Вопросы

Уэнсдей смяла очередной лист бумаги, резко вынутый из печатной машинки, и бросила его в мусорку. Как же быть? Всё шло совершенно не по плану. Ничего не выходило. Вместо строчек о похождениях Вайпер на листе раз за разом появлялись пространные размышления, пронизанные тоскливыми нотками, от которых ей становилось лишь хуже. Всё было пронизано Энид. Даже запах комнаты, каждый уголок обветшалой кровли — всё это вызывало цепную реакцию и приводило мысли к одной беспокойной волчице. И это с каждым днём всё больше подталкивало к краю. Она вздохнула, медленно оборачиваясь на другой конец комнаты и наблюдая привычную в последнее время картину — пустоту.

Нет, Энид не съехала от неё, как тогда, на первом курсе. Всё было проще. Их отношения с Аяксом перешли на новый уровень, и от этого становилось лишь ещё более тошно. Тошно от того, что с каждым днём её улыбка становилась чуть шире, от того, что её глаза наполнялись тем чувством, которое Аддамс хотела бы видеть в свою сторону, и от того, что всем вокруг без исключений было ясно одно: эта пара испытывала взаимные чувства.

Уэнсдей сжала зубы. Всё действительно было плохо. И хуже всего было то, что с каждым днём становилось лишь сложнее. Она не знала, когда её нервы истончатся до такой степени, что даже её непоколебимая воля рухнет. И либо умрёт один бесполезный горгон, либо она сделает больно оборотню. Но терпеть это дальше сил больше не было. Она хмуро огляделась и открыла ящик стола, вынув оттуда заверенный новой директрисой и комендантом общежития документ о переведении её в другую комнату. Не самую лучшую, но зато одиночную. Самое то, чтобы спокойно доучиться последний год в Неверморе. Синклер она говорить не собиралась. Да и кому говорить? Энид даже не ночевала в последнее время в комнате. А значит, и смысла в излишних словах не было.

Аддамс встала и начала запаковывать печатную машинку. Бо́льшая часть её вещей уже были перенесены в новую комнату. Остался один чемодан и её верная машинка. В сущности Энид, наверное, даже не заметит её ухода. Она была слишком поглощена всеми этими странными отношениями с её парнем и даже перестала интересоваться тем, чем занималась медиум.

Когда Аддамс это осознала в полной мере, она ощутила то чувство, которое не ожидала. Боль и тоску. Ей потребовалось много времени, чтобы понять причину, и когда она её осознала окончательно, то это повергло в полное, беспросветное уныние, чего она совершенно не ждала от себя самой. Она любила Энид. И сделала бы всё, чтобы быть с ней… Кроме одного. И это было предательством по отношению к их дружбе, по отношению к самой Синклер. Она не могла себе позволить разрушить её счастье. И если она была счастлива с этой пародией на парня, то Аддамс не собиралась этому мешать. А потому решила просто отойти в сторону. У Энид должно быть счастье, она должна оставаться солнцем. И пусть не её, но зато нормальным. Тем самым, чего она всегда хотела.

Уэнсдей закрыла за собой дверь, погружаясь в темноту коридоров Офелия Холла. Могло показаться, что она сбегала, но это было не так. Она просто отходила в сторону, освобождая дорогу для счастья любимой ею блондинки. Аддамс понимала, что она её испортит. Рано или поздно, так или иначе, но сделает это. Поэтому лучшим и правильным выбором было просто отойти и дистанцироваться. В конце концов, что она теряла? Ничего, кроме своего разбитого чёрного сердца.

— Уэнсдей? — обеспокоенный голос прошёлся раскалённым хлыстом по спине, и она едва ощутимо вздрогнула, медленно оборачиваясь. Этого она точно не ожидала и не хотела увидеть. В нескольких шагах от неё стояла обеспокоенная Синклер, переминаясь с ноги на ногу. Её волосы были слегка растрёпаны, одежда помята, словно она собиралась в спешке. Брови Уэнсдей нахмурились. Минутного молчания и разглядывания ей хватило, чтобы понять, что происходило. Чёрное сердце сжалось от боли и понимания.

— Что? — сухо и тихо ответила она, с облегчением заметив, что собственный голос не дрогнул.

— Куда ты уходишь со своими вещами? — оборотень нахмурилась. На её лице промелькнула целая гамма эмоций, бо́льшая часть из которых была непониманием.

— Я ухожу в свою комнату, в которую переехала два дня назад.

— Что? Почему я об этом ничего не знаю?

— Наверное, потому, что тебя не было в комнате последние несколько дней.

— Ты должна была мне сказать!

— Я. Тебе. Ничего. Не должна, Синклер.

— Ч-что? Но как же… Мы же ведь подруги!

— Подруги? — Уэнсдей хмыкнула, чувствуя, как к горлу подступила желчь. И Энид явно это заметила. Она непонимающе хлопала своими голубыми глазами, силясь разобраться, в чём дело. И, пока она не начала винить себя, Аддамс решила расставить точки над «i»: — Скажи мне, «подруга», кто тебе сказал, что я тут? Дай угадаю: это была Йоко. Её комната на этаже, который я уже прошла, так что она могла меня видеть. И спустя несколько дней ты в спешке выпрыгиваешь из постели своего парня, чтобы догнать меня сейчас? Я думала, что ты более аккуратна в этих вещах.

Энид начала густо краснеть, пытаясь поправить растрепавшиеся волосы и одежду, и от этого осознания в груди Аддамс что-то больно ударилось о рёбра. Невыносимо. Отвратительно. В кои-то веки она была не рада тому, что оказалась права. Уэнсдей еле слышно вздохнула, прикрывая глаза на секунду. Это удушало, убивало, разрывало её на части. Но она держала себя в руках.

— Уэнсдей, при чём тут мои отношения с Аяксом? — сбивчиво попыталась оправдаться блондинка, силясь казаться обиженной на подобное замечание.

