ повзрослел.
Холодная ладонь с плеча перешла к щеке, и нежным движением Бай стер белоснежным рукавом кровь с потрескавшихся губ, мокрых щек. Из-за маски лицо демона было невозможно увидеть, но юноша ни на минуту не сомневался, что тот очень собой доволен. И, что самое главное, еще больше доволен своим падшим божеством. Своим новым учеником.
— Спи же, мой умный мальчик. Когда ты проснёшься, больно уже не будет. Я обещаю, Саньлэ.
Се Лянь уже не обращал ни на что внимания, снова провалившись в беспамятство. Ему не хотелось жить. Ему ничего не хотелось. Только смерти. Только покоя.
Только мести.
Я заставлю вас почувствовать мою боль.
***
Боль.
Ах, эти раны так болят…
Страх.
Что это был за шум? Кто-то явился, чтобы убить меня?
Отчаяние.
У меня ничего больше нет.
Одиночество.
Я никому не могу доверять! Ну и плевать! Мне не нужен брат! Мне никто не нужен!
По темной улице шел невысокий юноша, одетый в старые, грязные лохмотья. Его худая фигура сгорбилась, а на некогда красивом лице выделялись царапины и синяки. Взгляд зеленых узких глаз не выражал ничего, кроме усталости и лютой ненависти ко всему живому. В особенности к кучке ублюдков, которые избили его за попытку украсть хлеб. Ци Жун ничего не ел уже больше двух дней, живот нещадно болел, как, впрочем, и все тело. Ноги едва двигались, но нужно было дойти до ближайшего заброшенного здания, где можно было бы спрятаться.
Бывший князь Сяоцзин осмотрелся и приметил небольшой, ветхий домишко, около которого никого не было. Кажется, хоть в чем-то ему сегодня повезло!
— А вы гните у себя в канавах… — сплюнул парень, нахмурившись и мрачно улыбнувшись.
Войдя в помещение, он сел на холодный пол и в который раз зашипел от боли и отвращения ко всему. Мерзко. Противно. Хотелось принять ванну, дабы смыть с себя всю грязь и спекшуюся кровь, хотелось наконец-то наестся, чтобы неприятные ощущения в животе и горле наконец-то перестали мучить его, хотелось залечить все царапины. И хотелось у б и в а т ь.
Больше всего на свете.
Убить, отомстить, расстерзать… Всех. Тупорылого братца, который не смог никого спасти, его таких же безмозглых родителей и жалких слуг, отвратительных юнъаньцев, которые возомнили из себя черт знает что. Они все, они!.. Куски дерьма! Тупые, уродливые, бездарные!
Ох, кто тут еще бездарность?
Мягкий, с виду нежный знакомый голос раздался где-то неподалеку. Лазурные глаза Ци Жуна расширились от шока, после чего он медленно отвел взгляд в сторону. Пред его взором предстала неказистая, потрескавшаяся статуя, явно созданная самым обычным человеком, не имеющим ни малейшего понятия о скульптурах. Вот только, несмотря на многие отличия и уродства, того, кого пытались изобразить, Сяоцзин узнал. И тут же пришел в ужас.
Это не был заброшенный дом. Это был заброшенный храм.
Брат, кого ты считаешь бездарностью? Даже самый жалкий, валяющийся в грязи, голодный простолюдин, все время в шрамах, будет лучше тебя. Ох… Так это же…
— Заткнись… — прошептал мальчик, и взгляд его начал наполняться безумием, отчаянием и чем-то еще, что он сам не мог разобрать.
Так это же ты! Посмотри на себя, ничтожество! Весь в грязи и крови! Когда ты в последний раз мылся? Ох, видят боги, как же низко ты пал, брат…
— З-заткнись… — прошипел он, начиная дрожать от гнева и медленно подбираясь ближе к статуе. На ненавистном лице застыла улыбка, и Ци Жун, не думая ни о чем, верил, что кусок глины насмехается над ним.
Впрочем, неправильно так говорить. Ты никогда и не поднимался с дна. Сын юнъаньца и моей наивной тетушки, ты родился как скот, ты умрешь как скот.
