- Теперь я лишь одного прошу от жизни, что бы она спровадила тебя, подальше от меня!
Крик эхом отдавался от стен пещер и гор.
- Ясно, ну ладно, я от других узнаю, чем все закончилось, бывай, Геральт.
Низко опустив голову, бард уныло побрел назад.
В голове гремели слова ведьмака. Неужели он действительно так думает? Все же совсем не так. Сердце горько сжималось, в горле завязывался ком.
Стараясь дышать размеренно, Лютик пытался успокоиться. Он не мог позволить себе заплакать. Он должен держать себя в руках.
Подумаешь, обругали. Он не плакал, когда отец прогонял его из дома не станет и сейчас.
Не велика потеря.
У него есть друзья и помимо Геральта, например....
В голову не шло ни единого имени. Он знал множество приятных людей. Он мог назвать их хорошими приятелями, но не друзьями.
Другом для него был только ведьмак.
От этого стало еще хуже.
Куда ему сейчас идти?
До ближайшего города полтора дня пути пешком, а то и того больше. Из вещей с собой лишь лютня, да не большая сумка с вещами. Денег было не много, да и какой от них прок в лесу, через который шел путь до цивилизации.
Не разбирая дороги, бард брел вперед. За спиной остался недавний ночлег. Лес окутал его своими ветвями. Оставалось молиться что бы какая-нибудь зверюга или нечисть не решила поживиться мужчиной.
Хотя что с того. Никто ничего и не заметит. Подумают, что осел где-то, или пал подле ведьмака.
Тот бы может и рад бы был, да не сдался он ему и даром.
С первого дня недовольные рожи корчил. А все равно дорог, для барда, был. Да почему был? Все еще дорог.
От этого было еще больнее. Сам любил, слепо, безответно.
Разумеется, любил. За каким таким другом хвостиком лезут и в огонь, и в воду, и в медные трубы. Двадцать лет!
Если бы ему предложили что-то изменить, не идти за грубым мужчиной, не подсаживаться к нему в корчме в тот злосчастный день, он бы не задумываясь послал бы их. Повторил бы все, не жалея.
Слеза все-таки нашла выход, одиноко катясь по щеке.
Брезгливо смахивая ее, бард не сдержал бешеного крика, срываясь на истерику. Бросая лютню о земь, ударяя кулаком ближайшее дерево.
Боль пронзила, не привыкшее к подобному, запястье.
Взвыв от боли, менестрель рухнул на колени, все равно снова и снова колотя дерево. Кожа на костяшках облезла. Руки неимоверно болели.
Боль эта хоть и отвлекала, самую малость, все равно не могла заглушить муки рвущегося на части сердца.
Он успокоился, опуская руки, все еще стоя на коленях, опирая головой о ствол.
Слезы жгли глаза. Душа металась, желая вернуться к ведьмаку, извиниться. Но то душа, головой Лютик понимал, что не ждут его там. Он там не нужен. Да и прощения просить не за что. Он ни в чем не виноват. Только лишь в том, что пытался быть рядом, поддержать любимого друга.
Смеркалось.
Идти дальше едва ли было возможно.
Сделав настил из еловых веток, подложив под голову сумку, бард попытался уснуть.
Стоит ли говорить, что ему это не удалось.
В голове роились мысли воспоминания, и снова и снова повторялась тирада Белого Волка.
Если он так его ненавидит, почему не прогнал раньше?
Еще и эта чертова ведьма. Эта Йенифэр.
Ведьмак прямо помешался на ней, каждый раз меняясь в лице, да и не только в лице, стоит ее шикарным черным волосам мелькнуть на горизонте.
Все было бы не так, не стань бард отнимать у ведьмака сосуд с джином.
А что, если и правда. Во всем виноват он сам.
Он уговорил Геральта пойти вместе с ним на балл к Каланте. Джин…
С другой стороны, рассуждал музыкант, никто не заставлял его пользоваться правом неожиданности. Тащиться спасать Лютика к этой ведьме. Спасать ее. Спать с ней. Загадывать это проклятое желание.
Невеселые мысли, навели печальную музу.
В голову пришли мысли, сложившиеся в ровные стихотворные строки.
«Она уничтожит тебя своим сладки поцелуем».
О, эта баллада будет самой печальной, из всех, что он писал.
«Раз путь сей пройти должен я,
Приму со смиреньем
Твои обвиненья,
Присяжный, палач и судья.»
Она будет прекрасна в своей тоске.
Он не спал ночь. Утром баллада была готова.
Он постарается что бы ее услышал каждый. Ведь в ней осталась вся его душа. Вся его любовь отныне заключена в этой песне. Себе же он оставил пустоту.
Всепоглощающая пустота. Огромная дыра, зияющая на месте эфемерного сердца.
Как только поднялось солнце он вновь двинулся вперед.
Бессонная ночь не прошла бесследно. По началу ноги совсем не держали барда. Глаза упорно не хотели оставаться открытыми.
Но уснуть он все равно не смог бы. Место где недавно была его душа еще болело. Жгло и тянуло. Волнами, вырвавшимися из свежей дыры, накатывало отчаянье.
Когда солнце уже подходило к зениту, в мужчине открылось второе дыхание.
К его счастью, на дороге он встретил купца на телеге, который милостиво согласился подвезти его до деревни, за десяток крон.
Мужчина оказался приятным, довольно образованным собеседником. Оставшаяся часть дня прошла легко быстро и легко.
Непринужденная беседа отвлекала от боли.
К вечеру они были в деревне. К счастью Лютика там оказалась корчма.
Публика была благодарной. Новая баллада зашла на ура.
Менестрелю удалось заработать немного монет, а хозяин корчмы даже пустил его переночевать, бесплатно, признав в нем знаменитого барда.
***
Прошло несколько месяцев.
Весь континент пел уже известный «Сладкий поцелуй». Весь континент захлебнулся кровью. Весь континент охватила война.
Пала Цинтра. Бой под Содденским холмом был проигран.
Прячась от вездесущих войск Нильфгаарда, именитый бард осел, на время, в одной деревушке, на окраине Темерии.
Местное мужичье, с охотой принимали батальные баллады.
Но стоило первым нотам «Поцелуя» сорваться со струн, все в миг умолкли.
Сейчас она была как никогда кстати.
Каждый человек, и нелюдь, в каждом городе понимал эту песню. Каждый видел в ней собственную боль.
Тогда, в той телеге доброго купца, Лютик поклялся себе, что не будет больше так страдать о чем-либо.
Но сейчас сложно было сдерживать эту клятву. Тоска и отчаянье, дамокловым мечом висело над всеми.
Эта песня была последней, и менестрель уже бродил взглядом по пьяному люду, выискивая пассию на сегодняшний вечер. Но глаза зацепились на маленькую фигуру в углу трактира.
Девочка во все глаза глядела на него. В ее зеленом взгляде плескалась такая боль и усталость, какую Лютик не видал ни у одного человека. Лишь когда-то у Него.
Он не мог отделаться от чувства, что где-то уже видел эти изумрудные глаза и эти светлые, почти белые волосы.
Песня кончилась. Он оторвал от завораживающей девчушки взгляд, и заметил, что все вокруг него несколько потемнело.
Его собственную тень заслоняла чужая.
Бард обернулся, приготовившись, в случае чего отбиваться лютней.
Но взгляд его упал на кожаный дублет. Но стоило ему поднять глаза, как все сознание обожгло теплым янтарем. Не думал он, что им предстоит встретиться снова.
-Привет, Лютик.