Аддамс горько усмехнулась, отводя взгляд в сторону и набирая воздуха в лёгкие, который казался сейчас наполненным гарью.

— Ни при чём, Энид. Так просто будет лучше.

— Почему? — терпение волчицы явно начало заканчиваться, и она сделала шаг навстречу мрачной фигуре, но та отступила на такое же расстояние вглубь коридора, сохраняя между ними дистанцию. Синклер застыла, понимая, что нарушает чужие границы, а она этого никогда не любила делать.

— Почему? — Уэнсдей вздохнула. Может быть, было действительно проще сказать уже правду. Она сжала кулаки и взглянула на блондинку. Видимо, что-то было такое в её взгляде, что заставило её «подругу» вздрогнуть и испуганно громко сглотнуть, прижав руки к груди. — Потому что, Энид, я люблю тебя. И мне невыносимо находиться рядом с тобой, когда ты наслаждаешься счастьем с другим человеком. Мне отвратительна сама мысль о том, какие чувства я к тебе испытываю, и ненавистна идея о том, чтобы как-то ими на тебя давить. Поэтому я ухожу.

— Ч-что? — голубые глаза ошарашенно распахнулись, неверяще уставившись на девушку напротив, а в светлой голове Энид никак не укладывалось ни единой мысли о том, что сейчас произнесла Аддамс. — Но… Но, Уэнсдей… Я. Я не могу… В смысле, я никогда даже не думала о том, чтобы…

— Я знаю, — сухо ответила медиум, перехватывая ручку сумки с печатной машинкой поудобнее и разворачиваясь обратно в том направлении, в котором шла. — Мне от тебя ничего не нужно. Не беспокойся на этот счёт.

— Но как же… Я думала, мы подруги, — промямлила Энид, ощущая звон в собственных мыслях и пустоту в голове. Она не понимала, как это вообще было возможно. Не знала, не думала, не чувствовала того, что подобное вообще могло с ней произойти.

— Больше нет. У тебя нет нужды на этот счёт переживать. Просто держись от меня подальше, — пожала плечами брюнетка, не оборачиваясь и уходя прочь. Она знала. С самого начала знала, что эти глупые чувства были невзаимными. И никогда не будут. Не было ни одной причины даже надеяться. Тем более что «надежда» была просто ложью для слабаков.

— Постой, Уэнсдей! Погоди! — блондинка быстро добежала до уходящей девушки, которая даже не остановилась и не повернула к ней головы. Синклер это взбесило. Она резко ухватила брюнетку за локоть, останавливая и разворачивая к себе. — Да погоди же ты! Ты просто так уйдёшь —после того, что сказала?!

— Убери руки, — голосом Аддамс можно было замораживать океаны и котлы в аду. И Энид инстинктивно отшатнулась, убирая ладонь с чужого локтя. А Уэнсдей резко обернулась, вперив в неё взгляд своих чёрных глаз, похожих в этот момент на два провала в голодную бездну.

— Ты… Ты не можешь так поступить со мной… — проскулила блондинка, не зная, за что ещё можно ухватиться. В её груди горела обида напополам с непониманием и отказом принимать это.

— А ты? Что ты можешь? — Уэнсдей сделала шаг вперёд, заставив оборотня отшатнуться к стене. Зубы Аддамс сжались, а на щеках выступили желваки. Её голос упал до опасного шёпота. — Ты можешь бросить своего бесполезного парня и быть со мной? Нет, Энид. Не можешь. Ты можешь принять мои чувства, Энид? Нет, не можешь. Ты вообще могла хоть раз представить себя со мной? Нет, Энид.

На глазах оборотня выступили слёзы, и она шмыгнула носом.

— Разве мы не можем остаться друзьями и без этого?

— Нет, Энид… Не можем. Ты не сможешь. Я не смогу, — она отошла назад и подхватила брошенную сумку снова. — Ты никогда через себя не переступишь, а мне не нужна твоя жалось и сочувствие. Мне не нужна эта нелепая обходительность, которой ты так охотно делишься со всеми. Просто… — она тяжело вздохнула, отводя взгляд. — Просто оставь меня в покое и живи своей жизнью, в которой мне не место.

— Но как же… Почему ты не можешь просто дружить со мной, как раньше? Разве плохо быть просто подругами? — Энид уже плакала во все глаза. Она не понимала, почему это происходит. Она не понимала, почему они не могут остаться просто друзьями. Это ведь не так сложно.

— Потому что мне не нужны друзья, — тихо ответила Уэнсдей, обернувшись, и в этот момент от этого взгляда сердце Энид замерло и ухнуло вниз. Столько боли она ещё никогда не видела в этом безразличном взгляде. — Мне нужна ты. А это невозможно.

Синклер медленно сползла по стене, захлёбываясь слезами, пока мрачная фигура исчезала в темноте коридоров и её шаги не перестали быть слышными вовсе. Она понимала. Ей нечего было сказать Уэнсдей. Она ничего не могла ей дать. Не могла ответить на её чувства, не могла принять этого. Ей было больно и обидно, сродни ощущению предательства. Оборотень просто не понимала, почему всё сложилось именно так. Она ведь прекрасно сознавала то, что Аддамс была права. Она никогда не сможет дать ей то, чего она хотела. И всё, что ей сейчас оставалось, — это принять решение Уэнсдей, хотя бы из уважения к ней. Даже несмотря на то, что ей было больно.

Спустя какое-то время она едва нашла в себе силы встать. Сейчас ей требовалось хоть какое-то утешение и чьи-то объятия. Всё произошедшее выбило её из колеи, так что она не понимала, что ей делать. И, кое-как собрав себя, она повернулась, возвращаясь в комнату Аякса. Энид не хотела думать. Она отказывалась это признавать. Ей нужно было утешение. Впрочем, как и всегда. И другого выхода она просто не знала. А верным это было решением или нет, ей сейчас было неважно.