— Закрой рот!
Слезы скатились по щекам, размывая следы запекшейся крови и грязи с чьих-то сапог. Лицо юноши исказила гримаса лютой ненависти и презрения к голосу из головы статуи. Подбежав ближе, князь со всей силы врезал по улыбающемуся серому лицу. Костяшки пальцев поранились и начали истекать алой жидкостью, но Ци Жун, кажется, абсолютно не чувствовал боль. Он продолжал ударять статую, разбивая ее на все более мелкие куски, плача, крича и стараясь заглушить этот чертов смех, заставить мерзкого божка заткнуться.
Глупый, глупый братец. На что ты вообще способен? Ты не умеешь сражаться, не умеешь работать, даже писать нормально не можешь! Ни на что не способный, жалкий, поистине бездарный! И ты умрешь совсем один, в одиночестве. Никто не будет по тебе грустить точно так же, как никто не стал грустить по твоей матери.
— Заткнись!
Зажмурившись, подросток еще раз пнул кусок глины, окончательно раздробив «милое» личико. Он дрожал, плакал и пытался отдышаться после такой истерики. Голос исчез, но облегчения это не принесло. Вокруг так темно, так страшно… На холодный пол падали кровь и слезы с глухим звуком, как вдруг послышалось что-то еще.
Смешок.
И еще один.
И еще.
Этот мерзкий, наигранно нежный голос смеялся… Ублюдок продолжал насмехаться над ним… И в этот раз дело было не в статуе — голос шел буквально со всех сторон!
Ци Жун медленно сел на колени и закрыл голову дрожащими руками. Смесь смеха и плача эхом звучали в ветхом, заброшенном храме.
***
По пробуждению «милый Саньлэ» ощутил, что его раны действительно не болят, словно все произошедшее было лишь сном, крайне реалистичным и от того лишь более ужасным кошмаром. Вот только рядом все еще сидел Безликий Бай, который, только заметив, что наследный принц проснулся, сразу же потянул руки к его лицу. Обхватил ледяными ладонями нежную кожу, после чего притянул к себе.
— Наконец-то ты проснулся. Как самочувствие? — явно не ожидая ответа, демоническая тварь довольно хмыкнула, а после, пальцами одной руки вцепившись в подбородок, другую спустил вниз, сперва огладив плечо, а после худую талию.
— Т-ты…
— Что такое? Я всего лишь хочу обратить твое внимание на мой подарок. Он лучше любого оружия, подаренного Цзюнь У.
Бай Усянь похлопал по рукояти черного меча, хитро хихикая на недовольный взгляд принца. Се Лянь выбрался из цепкой хватки и с тяжёлым вздохом осмотрел храм. Пол был усеян трупами всех тех людей, которые всего несколько часов назад с удивительным воодушевлением протыкали его клинком, что ныне висел на поясе. Возможно раньше падший небожителей пришел бы в ужас от такого мерзкого зрелища, но теперь ему было все равно. Они заслужили.
Медленным и тяжелым шагом принц направился к выходу, как вдруг был прерван голосом, который так и сочился радостью.
— Постой.
Се Лянь покорно остановился и повернулся, равнодушным взглядом глядя на ненавистную тварь.
— Во-первых, ты забыл.
Монстр протянул ему белоснежную ленту, которой раньше Его Высочество закрывал свое лицо, а после оказался ею же связан.
— Во-вторых, у меня для тебя еще один подарок.
Безликий Бай, кажется, едва сдерживал хохот, пока нацеплял на лицо своего нового ученика маску, одна половина которой смеялась, а другая плакала. Она идеально подошла, словно была сделана под принца, что тут же с насмешкой отметил и сам демон. Се Лянь был готов поспорить, что еще чуть-чуть, и ублюдок захлопает в ладоши и запрыгивает от счастья.
Выйдя из храма, Се Лянь направился в сторону дома. Весь окружающий его мир, казалось, растворился. Понурив голову, юноша стянул злосчастную маску, большим пальцем поглаживая полу-улыбку. Он снял ее, однако не выбросил. Лишь отложил.
Ненадолго.