***

Назойливый стук в дверь продолжался уже полчаса. Уэнсдей, как отличный знаток разного вида пыток, явно ощущала, что ещё немного — и подобное она будет готова признать одним из изощрённых видов издевательств над психикой. На самом деле она давно бы уже переломала все пальцы тому, кто так измывался над тишиной её новой одиночной комнаты, которая была больше похожа на карцер, что, в принципе, ей только нравилось. Вся проблема была в том, что она прекрасно понимала, кто именно был за дверью.

Вещь, сидевший на краю её стола, нерешительно дёрнул пальцами, словно пытаясь что-то сказать. Он всё понимал. Не поддерживал, но понимал. Однако помочь ничем не мог, и это расстраивало его с каждым днём всё больше.

Стук снова возобновился, и Аддамс закатила глаза к потолку. Она, можно сказать, почти искренне верила в то, что до чёртовой блондинки дойдёт всё с первого раза. Однако это было не так. И это и радовало, и раздражало одновременно. Почему она никак не могла оставить её в покое? Что ещё она непонятно объяснила Синклер, что до неё никак не дойдет простой смысл фразы «мы — не друзья»?

Уэнсдей села за свой стол перед печатной машинкой и попыталась в очередной раз абстрагироваться от происходящего. Однако шли минуты, тянулись словно раздражающий метроном, с почти регулярной частотой перемежаясь со стуком в дверь.

Аддамс вновь резким движением вырвала из печатной машинки очередной исписанный лист, безнадёжно испорченный. Снова. Ещё один комок смятой бумаги отправился в мусор. Медиум вздохнула, чувствуя, как дёргается веко её левого глаза от нарастающего раздражения. Это чувство было отвратительным. Глупая, не свойственная ей надежда никак не хотела подыхать под натиском всех логичных фактов, всех доводов и выводов, всех без исключения более чем очевидных признаков того, что то, чего хотело некстати ожившее чёрствое сердце, попросту не могло получить. Взаимности. Это было ясно, как то, что небо было голубым, днём светило солнце, а ночью его сменяла луна. Закон природы своего рода. И он гласил одно: Энид Синклер ей не принадлежала, не принадлежит и не будет никогда принадлежать.

Она устало опустила голову вниз, уперевшись лбом в прохладную поверхность стола. Аддамс чувствовала эту горечь, затапливающую её, словно отборный яд, вот только это было совсем неприятно.

***

Медиум пыталась отдалиться как можно быстрее, выстроить между ними стену, и попытаться выжить в чёртовом Неверморе. Вот только проклятущая Синклер, похоже, не поняла ни черта с той их встречи поздно вечером в коридорах Офелия Холла, ведь на следующий же день попыталась сделать вид, будто ничего и вовсе не произошло, беззаботно подойдя к ней на завтраке. Казалось, что её вовсе не беспокоил прошедший день. И на мгновение медиум даже почувствовала облегчение, вызванное едва живой надеждой. Может быть, всё-таки не так всё плохо и есть хоть крохотный шанс?

Однако одного взгляда на свою бывшую соседку Аддамс хватило, чтобы почувствовать, как вся кровь мгновенно вспенилась в её жилах, словно сменившись жидким азотом, и вымораживая всё естество до самой последней клетки тела. На шее Синклер был отлично виден уже фиолетовый синяк, происхождение которого было логичным, как день. Уэнсдей почувствовала, как её затошнило. Такого с ней не происходило с четырёхлетнего возраста, когда она попробовала впервые бабушкин отвар. На мгновение зрение помутилось и слава Дьяволу, что в этот момент она сидела за столом во внутреннем дворе, потому что мир покачнулся. Ей потребовались непростительно долгие пятнадцать секунд для того, чтобы взять организм под контроль снова, и она могла только вздохнуть с облегчением от того, что хотя бы позорно не потеряла сознания на глазах у всех этих отвратительных подростков, сгрудившихся вокруг их стола. И, кажется, никто не заметил, что с ней в этот момент что-то было не так. Стараясь усилием воли заставить лёгкие вновь работать, она медленно встала с места и ушла прочь, несмотря на то, что в спину ей полетело несколько кликов и возгласов.

Это был первый раз, когда безупречная Аддамс пропустила все занятия за день, не явившись ни в одну аудиторию.

***

Уэнсдей медленно прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться хоть немного. Но у неё почти ничего не выходило. В тот день она ошиблась в том, что думала, что никто и ничего не заметил. Потому что на следующий день, когда дисциплинарный директор заставил её выйти из своей новой комнаты, она почти сразу же наткнулась на непривычно хмурую вампиршу. Аддамс хотела её проигнорировать, но Танака оказалась немного быстрее.

***

— Я не хочу вмешиваться в ваши отношения, но хочу сказать, что подобное — слишком даже для меня.

— Не понимаю, о чём ты, Танака, — сухо ответила Уэнсдей, не сбавляя шага и даже не повернув головы к следующей от неё сбоку девушке. Вампирша как-то странно на неё покосилась и раздражённо выдохнула.

— Аддамс, — она остановилась, спокойно застыв посреди ещё пустого коридора кампуса. — Я не идиотка. И у меня есть глаза.

— Занятно, я думала, что ты слепая, — презрительно огрызнулась медиум, намереваясь разорвать этот неприятный разговор здесь и сейчас.

— Это об Энид, — так же сухо, как и сама Аддамс, и совершенно нетипично для вампирши произнесла Танака, спокойно наблюдая за тем, как остановилась едва не ушедшая прочь медиум. Уэнсдей еле слышно вздохнула.

— Что тебе известно?

— Мне? — Йоко впервые усмехнулась за это время, но улыбка у неё вышла похожей на жуткий оскал. — Мне известно, что вчера утром за завтраком ты не дышала полторы минуты. И твоё сердце… Уэнсдей. Оно не билось. Я почти начала подниматься из-за стола, чтобы позвать помощь, потому что никто не обратил на это внимание, пока ты не моргнула, — вампирша вздохнула, нервно взъерошив свои волосы. — Нежить — это мы, вампиры, Аддамс. Не ты. Ты — живая, так что подобное не просто не типично, но и крайне опасно…

— Какое отношение это имеет к тебе? — стараясь держать себя в руках и не подать виду, проговорила Уэнсдей, поправляя сумку на своём плече.

— Ко мне-то? Никакого. Ну, кроме того, что я знаю о вашем разговоре с Энид. И… — Йоко вымученно вздохнула. — Я пришла сказать тебе, что ты можешь рассчитывать на меня, если тебе потребуется любая помощь. Я по достоинству оценила твой поступок. К сожалению, Синклер этого не поняла.

Аддамс замерла на секунду, а потом снова развернулась, встречаясь глазами с Йоко, и вампирша ощутила, как её собственное мёртвое сердце сжалось под этим тяжёлым, словно могильная плита, взглядом.

— Йоко. Чей ты друг? — холодно спросила Уэнсдей, а по спине Танаки пробежались ледяные мурашки. Она медленно и сухо сглотнула, прежде чем ответить.

— Энид.

— Вот именно, — во взгляде Уэнсдей горели угли тысячелетних костров и всё презрение мира. Она чуть дёрнула подбородком и отвернулась, вновь продолжив свой путь, оставляя за спиной ошарашенного и сбитого с толку вампира, которая ещё нескоро смогла собраться с разбежавшимися прочь мыслями.

***

Стук за дверью возобновился, словно тот, кто это делал, засекал по секундомеру временные промежутки — безупречно ровные до такой степени, что спустя час Уэнсдей уже начала думать о том, что за дверью кто-то установил механизм с таймером и никакого человека там не было. А уж оборотня и вовсе.

Вещь беспокойно постучал пальцами по столу.

— Я знаю, Вещь. Так не может продолжаться, — вздохнула она, медленно поднимаясь со своего места и поворачиваясь к двери. Она сжала кулаки, чувствуя, как на внутренней стороне ладони вновь заныли незажившие рубцы от пробитой кожи собственными ногтями ещё неделю назад, в то злосчастное утро после того разговора в коридоре. Аддамс медленно набрала воздуха в лёгкие и подошла к двери. Стук тут же прекратился. Тот, кто был за этой преградой, отлично слышал её шаги.

— Уэнс? Мы можем поговорить?

Аддамс прикрыла глаза.

— Нет. Уходи, Энид.

За дверью послышалась возня, будто кто-то поднимался с пола.

— Я не уйду, пока мы не поговорим.

— Мне казалось, что я уже всё сказала.

— Зато я не сказала! — в голосе, приглушённом дверью, послышалось раздражённое рычание. Уголок губ Уэнсдей чуть дёрнулся вверх. — Почему ты так со мной поступаешь? Что я тебе сделала?

Медиум тяжело вздохнула.

Как сложно.

Как больно.

— Энид, — спокойно ответила она. — Я всё тебе объяснила, что в моих словах тебе было непонятно?

— Да всё! — раздражённо ответила ей Синклер из-за двери. — Почему ты решаешь за нас обеих?! Я думала, что хотя бы на моё мнение тебе не плевать! Почему мы не можем просто вернуться к началу?

— Так и есть. И это именно потому, что мне не плевать. Впрочем, это уже не важно.

— Важно, чёрт бы тебя побрал!

— К твоему сожалению, метафизический чёрт состоит со мной в дальнем кровном родстве. Так что это нелогичное утверждение.

— Я серьёзно, Уэнс! Ты просто взяла и односторонне расторгла нашу дружбу, просто потому что решила, что так будет правильно, не спросив даже моего мнения на этот счёт!

— Дружбу? — глаза Аддамс сощурились. — Ты, кажется, вообще не понимаешь ни значения этого слова, ни значения слова «любовь», Синклер.

— Я всё прекрасно понимаю! Йоко тоже лесбиянка, это не мешает нам дружить, и я так же люблю её, что здесь не так?

— Не сравнивай нас. Это разные вещи, — Аддамс почувствовала, как к горлу подступил неприятный комок. Энид только что поставила её в один ряд с вампиром, что было почти унизительно. Настолько, что она даже пожалела о том, что в какой-то момент даже почти прониклась уважением к Танаке.

— Тогда какого хрена ты не учла моё мнение, Аддамс?! — голос Энид уже сорвался на рык, но почти сразу же оборвался, потому что дверь резко открылась, явив на своём пороге ту, чьи глаза сейчас были похожи на две мутные стекляшки. Оборотень непроизвольно закрыла рот, с тревогой оглядывая бывшую «подругу».

— А ты? Ты учла моё мнение, Синклер? Судя по тому, что ты здесь, так отчаянно пытаешься добиться этой встречи, тебе — плевать. Ты не понимаешь, что мне больно тебя видеть каждый день, — она шагнула вперёд, и оборотень испуганно отшатнулась. — Ты не знаешь, каково это, когда сердце останавливается, едва ты попадаешься мне на глаза, — Энид в каком-то подсознательном страхе отступила ещё на шаг. — Тебе абсолютно всё равно на то, что я чувствую, на то, как твоё присутствие рядом убивает меня каждую секунду, на то, как я не могу дышать, видя тебя рядом с этим тупоголовым ублюдком и его следы на тебе. Для тебя затмившее твой крошечный мозг слово «дружба» важнее моей жизни, и ты этого даже не понимаешь. Так о какой вообще дружбе между нами ты говоришь, когда тебе НАСТОЛЬКО на меня плевать?

— Уэнс… — начала было Синклер, не смея поднять взгляда, искренне боясь сталкиваться с жуткими, по-настоящему сейчас жуткими глазами Аддамс.

— Уходи. Просто оставь меня в покое, — она вздохнула, прикрывая глаза и закрывая за собой дверь. Её голос отразился эхом по безлюдному коридору старого крыла кампуса, где и так почти никто не жил. — Ради так называемой «дружбы» просто оставь меня в покое. Если я тебе вправду важна хоть немного, — прошелестел чуть надломленный голос так тихо, что Энид едва смогла расслышать сквозь грохот собственного сердца в груди. Наконец она начала понимать. И это осознание выбило у неё землю из-под ног. Она медленно села на пол.

Вот, значит, как.

Она действительно не понимала. Не осознавала, не чувствовала. Не признавала.

В этот момент Энид вдруг полностью осознала всё, что она сказала. Всё, что сказала и сделала Уэнсдей. И теперь действительно не знала, что ей со всем этим делать. Ведь, судя по всему, на этом всё действительно заканчивалось. Синклер сжала кулаки. Вот так вот просто — «оставь меня в покое»? Энид всхлипнула, при этом хмурясь. А сможет ли она это сделать?

В голове всплыли слова Уэнсдей, когда она её так же спрашивала в тот вечер, сможет ли она её принять. И сейчас Энид поняла, что не знает. По-настоящему не знает. Ещё неделю назад она бы сказала честно — не сможет. Но теперь грань словно стала тоньше и она наконец смогла увидеть в отражении эмоций другого человека собственное лицо, поступки, слова. И ей стало по-настоящему за них стыдно. Как давно? Как долго она этого не замечала? Сколько времени она упорно старалась оставаться слепой, живя в собственном мирке?

И как теперь всё это исправить?

Энид вновь сдавленно всхлипнула, обнимая собственные колени и стараясь унять охватившую её дрожь, пришедшую со всем осознанием.

А имела ли она вообще на это право?

***

— Мне казалось, мы всё обсудили… — Уэнсдей вздохнула, незаметно сжав лямку рюкзака на плече. Ни одна мышца на её лице не дрогнула, несмотря на то, что внутри всё переворачивалось и горело синим пламенем. Она только недавно смогла чуть легче выдохнуть, ведь почти месяц Синклер уважала её границы и решение, а потому старательно держалась поодаль, избегая даже просто попадаться на глаза Аддамс, и медиум уже почти даже понадеялась на то, что она сможет окончить Невермор хоть как-то… Однако почти месяц спустя Энид встретила её возле дверей её новой комнаты.

— Я понимаю, мне очень жаль, что я снова втянула тебя в этот разговор, которого ты не хочешь, — Энид почти скулила, не находя в себе сил посмотреть бывшей «подруге» в глаза. Она нервно теребила пальцами рукава форменного пиджака, стараясь унять собственное разбушевавшееся сердце, что, кажется, отстукивало на огромной скорости азбукой Морзе сигнал «S.O.S» всему, что могло его услышать. На её щеке красовался свежий пластырь.

Энид долго не могла понять. Осознать. Разобраться в происходящем. Она всегда гордилась своей способностью к тому, чтобы принимать людей такими, какие они были на самом деле. Но в случае с Уэнсдей она просто не могла этого сделать. И ей потребовалось время для того, чтобы наконец прочувствовать всё в полной мере и прийти к выводам, почему в этот раз эта её способность дала сбой. И, честно говоря, она бы скорее всего не смогла понять, если бы не один случай…

***

— Энид, нам надо поговорить, — голос Йоко казался каким-то странным, и оборотень даже оторвалась от своего обеда, удивлённо воззрившись на весьма мрачную подругу, что было крайне нетипично для вампирши. Синклер напряжённо сглотнула.

— Что-то случилось? — Энид чувствовала, как на душе снова заскребли кошки, потому что краем глаза заметила мелькнувшую на заднем плане фигуру в чёрном. Она на автомате сдвинулась чуть вбок, чтобы стоявшая перед ней подруга заслонила её собой. Ей до сих пор было очень стыдно и неуютно, и она изо всех сил старалась делать то, что сказала ей Аддамс. Избегать её и не попадаться на глаза. Хотя это и оказалось очень сложным.

Танака чуть приподняла бровь, проследив за движением подруги, и обернулась в том направлении, куда она только что смотрела. Заметив исчезающую в темноте коридора спину в единственном на весь Невермор чёрном пиджаке, она сжала зубы.

— Так и знала, — недовольно проворчала Йоко, вздыхая и упирая руки в бока. Она хмуро посмотрела на блондинку, что в этот момент, казалось, всеми силами пыталась стать как можно более незаметной. — Вам с ней стоит уже поговорить.

— Я пыталась. Дважды, — вздохнула Энид, сразу понимая, о чём и о ком была речь. За последние недели она устала и уже даже не пыталась ничего скрывать. После короткого и весьма холодного разговора с Бьянкой она наконец поняла, что единственной в этой ситуации, кто ничего не замечал и не понимал до самого конца, была она сама. Неприятной неожиданностью для неё оказалось то, что Барклай незаметно встала на сторону Аддамс. И Дивина… И даже Йоко. Сначала она злилась и не понимала, почему её друзья вдруг от неё отвернулись, но спустя время наконец осознала. Ребята на самом деле не пытались дружить с Уэнсдей и защищать её. Они просто понимали ситуацию и старались не лезть, однако сдержать собственного мнения не могли. В результате их отношение к блондинке ощутимо стало прохладнее.

Танака вздохнула, раздражённо потерев переносицу пальцами, а затем села рядом с оборотнем. Время ужина почти подошло к концу, и во дворе пятиугольника почти никого не осталось. Энид уже пару недель как приходила самой последней, чтобы избежать встречи и с друзьями, и с Уэнсдей, да и в принципе ей просто хотелось побыть одной.

— Подумай вот о чём, щеночек, — вдохнув, начала вампира, глядя куда-то в сторону. — Чего ты ждёшь вообще от отношений?

— Если ты про Аякса, то…

— При чём тут Петрополус? — нахмурилась вампирша, прекрасно зная, о чём сейчас думает блондинка. — Я вообще о том, что ты имеешь в виду под словом «отношения». В общих чертах, так сказать.

Энид моргнула и чуть наклонила голову вбок. Что за странный вопрос? Она чуть нахмурилась, отводя взгляд в сторону и пытаясь собраться с мыслями. Если Йоко об этом спрашивала, то, наверное, она имела в виду что-то конкретное.

— Я не очень понимаю, что ты хочешь от меня услышать, — насупившись, проговорила Синклер спустя пару минут молчания, но так и не найдя, что ответить подруге.

— Вот именно, — вздохнула Йоко. — Ты даже сама не знаешь, что такое на самом деле эти самые нормальные «отношения».

— Раз ты такая умная, то ответь на этот вопрос сама, — недовольно сморщила нос Энид, поджимая губы.

— А это просто на самом деле, — как-то криво усмехнулась Танака, наконец повернув голову к подруге. — Скажи, Аякс помнит дату вашей встречи? Твой день рождения? Он знает, что ты не любишь рэп, который он слушает? Он в курсе, как называется группа твоих любимых корейцев, которых она назвал «переодетыми девчонками»? Или он, может быть, помнит, что ты не пьёшь кофе, а предпочитаешь чай из-за своего обоняния? О, а может быть, он зовёт тебя потусоваться со своими друзьями каждую пятницу? Что-то не помню такого… — Йоко хмыкнула, заметив, как подруга потупила взгляд. — Или вот тебе вопрос попроще, — Танака нахмурилась. — На Рождество он подарил тебе серый стакан для кофе… из ближайшего магазина, потому что забыл про подарок. А какой твой любимый цвет, не напомнишь? Розовый, Энид. Весь кампус об этом знает.

— Ты не понимаешь, Йоко, он просто рассеянный, для его вида это нормально, — Энид чувствовала, что начинает закипать.

— Хорошо, — примирительно подняла руки Йоко, останавливая подругу. — Тогда скажи мне, какая любимая книга Уэнсдей? Любимый запах? А, и напомни мне день, когда она приехала в Невермор.

— Ха! Да это просто! Любимая книга Уэнс — это «Сотня самых неразгаданных преступлений века» Энтони Купера, она у неё даже в специальной обложке лежит в ящике стола, в который даже Вещь не может забраться. Запах — чёрная смородина с ежевикой и шалфеем; это даже не духи, между прочим, а мыло, которое ей присылает из особняка Бабушка. А дата — четвёртое сентября две тысячи двадцать второго года.

— Время, наверное, тоже помнишь? — ехидно расплылась в улыбке Йоко.

— Конечно! Час после полудня… — Синклер довольно усмехнулась, но, встретившись с внимательным взглядом вампирши, она запнулась. Улыбка с лица Энид начала медленно пропадать, в голове тут же тревожно зашумело.

— Ну, знаешь, про запах я, например, понятия не имела. Про книгу — не удивлена, а вот время не помнит, наверное, никто вообще, — вставая с места, как-то натянуто улыбнулась Танака. — Держу пари, что, если бы был конкурс, в котором надо было ответить на все вопросы друг про друга, вы бы с Уэнс его выиграли.

— Что ты… — начала было Синклер, но сама же замолчала, вдруг уставившись в пустоту и погрузившись в собственные мысли.

— Это просто пища для размышлений, Энид. Подумай об этом, — бросила на прощание вампирша и удалилась куда-то в сторону общежития. А Энид просто осталась сидеть на своём месте и пялиться в никуда, напрочь забыв об ужине.

Тем вечером она зашла к Аяксу и, кое-как отмахнувшись от его весьма недвусмысленных намёков, стараясь сильно не акцентировать внимания, словно в шутку спросила пару вопросов из тех, что задала Йоко. И её разочарованию не было предела. Словно все розовые очки слетели с неё разом, как и пелена её убеждений. Энид только чудом смогла сдержаться и просто ушла к себе в комнату, стараясь держать себя в руках и не разреветься по дороге от охватившего её чувства обиды.

Но, когда она зашла в её теперь одноместную комнату, взгляд упал на пустую и тёмную половину, на одинокий пустой стол. Она медленно подошла к нему и провела пальцами по запылённой поверхности, безошибочно находя пару длинных, едва заметных борозд, оставшихся от ногтей Вещи, когда Уэнсдей пыталась запихнуть его в ящик стола. Чуть сдвинув руку в сторону, нащупала еле заметную выемку от ножки печатной машинки, когда медиум неудачно её поставила, слегка уронив одним углом, и долго еле слышно ругалась себе под нос на незнакомом Синклер языке.

Губы Энид тронула едва заметная улыбка, и она прикрыла глаза, вздыхая. Краем сознания она начинала понимать то, что имела в виду Йоко. И это разбивало ей сердце на мелкие кусочки.

***

— Я... — замялась Энид, отводя глаза в сторону. Она прекрасно знала, что у Уэнсдей сейчас нет никаких дел, а писательский час должен был начаться нескоро. Она глубоко вздохнула, на мгновение прикрывая глаза, и выпрямилась, чуть заметно нахмурившись. — Я обещаю, что это последний раз. Прошу тебя, просто ответь на пару моих вопросов, Уэнс… Можно?

Аддамс медленно моргнула, не осознавая, что вновь задержала дыхание. Воздух в лёгких словно пульсировал, но она смогла медленно и незаметно выдохнуть. Что хотела от неё Синклер? Неужели ей снова придётся повторять всё заново? Она не была уверена, что в этот раз выдержит. Но медленно кивнула, пытаясь рассмотреть в голубых глазах напротив какую-то подсказку.

— Когда у меня день рождения?

— Энид, в чём…

— Уэнсдей, пожалуйста. Просто ответь.

Аддамс недоумённо моргнула, чуть склонив голову вбок. Какого чёрта?

— Двадцать восьмого июня две тысячи шестого года, за четверть часа до полуночи.

Синклер поджала губы и медленно сглотнула. Она чувствовала, как чуть защипали в уголках её глаза, но с силой вцепилась собственными пальцами в рукава пиджака.

— Ты знаешь, как называется моя любимая группа?

— Корейцы? «Севентин», если я правильно помню это безвкусное название. Энид, что за странные вопросы?

— Моя группа крови?

— B+. Энид, в чём дело?

— Мой любимый цвет и марка духов?

— На самом деле голубой и марка — «Звёздная клубника» Бокард.

— Окей, последний и самый сложный. Чего я боюсь на самом деле?

— Энид, какого чёрта?!

— Уэнс, прошу тебя…

Аддамс чувствовала, как в раздражении у неё дернулось веко левого глаза. Она втянула носом воздух, складывая руки на груди и глядя на оборотня убийственным взглядом.

— На самом деле ты боишься мышей даже больше, чем пчёл. А ещё темноты, — она медленно вздохнула. — Я больше не отвечу ни на что, пока ты не объяснишь, какого Дьявола происходит.

Оборотень шумно вздохнула, вдруг ощущая, как с плеч сваливается тяжесть. Такая Уэнсдей была ей, безусловно, знакома и привычна. Даже слишком. Синклер дёргано улыбнулась, наконец встретившись взглядом с этой невозможной девушкой. Аддамс почувствовала, как по её спине прошлись мурашки от этого взгляда, а в лёгких затвердевает воздух.

— Пожалуйста, прости меня за всё, что я тебе наговорила раньше, — блондинка вздохнула, ощущая, как в груди всё сжимается, а на глаза наворачиваются слёзы. — Я… я не понимала ни черта, Уэнс. Прости меня, я самый глупый человек на свете… Пожалуйста, прости…

Уэнсдей, сама не до конца сознавая, в чём дело, протянула руку вперёд, успевая перехватить начавшую уже во все глаза рыдать блондинку, которая тут же вцепилась в неё, словно утопающий — в спасательный круг. Внутри Аддамс переворачивались города и рушились стены возведённых ею замков отчаяния, крошились на мелкие кусочки костяные иглы защитных баррикад и остовов дверей. Она неуверенно, как в тот день, обняла блондинку в ответ, оглушённая её рыданиями на собственном плече и постоянными просьбами о прощении. Уэнсдей не понимала ничего из того, что происходило, словно пребывая в шоке и боясь спугнуть плачущую девушку. Её прикосновения обжигали, и медиум на мгновение поймала себя на мысли, что будет рада, если её кожа отслоится, — она с благодарностью вытерпит эту пытку, лишь бы не нарушать мгновение, когда её сердце ухнуло куда-то вниз, пробив на своём пути все слои реальности, достигая самых глубин ада в одно мгновение.

Спустя минут десять Синклер наконец смогла успокоиться и чуть отстраниться, тем не менее не разжимая объятий, чем заставила Аддамс напряжённо замереть.

— Мне… Мне жаль… Мне так жаль, Уэнсдей, — всхлипывая, произнесла Энид, волосы которой были в беспорядке и прилипли к мокрой щеке. Пальцы Аддамс неуверенно дёрнулись вверх, и она медленно подняла их к щеке оборотня, аккуратным движением убирая с её лица растрепавшиеся пряди.

— Почему несколько глупых вопросов довели тебя до такого состояния? — тихо спросила она, ловя взгляд покрасневших от слёз глаз и только сейчас осознавая, насколько близко они были друг к другу, но не решаясь даже пошевелиться. Всё её тело и разум были против этого.

— Ты права… Глупые вопросы, — гнусавым голосом выдавила блондинка, попытавшись улыбнуться, что вышло у неё очень плохо. — Сможешь ли ты меня простить когда-нибудь?

— За что? — непонимающе уставилась на неё в ответ медиум, ощущая полную пустоту в собственных мыслях и понимая, что просто слушала этот голос. Просто смотрела на неё. Просто чувствовала её объятия. И ей было всё равно: на смысл, причины и обоснования. Ей просто хотелось быть рядом.

— … — Энид чуть отстранилась, заметив в чёрных глазах напротив на мгновение мелькнувшее недовольство этим фактом. Она усмехнулась, чуть сильнее сжав руки на чужой талии и услышав, как судорожно втянула носом воздух девушка в её руках. Синклер криво усмехнулась, осознавая всё это разом. — За то, что была самой тупой девушкой в твоей жизни.

— Энид… — начала было Аддамс, но договорить не успела.

— Дай мне договорить, Уэнс. Пожалуйста, — просящим взглядом посмотрела на неё блондинка, и медиум, сжав губы, медленно кивнула. — Я прошу у тебя прощения за все те слова, что я тебе ранее сказала. Я не понимала, не хотела понимать, не видела того, что ты мне честно, как всегда, пыталась объяснить, и за это я прошу у тебя прощения. А ещё за то, что я так поздно осознала, что мне действительно важно и дорого… — На последних словах оборотень запнулась, чуть потупив взгляд вниз, но уже через секунду решительно кивнула и серьёзно уставилась в слегка расширенные от удивления чёрные глаза девушки.

— На самом деле это просто, — усмехнулась она, вспоминая слова Йоко. Дело ведь было не в дурацких вопросах. Не в том, что и кто друг о друге знал. Всё дело было в том, что между двумя людьми «в отношениях» самым важным были взаимность и желание знать. Желание понимать, желание говорить и принимать. И это было между ними с самого начала. — Послушай, я знаю, что это крайне странно… Но не могла бы ты дать мне шанс всё исправить?

— Ч-что? — Аддамс моргнула. Все её силы уходили на то, чтобы просто собрать все разбегающиеся мысли и вообще понимать, о чём говорит Синклер. Она впервые столкнулась с этим странным феноменом, когда всё её естество, её тело и мозг просто отказывались себя контролировать в объятиях этой девушки. Уэнсдей ощущала себя крайне глупой, расклеенной и до омерзения податливой, что выводило бы её из себя, будь она хоть немного в более адекватном состоянии.

— Я спрашиваю, дашь ли ты мне шанс всё исправить?

— Энид, мы не…

— Не подруги. Да, — кивнула блондинка, чуть подаваясь вперёд, не разрывая зрительного контакта между ними. — И больше не будем. Никогда, — её губы коснулись виска медиума, которая почти в ужасе замерла, задержав дыхание. Оборотень мягко улыбнулась. — Потому что… я тоже больше не хочу быть твоей подругой. Если ты не против, я бы хотела стать бо́льшим.

Сердце Уэнсдей сделало смертельный кульбит и поспешило снова пробить себе путь через рёбра, намереваясь вновь заглянуть на огонёк к Дьяволу на самый нижний уровень ада. Горло словно сдавило раскалённым обручем, и она почувствовала, как задыхается.

— Ты имеешь в виду… — мысли медиума наконец начали складываться воедино, сформировывая общую картину происходящего. — А как же твой…

— Аякс? Ты совсем ничего не слышишь вокруг себя, да? Мы расстались неделю назад. Правда, дошло до него только вчера, — флегматично пожала плечами блондинка, сдувая с глаз упавшую чёлку светлых волос. Пальцы Аддамс сжались на её плечах, а взгляд упал на пластырь на щеке. Чёрные брови тут же сошлись к переносице, а в голосе прозвучал холод.

— Это он сделал?

— Что? — Энид недоумённо приподняла брови, чутко уловив изменение настроения. — А, нет, это случайно отскочил кусочек стены мне в лицо. Я не рассчитала силу.

— Стены?

— Ну… Возможно, в нашей комнате теперь нужно немного ремонта. Почти… Чуть-чуть.

— Энид.

— Ну, возможно, надо отреставрировать колонну.

— Энид…

— Хорошо, две. И, возможно, комендант общежития на меня очень зла.

— Энид, какого чёрта?

Синклер надула губы и раздражённо фыркнула, сильнее прижав к себе девушку, которая вновь задержала дыхание от этого движения. Энид чуть приблизилась и с удовольствием вдохнула запах, по которому успела соскучиться.

— Я была расстроена… — пробубнила она куда-то в плечо медиума, чем вызвала новую волну мурашек по её спине.

— До такой степени, что начала крушить нашу комнату? — бровь Аддамс дёрнулась вверх, и она всеми силами старалась сделать так, чтобы её голос не дрожал. — Это когда ты рассталась с горгоном?

— Нет. Раньше. Когда до меня дошло, — вздохнула Синклер, нехотя отстраняясь и пряча стыдливо глаза.

— Что дошло? — нахмурилась Аддамс, чуть сильнее сжимая ткань пиджака на плечах блондинки.

— Ну, Уэнс…

— Энид.

Оборотень недовольно сморщилась и вздохнула, поднимая взгляд на Аддамс.

— Когда до меня дошло, что… что… — она вздрогнула, встретившись с чёрными глазами, в которых в этот момент можно было утонуть. Оборотень сглотнула.

— Я жду.

— Что… что я очень тупая и ни черта не понимала в том, что я сама чувствую и что чувствуешь ты. Не видела, не замечала, что… — Энид прикрыла глаза и набрала воздуха в лёгкие, — что я люблю тебя, Уэнс. Пожалуйста, прости меня, что я такой тормоз и я…

Договорить она не успела, потому что медиум резко подалась вперёд и их губы столкнулись в первом, неумелом и очень странном, дёрганом, но таком желанном поцелуе. Энид почувствовала, как мгновенно спёрло дыхание, а по нервам пробежались искры, не говоря уже о взбесившимся сердце. Она чуть выдохнула, когда медиум отстранилась, поражённо уставившись на неё.

— Это… это значит «да»? Ты дашь мне шанс? — с надеждой спросила Синклер, ощущая, как дрожат руки и колени.

— Хм… Да, ты права, — чуть криво усмехнулась Аддамс, отстраняясь от почти заскулившего с этого действия оборотня. Она довольно сощурилась: — Ты права, что у меня самая тупая девушка в моей жизни.

— Что? — Энид захлопала ресницами, ошарашенно глядя, как Аддамс повернулась к своей комнате и потянула дверь за ручку. — Уэнс? Уэнсдей, подожди!

— Иди и подумай над своим поведением, — с усталым вздохом ответила медиум, проскальзывая в свою комнату и закрывая за собой дверь.

— Ты серьёзно? Ты не можешь просто взять и спрятаться от меня теперь, — стукнула оборотень в дверь кулаком, стараясь сдержать раздражение.

— А то что? Разнесёшь мне дверь? — послышалось из-за преграды тихое фырканье.

— Я могу, — так же фыркнула Синклер, закатывая один рукав пиджака. В груди у неё горело пламя, дыхание было сбитым, а нервы, и без того бывшие на пределе, грозили разорвать мышцы от натяжения. А чёртова Аддамс взяла и заперлась в своей комнате после всего, что только что произошло.

Энид вдруг остановилась, наконец осознав. Она огромными глазами уставилась на дверь.

— Уэнс?

— М? — послышалось еле слышно из-за двери.

— Ты меня своей девушкой назвала?

— … — за дверью послышался тяжкий вздох и звук удаляющихся шагов.

— Уэнсдей?